постмодернистская литература по-русски

книга-учебник-пособие-монография
г-жи скоропановой и.с.
"русская постмодернистская литература",
м. 1999, (с.12 ~ 30).



--
начало цитирования:


**


>>


(..)


предисловие


Постмодернизм в русской литературе успел утратить эффект новизны, но для многих он по-прежнему остается достаточно странным незнакомцем. Язык его непонятен, эстетические вкусы раздражают... В постмодернизме действительно немало необычного, шокирующего, даже "шизоидного" — и он же эрудит, полиглот, отчасти философ и культуролог. Особые приметы: лишен традиционного "я" — его "я" множественно, безлично, неопределенно, нестабильно, выявляет себя посредством комбинирования цитации; обожает состояние творящего хаоса, опьяняется процессом чистого становления; закодирован, даже дважды; соединяет в себе несоединимое, элитарен и эгалитарен од¬новременно; тянется к маргинальному, любит бродить "по краям"; стирает грань между самостоятельными сферами духовной культуры, деиерхизирует иерархии, размягчает оппозиции; дистанцируется от всего линейного, однозначного; всегда находит возможность ускользнуть от любой формы тотальности; релятивист; всем видам производства предпочитает производство желания, удовольствие, игру; никому не навязывается, скорее способен увлечь, соблазнить. Характер: не¬зависимый, скептический, иронический, втайне сентиментальный, толерантный; при всем том основательно закомплексован, стремится избавиться от комплексов. Любимые занятия: путешествия (в пространстве культуры), игра (с культурными знаками, кодами и т. д.), конструирование/переконструирование (интеллектуальная комбинаторика), моделирование (возможных миров).

Лучше узнать его можно в совместном путешествии. Правда, без переводчика "с постмодернистского" не обойтись. Роль такого переводчика способен сыграть предлагаемый учебник (хотя, возможно, это просто маска данной книги, которая представляет собой нечто большее, чем учебник). "Больше, чем учебник" является и введением в постмодернизм для начинающих, имеющим едва ли не центонный характер, и первым в литературоведческой науке широкоохватным, многофункциональным исследованием русского литературного постмодернизма, открывающим новые перспективы для его изучения.

Постмодернизм рассматривается в его историческом — постсовременном, а не трансисторическом качестве, как феномен эпохи постмодерна или её предтеча (безусловно, возможны и другие подходы;


-6-


--
следует лишь помнить, что трансисторическая повторяемость "постмодернистской ситуации" содержит в себе и моменты различия, и "правнук" не тождествен "прадеду", хотя может быть здорово на него похож). Воссоздается "биография" русского постмодернизма, предпринимается попытка его культурфилософской, психоаналитической, литературоведческой транскрипции.

Учебник /"сверхучебник" включает в себя теоретический аспект (введение написано при участии В. В. Халипова), разъяснение пост-структуралистско-постмодернистской терминологии, краткий очерк истории русского литературного постмодернизма (естественно, авторскую ее версию — лишь такой подход, согласно постмодернистским критериям, приемлем), интерпретации прославленных и малоизвестных постмодернистских произведений, созданных русскими — нет, не райтерами — писателями, размышления и гипотезы культурологического/культурфилософского характера, биографические сведения о "портретируемых" постмодернистах, библиографию, именной указатель и указатель терминов, а также характерные образцы русской постмодернистской литературы (одно прозаическое, одно поэтическое, одно драматическое произведение), summary на английском, французском, немецком (простите, остальные!) языках.

Основными источниками послужили: произведения русских постмодернистов, их воспоминания, интервью, комментарии к собственным и чужим книгам; работы теоретиков и исследователей постструктурализма/постмодернизма, имевшиеся в распоряжении автора; литературная критика постперестроечных лет; труды психоаналитиков, культурологов, культурфилософов. Ссылки на источники даются в квадратных скобках, где первая цифра обозначает номер, под которым источник числится в списке цитируемой литературы (основанном на алфавитном принципе), вторая — страницу цитируемого источника (плюс иногда том). Цитируемые источники, отмеченные звездочкой вверху перед фамилией автора, одновременно представляют рекомендуемую литературу. Художественные произведения русских постмодернистов выделены в отдельный список — именно для того, чтобы помочь неопытным путешественникам отграничить их от всей остальной литературы, используемой в книге.

В случае разночтения тех или иных терминов избирается вариант, представленный в энциклопедическом справочнике "Современное зарубежное литературоведение" (1996). В указателе терминов цифра, отсылающая к странице, на которой дается истолкование термина, выделена жирным шрифтом. Поскольку в российской печати прижились "склоняемый" и "несклоняемый" Деррида, Гваттари и Гватари, Лиотар и Льотар, Поль де Ман и Поль де Мэн, Клоссовски и Клоссовский, Фредерик Джеймисон и Фредрик Джеймсон, Бодрий-яр/Бодрийар/Бодрияр, в цитатах сохраняется авторское написание этих имен собственных либо вариант, даваемый переводчиком; в ос-



-7-

--
новном тексте используется наиболее распространенный русифицированный вариант (язык все равно не переупрямишь, хотя, конечно, правильнее — "Ландн", нежели "Лондон").
Так   как   постмодернистский   текст   реализует   множественность смысла и предполагает множественность равноправных интерпретаций, вводятся знаки [и]n. Первый из них указывает на то, что читатель имеет дело лишь с одной из возможных интерпретаций — авторской. Второй напоминает, что ни одна "отдельно взятая" интерпретация не может претендовать на истинность — лишь совокупная множественность интерпретаций (уже сделанных или тех, которые будут сделаны в будущем) способна приблизить нас к постижению смысловой множественности, заложенной в постмодернистском тексте (принцип нонселекции при его дешифровке также можно рассматривать как особую  форму  интерпретации,  основанную  на  отказе  от попыток выстроить связную интерпретацию). Интерпретации других исследователей представлены в сокращенном (спрессованном) виде и являются скорее знаками, отсылающими к первоисточникам, знакомство с которыми, таким образом, запрограммировано. Полное воспроизведение всех имеющихся интерпретаций каждого постмодернистского текста привело бы к увеличению объема данного издания в несколько раз, в результате чего оно никогда бы не состоялось.

Всё же, хочется верить, ни один из активно выявляющих себя в работе с постмодернистскими текстами критик, исследователь не забыт. Напротив, они включены в постмодернистский контекст в качестве его действенных персонажей (цитации). Постмодернистский текст не может быть исчерпан, он открыт в бесконечность означающего. Поэтому никакой текстанализ принципиально не может быть завершен, никакая интерпретация не является и не может являться исчерпывающей. Для обозначения этого обстоятельства использован знак >> ; (стремление к бесконечности). Наличие указанных знаков должно рассматриваться также как способ приостановки утверждения, которое несет каждая конкретная интерпретация. Все эти разъяснения призваны помочь потенциальным путешественникам лучше ориентироваться в пути, у которого есть только начало, но нет конца.

Автор выражает благодарность рецензентам — г-ну В. Н. Курицыну и г-ну С. Ю. Кузнецову за поддержку и конструктивную критику.


И. С. Скоропанова.


<<.



----

-продолжение цитирования-


>>



Введение


Понятие постмодерна


История человечества отмечена последовательной сменой множества культурных эпох. Последняя из них получила название эпохи постмодерна. В предельно широком контексте под постмодерном понимается "глобальное состояние цивилизации последних десятилетий, вся сумма культурных настроений и философских тенденций" [69, с. 3], связанных с ощущением завершенности целого этапа культуристорического развития, изжитости "современности"*, вступления в полосу эволюционного кризиса. Породившие постмодерн веяния отразили изменения в сознании и коллективном бессознательном человечества, разочарованного результатами реализации господствовавших в XX в. мировых идей и проектов "законодательного разума", подошедшего к грани само¬уничтожения, нащупывающего пути к медиативному** сосуществованию столь отличных друг от друга и имеющих собственные интересы рас, народов, наций, государственно-политических, общественных и религиозных систем, не говоря уже об отдельных людях. Чтобы выжить, общества сегодня "обязаны выработать и освоить менталитет, адекватный инструментальному могуществу и предполагающий чрезвычайно высокую степень терпимости, готовности к самокритике и компромиссам" [299, с. 144].

Весь многовековой опыт подвергается переосмыслению, служит базой для выявления объединяющих человечество ценностей, не привязанных к какой-либо одной центрирующей идеологии, религии, философии.
Постмодерн заявил о себе как "транскультурный и мультирелигиозный феномен,
предполагающий диалог на  основе  взаимной  ин-
* Здесь от нем. Moderne — модерн. Новое Время, современность; франц. moder¬nit; — современность.

См.: «П<остмодернизм> (или "постмодерн") буквально означает то, что после "модерна", или современности. Однако понятие "современность" не имеет сколько-нибудь строгого общепризнанного определения. Исток "современности" усматривают то в рационализме Нового Времени, то в Просвещении с его верой в прогресс и опорой на научное знание, то в литературных экспериментах второй половины XIX в., то в авангарде 10—20-х гг. XX в. — соответственно ведется и отсчет "постсовремен¬ности"» [280, с. 237].

**Медиация (от франц. m;diation, буквально — "посредничество") — поня¬тие, вошедшее в культурный обиход из трудов французского ученого Клода Леви-Стросса, отражает тенденцию к примирению противоположностей с целью сохране¬ния самого человечества


-9-

--
формации, открытость, ориентацию на многообразие духовной жизни человечества" [283, с. 94]. В политике это выражается распростране¬нием различных форм постутопической политической мысли*; в фило¬софии — торжеством постметафизики, пострационализма, постэмпи¬ризма; в этике — появлением постгуманистических** концепций антипуританизма, антиуниверсализма; в эстетике — ненормативностью постнеклассических парадигм; в художественной жизни — прин¬ципом снятия, с удержанием в новой форме характеристик предыду¬щего периода.


--
Постмодерн и постмодернизм


На основе понятия "постмодерн" возникло производное от него понятие "постмодернизм", которое, как правило, используют применительно к сфере философии, литературы и искусства, для характеристики определенных тенденций в культуре в целом. Оно служит для обозначения: 1) нового периода в развитии культуры; 2) стиля постнеклассического научного мыш¬ления; 3) нового художественного стиля, характерного для различных видов современного искусства; 4) нового художественного направле¬ния (в архитектуре, живописи, литературе и т. д.); 5) художественно-эстетической системы, сложившейся во второй половине XX в.; 6) теорети¬ческой рефлексии на эти явления (в философии, эстетике). До настоящего времени термин "постмодернизм" устоялся не окончательно и применяется в области эстетики и в литературной критике наряду с дублирующими тер¬минами "постструктурализм", "поставангардизм", "трансавангард" (в основ¬ном в живописи), "искусство деконструкции", а также совершенно произ¬вольно. Это связано с тем, что мы имеем дело с относительно новым, еще недостаточно изученным культурным феноменом, представления о котором продолжают уточняться.


--
Приключения термина


Установлено [73, с. 111—113, 117], что термин "постмодерн", давший жизнь термину "постмодернизм", поя¬вился "преждевременно", когда самого явления еще не существовало, и впервые был употреблен Р. Паннвицем в книге "Кризис европейской культуры" (1917). В 1934 г. Ф. де Онис использовал такой же термин для характеристики промежутка между первой и второй фазами раз¬вития модернизма. В кратком однотомном изложении Д. Соммерви-

* Например, Дэниэл Белл и Реймон Арон для обоснования идеи конвергенции капиталистической и социалистической систем предлагают в 50-е гг. идею "конца идеологии", которая в 80-е гг. трансформируется в идею "конца истории", выдвинутую Фрэнсисом Фукуяма и трактуемую им как завершение идеологической эволюции че¬ловечества (завершение борьбы идеологий). При этом Фукуяма делает оговорку: «"Конец истории" ни в коем случае не означает, что международные конфликты во¬обще исчезнут. Ибо и в это время мир будет разделен на две части: одна будет при¬надлежать истории, другая — постистории» [442, с. 148].

** Т. е. не связанными напрямую с просветительским гуманизмом и традицией XIX в. версиями гуманизма, формирующимися с середины XX в.



-10-

--
лом первых шести частей труда Арнольда Джозефа Тойнби "Иссле¬дование истории" (1947) термин "пост-модерн" служил для обозначе¬ния нового, послевоенного периода развития западноевропейской цивилизации, и главным признаком его оказывалось политическое мышление не в масштабах национальных государств, а в глобальных категориях мирового содружества. Свою появившуюся в 1949 г. статью об архитектуре Д. Хаднат озаглавил "Пост-модерный дом", что является примером случайного употребления слова (никак не объяс¬няемого), встречаемого и у некоторых других авторов.


Путь к современному наполнению данного термина и появлению номинации "постмодернизм"* был непростым. Он связан прежде всего с осмыслением тенденций, обозначившихся начиная с середины 50-х гг. в мировом искусстве и в сфере гуманитарных знаний, в свою очередь подготовленных кризисом модернизма и появлением новых, отпочко¬вавшихся от существующих, скрещивающихся между собой научных дисциплин: философской антропологии, современной семиотики, се¬миотики культуры, кибернетики и теории информации и др. Философско-теоретическую основу постмодернизма составили концепции, разработанные в рамках постструктурализма.



--
Постструктурализм как колыбель теории постмодернизма


Постструктурализм — направление философской мысли, возникшее в конце 60—70-х гг. во Франции и США в качестве ревизии структура¬лизма, игравшего главную роль в интеллектуальной жизни Запада в 50— 60-е гг. Среди его создателей немало бывших структуралистов, за¬нявшихся своеобразной самокритикой, попытавшихся разомкнуть структуру как закрытое, завершенное, лишенное изменений образо¬вание, развить заложенную в этом понятии идею "структуральности структуры". Сверхзадачей постструктурализма являлось исследование феномена тоталитаризма и тоталитарного сознания, их связи со структурой и языком, борьба с тотальностью во всех ее видах, активизировавшаяся под воздействием студенческих волнений в Париже в мае 1968 г. Поэтому для постструктуралистов неприемлемыми оказа¬лись те формы знания, которые претендуют на универсализм, обоб¬щающий характер, обладание абсолютной истиной, что рассматри¬вается как проявление "метафизики", "империализма" мышления.

Утвердившиеся в сознании современного европейца истины/ценности они подвергают сомнению и переосмыслению в духе адогматизации. В самом общем плане постструктурализм можно охарактеризовать

* Широкое распространение этот термин получает с появлением статьи Чарльза Дженкса "Взлет архитектуры постмодернизма" (1975) и выходом его книги "Язык архитектуры постмодер¬низма" (1977). Дженкс отмечал, что "хотя само это слово и применялось в американской лите¬ратурной критике 60—70-х годов для обозначения ультрамодернистских литературных экспе¬риментов, автор придал ему принципиально иной смысл. Постмодернизм означал отход от экстремизма и нигилизма неоавангарда, частичный возврат к традициям, акцент на коммуникативной роли архитектуры" [283, с. 89].


-11-


--
"как саморефлексивную критику современной цивилизации и как об¬щетеоретическое и методологическое основание для возрождения, высвобождения внутренних принципов, "неразрешимых" противоречий современного мира" [204, с. 391].

Теория постмодернизма не только впитала важнейшие открытия пост-структурализма, но оказалась настолько тесно с ним связанной определённым единством философских и общетеоретических положений, что воз¬можно говорить о постструктуралистско-деконструктивистско-постмодернистском комплексе как широком и влиятельном интердисциплинар¬ном по своему характеру течении в культурной жизни Запада 70—90-х гг., охватывающем различные сферы гуманитарного знания, считает И. П. Ильин.
Истоки и философско-теоретическая ориентация постструк¬турализма
Решающую роль для формирования постструктуралистско-деконструктивистско-постмодернистского комплекса сыграли париж¬ские философские и интеллектуальные дискуссии 60—70-х гг., и преж¬де всего — идеи и концепции, развиваемые ведущими французскими постструктуралистами и постфрейдистами Жаком Лаканом, Мишелем Фуко, Жилем Делезом, Феликсом Гваттари, Юлией Кристевой, Жа¬ком Деррида, Роланом Бартом, Жаном-Франсуа Лиотаром, Пье¬ром Клоссовски и др.

Несводимые к какой-либо одной модели, эти идеи и концепции так или иначе уходят своими корнями в философию становления, стремящуюся дать как можно более полное обоснова¬ние идеи бытия как становления (Фридрих Ницше, Анри Бергсон, Эдмунд Гуссерль, поздний Мартин Хайдеггер и др.), а также в какой-то степени — в философию скептицизма с ее сомнением в возможно¬сти открытия универсально пригодной для всех людей, времен, случа¬ев жизни истины, релятивизмом (от лат. relativus — относительный). Но вопросы познания и смысла рассматриваются теоретиками постструк¬турализма сквозь призму языка, на котором выражает себя филосо¬фия и "правдивость" которого ставится под сомнение. Поэтому со¬временные западные классификаторы философских направлений относят постструктурализм "к общему течению "критики языка" (la critique du langage), в котором соединяются традиции, ведущие свою родословную от Г. Фреге и Ф. Ницше (Л. Витгенштейн, Р. Карнап, Дж. Остин, У. В. О. Куайн), с одной стороны, и от М. Хайдеггера (М. Фуко, Ж. Деррида), с другой" [189, с. 107].

Постструктурализм впитал определенные открытия в области язы¬кознания (гипотезу американских языковедов-структуралистов Эдвар¬да Сепира и Бенджамина Уорфа о влиянии языка на формирование моделей сознания), семиотики (науки о знаках и знаковых системах), семиотики культуры (раздела семиотики, изучающего так называемые вторичные языки — разнообразные языки культуры: литературы, теат¬ра, кино, цирка, живописи, архитектуры и т. д.), семиологии (раздела


-12-

--
семиотики, занимающегося изучением больших значащих единиц язы¬ка), подвергая их в то же время критической ревизии* и скрещивая с постфрейдизмом (Лакан, Делез, Гваттари, Кристева, Лиотар).

Весьма заметно окрашивает работы теоретиков постструктура¬лизма внимание к культурологии/культурфилософии. Для демонстра¬ции своих гипотез, изложения концепций они широко используют ху¬дожественную литературу. Это связано как с тем, что большинство создателей постструктурализма вышло из рядов литературоведов, так и с их отношением к литературе как к наиболее объективной, живой и полной форме знания и, наконец, с тем, что современное литера¬туроведение, радикально меняясь, "перестает быть только наукой о лит<ературе> и превращается в своеобразный способ совр<еменного> философского мышления" [189, с. 108].

Именно в работах постструктуралистов явственно обозначилась тен¬денция к размыванию границ между различными областями человеческо¬го знания — искусством, философией, наукой, что является одной из ха¬рактерных примет постсовременности.

Постструктурализм "проявляется как утверждение принципа "мето¬дологического сомнения" по отношению ко всем "позитивным истинам", установкам и убеждениям, существовавшим и существующим в зап<адном> обществе и применяющимся для его "легитимизации", т. е. самооправдания и узаконивания" [189, с. 106]. Он направлен на разрушение позитивист¬ских представлений о природе человеческого знания, рационалистических обоснований феноменов действительности (и прежде всего культуры), всяко¬го рода обобщающих теорий, претендующих на универсализм, непрере¬каемую "истинность". Стратегия "законодательного разума", расцениваемо¬го как авторитарный, сменяется в постструктурализме стратегией разума интерпретирующего. Критику языка науки, индустрии культуры и т. д. (являющегося, по Фуко, продуктом властных отношений) постструктуралисты (в традициях франкфуртской школы Kulturkritik) рассматривают как критику современной культуры и цивилизации.

Через язык средств массовой ин¬формации, утверждают теоретики постструктурализма, людям испод¬воль навязывается определенный образ мышления, отвечающий нуж¬дам господствующих идеологий, происходит манипулирование сознанием. «Выявляя во всех формах духовной деятельности человека признаки скрытой, но вездесущей (cach;e mais omnipr;sente) метафи¬зики, постструктуралисты выступают прежде всего как критики "метафизического дискурса"»** [189, с. 107]. Своего предтечу они видят в Ницше, хотя и Ницше для них не икона, а генератор мысли.

* Что предопределило переход на позиции постструктурализма Фуко, Барта и многих других структуралистов.

** Дискурс (от позднелат. discursys) — многозначное понятие, введенное структуралистами: "специфич<еский> способ или слецифич<еские> правила организа¬ции речевой деятельности (письменной или устной)" [186, с. 45]. У Фуко дискурсия — "это промежуточная область между идеями, законами, теориями и эмпирическими фактами, это область условий возможности языка и познания" [11, с. 27].


-13-



--
Прелюдия Ницше к философии будущего


Апостол "фило¬софии жизни", Фридрих Ницше видит ее главного врага в догматизме метафизики*. Возведенное метафизикой онтологическое здание зиждется, согласно Ницше, на весьма шатком основании. "С точки зре¬ния любой философии, — указывает немецкий мыслитель в работе "По ту сторону добра и зла" (1886), — самым верным и самым проч¬ным из всего, что еще может уловить наш глаз, будет представляться нам иллюзорность того мира, который, по нашему мнению, нами обитается" [303, с. 48]. Но, рассуждает Ницше, если наше мышление фальсифицирует мир, то не фальсификация ли и данный тезис? И если бы удалось совершенно упразднить "видимый мир", то ведь и от "истины" метафизики ничего не осталось бы.

По Ницше, "вера" (в роли которой могут выступать и суеверие, соблазн "со стороны грамматики" или смелые обобщения "очень уз¬ких, очень личных человеческих, слишком человеческих деяний" [303, с. 17] и т. п.) заставляет метафизиков домогаться своего собственного "знания", чтобы в конце концов торжественно провозгласить его "истиной". На самом деле, убежден Ницше, догматиками руководит страх перед истиной. И он зовет к бесстрашию и мужеству в вопро¬сах познания, набрасывает условный портрет "настоящего философа" — свободного духом, совершающего переоценку всех ценностей, простирающего свою творческую руку в будущее.

Ницше предлагает освободиться от невыносимой серьезности и сверхпочтительности отношения философа к самому себе**, вообще отношения к философствованию как делу "солидному", тяжеловесно-


* «МЕТАФИЗИКА — философское учение об общих, отвлеченных от конкретного существования вещей и людей, принципах, формах и качествах бытия. <...> Термин М<етафизика> означает буквально: "после физики", связан своим происхождением с расположением трудов Аристотеля, где М<етафизика> как учение о первоначалах содержательно следует за учением о вещах. Формирование и развитие М<етафизики> стимулируется задачами ее самоопределения по отношению к конкретным формам человеческого опыта и знания, а затем — и научной деятельности.

М<етафизика> как бы надстраивается над ними, определяя обобщенную картину мироуст¬ройства, фиксируя связи и зависимости, не совпадающие с определенностью отдель¬ных вещей, их восприятий человеком и действий с ними. В этом плане М<етафизика> часто характеризуется как учение о сверхчувственных формах бытия. М<етафизика> осуществляет функцию философии по синтезированию различных форм человеческого опыта и знания, является инструментом построения онтологии, мировоззрений, логик всеобщих определений. До XIX в. философия часто отождествляется с М<етафизикой>.

<..> Критика М<етафизики> и ее преодоление знаменуют конец этапа в эволюции философии, который принято называть "классическим"» [392, с. 282—283]..В отличие от неклассической в постнеклассической философии метафизика "оказывается необ¬ходимой для фиксации динамики, процессуальности, воспроизводимости человеческого бытия, не представленных в формах обыденного опыта, но встроенных в этот опыт и обусловливающих его" [392, с. 283].

** В "Веселой науке" читаем: "Мы должны время от времени отдыхать от самих себя; и научиться смотреть на себя со стороны — со всех сторон, — как будто бы из зола, уметь смеяться над собой и плакать; мы должны видеть и того героя, и того глупого шута, которые поселились в нашей жажде познания..." [302, с. 362].



-14-

--
му. Настоящий философ, по Ницше, "живет "нефилософски" и "немудро", прежде всего неблагоразумно, он чувствует бремя и обязанность делать сотни опытов, пережить сотни искушений жизни: он рискует постоянно и ведет опасную игру ..." [303, с. 114]. Крайне редко он воспринимает себя как друга мудрости, гораздо чаще — как неприятного глупца или опасный знак вопроса, костью застревающий у других в горле.

Неотъемлемое свойство мышления такого философа — скептицизм, истолковываемый как "наидуховнейшее выражение известной многооб¬разной физиологической особенности, которую в обыденной жизни на¬зывают нервной слабостью и болезненностью; она появляется каждый раз, когда решающим и внезапным образом скрещиваются издавна разъединенные классы или расы. В новом поколении, в крови которого унаследованы различные меры и ценности, все — беспокойность, рас¬стройство, сомнение, попытка ..." [303, с. 118]. Скептик Ницше не просто подвергает все сомнению — он не в состоянии сказать не только реши¬тельное "да", но и твердое "нет", защищается иронией.

Но понятие "скептицизм" характеризует лишь важнейшую черту мышления настоящего философа, а не его самого. С не меньшим основанием он может называться критиком. Однако и скептицизм, и критика суть лишь орудия философа будущего, а не предмет его "веры". "Возможно, что для воспитания настоящего философа необхо¬димо, чтобы он побывал на всех этих ступенях ... — пишет Ницше, — он должен, пожалуй, быть и критиком, и скептиком, и догматиком, и ис¬ториком, и сверх того еще поэтом, собирателем, путешественником, отгадчиком, моралистом, и пророком, и "свободным духом", — и поч¬ти всем на свете, чтобы пробежать круг человеческих ценностей и чувств ценности и быть в состоянии взглянуть многоразличными глаза¬ми и сознаниями с высоты во всякую даль, из глубины на всякую вы¬соту, с угла во всякую ширь" [303, с. 123]. Наивысшие проблемы, убежден автор "По ту сторону добра и зла", без милосердия оттал¬кивают назад всякого, кто отважится приблизиться к ним, не обладая адекватной высотой и могуществом своего духовного существа.

Под¬линный философ, по Ницше, — человек более благородной души, более возвышенного долга, более высокой ответственности, наделен¬ный творческой полнотой и мощью, осмеливающийся жить на свой страх и риск, не поддаваясь общему мнению. Критик неистинных цен¬ностей, он выступает как создатель новых жизненных ориентиров.

В "Весёлой науке" (1882) Ницше указывает на недостаточность только умственных форм познания, призывает привести в действие и чувства и инстинкты, без чего целые области знания будут оставаться закрытыми. Философы традиционного типа, признающие лишь идеи, напоминают ему спутников Одиссея с заткнутыми ушами, дабы не


-15-


--
слышать музыки жизни, выманивающей из "созданного ими мира"; "они считают, будто всякая музыка есть музыка сирен" [302, с. 512]. Ницше же полагает, что "идеи... со всей их холодной анемичной при¬зрачностью" являются "еще более коварными соблазнительницами, чем чувства..." [302, с. 512]. Неприемлемым для него оказывается и позитивизм ученых-материалистов, сводящих мир к грубой схеме. "... Как же так! — восклицает Ницше. — Неужели мы и впрямь позволим низвести все бытие до уровня бесконечных голых формул?.. Прежде всего, не сле¬дует так оголять бытие, лишая его многообразия..." [302, с. 513].

Догматической вере в истинность своей истины философ проти¬вопоставляет принцип множественности интерпретаций в сфере тео¬рии познания. "Уверенность в том, что только одна-единственная ин¬терпретация   мира   имеет  право   на   существование,   а   именно  та, которая оправдывает ваше собственное существование... интерпре¬тация, которая допускает только то, что поддается исчислению, под¬счету, взвешиванию, что можно видеть и осязать, — такая интерпре¬тация  есть  сущее  невежество  и  глупость,  если  только  не душевная болезнь, идиотизм", — убежден Ницше [302, с. 514]. Подобно тому как   невозможно   полноценно   с   "научных"   (позитивистских)   позиций интерпретировать музыку, столь же абсурдно,    по Ницше, представ¬ление о возможности, пользуясь такими же методами, интерпретиро¬вать музыку жизни. "Что можно было бы из нее понять, уразуметь и уловить! Ровным счетом ничего, ничего из того, что, собственно, со¬ставляет в ней "музыку"!.." — восклицает философ [302, с. 514].

Сама бесконечность мира предполагает, по Ницше, бесконеч¬ное число интерпретаций. И в этом, убежден немецкий мыслитель, — колоссальные перспективы для теории познания. Ницше пишет: "Нам не дано увидеть то, что происходит за углом: а ведь как гложет лю¬бопытство, как хочется узнать, какие еще бывают интеллекты и пер¬спективы; вот, например, могут ли какие-нибудь существа восприни¬мать время в обратном направлении или попеременно то в одном, то в другом (что задало бы совершенно иное направление жизни и иное понятие причины и следствия). Но я полагаю, что ныне нам по край¬ней мере не придет в голову нелепая затея, сидя в своем углу, на¬хально утверждать, будто бы имеют право на существование лишь те перспективы, которые исходят из нашего угла" [302, с. 515].

Поскольку ни одна из "частных" интерпретаций не отвергается и лишь их совокупная множественность предполагается соответствующей "миру истины", вырисовываются очертания нового типа философствования, бли¬жайшие аналоги которого — неевклидова геометрия Лобачевского, теория множеств в математике, теория относительности в физике.
Принцип множественности интерпретаций приближает к постиже¬нию множественности истины, открывает возможные миры, позволяет по-эпикурейски упиться свободой познания, философией-творчеством.


-16-



--
Философы будущего — не "философы будущего".


Постструктуралисты не стали теми философами будущего, о появлении которых мечтал Ницше. Ницшеанский культ философа-сверхчеловека, повелителя и законодателя, заменяющего неистинные ценности ис¬тинными, оказался им чужд. Вместе с тем они впитали и по-своему переработали важнейшие положения ницшевской философии — идею бытия как становления, мировой игры; восприняли призыв "сделать обозримым, обсудимым, охватываемым, ощутимым все, что до сих пор происходило и было подвергнуто оценке, сократить все продолжительное, даже самое "время", осилить все прошлое" [303, с. 124] и осуществить переоценку ценностей; обнаружили свое пони¬мание познания как творчества — чего-то легкого, божественного, родственного пляске, акта скорее художественного и, следовательно, предполагающего использование не только интеллектуально-рациональных, но и иррациональных, "художественных" спосо¬бов философствования и др.

Постструктуралисты подвергают атаке догматизм и тоталитаризм в сфере мышления, стремятся указать способы дезавуирования язы¬кового насилия и механизмы защиты от логоцентризма*.

На складывающуюся теорию постмодернизма и развитие самой литературы особенно сильно повлияла идея деконструкции (франц. deconstruction) как основного принципа анализа текста и познаватель¬ного императива "постмодернистской чувствительности" (см.: [184]).


--
"Постмодернистская чувствительность"


 — «специфич<еская> форма мироощущения и соответствующий ей способ теоретич<еской> рефлексии, характерные для научного мышления совр<еменных> литературоведов постструктуралистско-постмодернистской ориента¬ции. <..> Первым аспектом П<остмодернистской> Ч<увствительности> называют ощущение мира как хаоса, где отсутствуют какие-либо критерии ценностей и смысловой ориентации, мира ... отмеченного "кризисом веры" во все ранее существовавшие ценности. <...> Др<угим> аспектом П<остмодернистской> Ч<увствительности>, наибо¬лее ярко проявившимся в сфере теории критики, является особая "манера письма", характерная не только для литературоведов, но и для мн<огих> совр<еменных> философов и культурологов, к<отор>ую можно было бы назвать "метафорической эссеистикой". Речь идет о феномене "поэтического мышления"» [188, с. 269—270], т.е. исполь¬зовании художественных методов в сфере гуманитарного научного знания.




--
Дерридианская  деконструкция  философии


Термин  "деконструкция" введен в  1964 г. руководителем Парижской фрейдистской


* Логоцентризм, или лого-фоноцентризм, по Деррида, —  тради¬ция европейской метафизики, основанная на уравнивании голоса и логоса.



-17-

--
школы, психоаналитиком Жаком Лаканом и теоретически обоснован философом Жаком Деррида в книге "О грамматологии"* (1967).

Деррида подвергает критике метафизический способ мышления, предпринимает попытку преодоления метафизики, с которой отожде¬ствляет всю европейскую религиозно-философскую традицию.

Метафизическая традиция критикуется за понимание "бытия как присутствия", предполагающее наличие основы, начала, центра; за репрессивный тип мышления в бинарных оппозициях, где один из тер¬минов занимает привилегированную позицию; за вульгаризацию в осмыслении таких понятий, как "история", "время", и многое другое.

Для преодоления метафизической традиции Деррида "использует ресурсы, которые являются не позитивными, а негативными состав¬ляющими этой традиции", и само преодоление для него "вовсе не означает простого выхождения за пределы метафизики" [200, с. 127]. Оно предполагает прежде всего "расшатывание, смещение границ метафизики, в результате чего открывается бесконечное поле дея¬тельности" [200, с. 127]. Деррида специально оговаривается, что преодоление философии заключается не в том, чтобы перевернутьоперечеркнуть ее очередную страницу, а в том, чтобы читать философов критически, с открытыми глазами, преобразовать филосо¬фию в постфилософию. Этой цели и служит деконструкция.



Значение термина "деконструкция".

Деконструкция, согласно Деррида, — операция**, применяющаяся к "традиционной структуре или архитектуре основных понятий западной онтологии или метафи¬зики" [127, с. 53] и предполагающая ее разложение на части, рас¬слоение, дабы понять, "как некий "ансамбль" был сконструирован, реконструировать его для этого" [127, с. 54]. Демонтаж какой-то структуры "не является регрессией к простому элементу, некоему не¬разложимому истоку" [127, с. 55]. Он сам создает философемы, нуж¬дающиеся в деконструкции. "Два шага Д<еконструкции> — перевора¬чивание и реконструкция — производятся одновременно, что в то же время сохраняет различие между ними" [200, с. 134].
Деконструкция, по Деррида, "имеет место, это некое событие, ко¬торое не дожидается размышления, сознания или организации субъ¬екта — ни даже современности" [127, с. 56]. "Это деконструируется.

<..> Это в деконструкции", — поясняет философ [127, с. 56], указы¬вая, что для него слово "деконструкция" представляет интерес "лишь в известном контексте, в котором оно замещает и позволяет себя оп¬ределить столькими другими словами, например "письмо", "след",


* Грамматология — постструктуралистская наука о письме как знаковой системе взаимной коммуникации людей и о роли письмо в культуре.

** Философ характеризует ее методом "от противного", настаивая: "Всякое предложение типа "деконструкция есть X" или "деконструкция не есть X" априори не обладает правильностью..." [127, с. 56].


-18-

--
"diff;rance",   "suppl;ment",   "гимен",   "фармакон",    "грань",    "почин", "парергон" и т. д." [127, с. 57].

Каждое событие деконструкции единично; это операция, имма¬нентная деконструируемым текстам или дискурсам. Деконструкция изобретательна или ее не существует.

Джон Р. Серль позднее охарактеризовал деконструкцию как "некое множество текстуальных стратегий, направленных по преиму¬ществу на подрыв логоцентрических тенденций" [373, с. 58].
По Дж. X. Миллеру, деконструкция — не демонтаж структуры тек¬ста, а демонстрация того, что уже демонтировано.

Ольга Вайнштейн характеризует деконструктивизм, как "стиль критического мышления, направленный на поиск противоречий и предрассудков через разбор формальных элементов" [68, с. 53]. Цель — разоблачение догматизма во всех видах.

В истолковании Надежды Маньковской деконструкция — "худо¬жественная транскрипция философии на основе данных эстетики, ис¬кусства и гуманитарных наук, метафорическая этимология философ¬ских понятий; своего рода "негативная теология", структурный психо¬анализ философского языка, симультанная деструкция и реконст¬рукция, разборка и сборка" [283, с. 12].

Деконструкция эквивалентна переконструированию, "перестрой¬ке" (как шутливо разъяснил Деррида, находясь в Москве). Она "двужестова". В деконструкции сохраняется связь с традиционной структурой и в то же время внутри нее производится что-то новое

В самом термине D;construction, отмечает А. В. Гараджа, сочета¬ются «"разрушительное" "de" с созидательным "con" — настолько со¬зидательным, что даже "de" при случае могло обозначать не отрица¬ние, а генеалогическую связь: речь шла об отстранении, откло¬нении...» [83, с. 42].

Маньковская уточняет: "Если термин "деструкция" ассоциируется с разрушением, то грамматические, лингвистические, риторические значения деконструкции связаны с "машинностью" — разборкой ма¬шины как целого на части для транспортировки в другое место. Од¬нако эта метафорическая связь не адекватна радикальному смыслу деконструкции. <...> Не являясь отрицанием или разрушением, деконструкция означает выяснение меры самостоятельности языка по от¬ношению к своему мыслительному содержанию..." [283, с. 13, 18].
Одна из важнейших задач деконструкции заключается "в выявле¬нии внутренней противоречивости текста, в обнаружении в нем скрытых и не замечаемых не только неискушенным, "наивным читателем", но и ускользающих от самого автора ... "остаточных смыслов", дос¬тавшихся в наследство от дискурсивных практик прошлого, закреп-


-19-

--
лённых в языке в форме мыслительных стереотипов и столь же бес¬сознательно трансформируемых современными автору языковыми клише..." [183, с. 34].



--
Деконструкция как децентрация.

Деконструкция направлена прежде всего против принципа "центрации", пронизывающего бук¬вально все сферы умственной деятельности современного европей¬ского человека. "Центр" организует "структурность структуры". Но, по Деррида, "центр" — «не объективное свойство структуры, а фикция, постулированная наблюдателем, результат его "силы желания" или "ницшеанской воли к власти"» [189, с. 111]. Всевозможные виды "центризмов" обобщены Деррида в понятии "логоцентризм". Логоцентризм, по Деррида, — "не только способ помещения логоса и его переводов (разума, дискурса и т. д.) в центре всего, но и способ оп¬ределения логоса в качестве центрирующей, собирающей силы. Versammlung, так интерпретирует Хайдеггер все это, и в особенности logos, legein, — как то, что собирает и кладет пределы рассеиванию; это способ соединения и собирания всего. Способ европейский..." [128, с. 171]. Считая, что логоцентризм* навязывает свою "идеологию" (собственный смысл), подавляет иные типы познания ста¬новящегося мира, философ предпринимает попытку избавить "опыт мысли" от господствующей модели. Децентрация, рассеивание "твердых" смыслов, и становится у него одним из основных понятий деконструктивизма, важнейшая цель которого — демистификация фантомов, внедряемых посредством языка.

Децентрация осуществляется в основном в двух аспектах: "децентрирования субъекта" и "децентрирования дискурса", что имеет следствием деиерархизацию и релятивизацию отношений в бинарных оппозициях "язык—речь", "речь—письмо", "означаемое—означающее", "текст—контекст", "природное—культурное", "мужское—женское" и т. д. (т. е. ведет к преодолению жесткой смысловой однозначности текста).

Деррида стремится "выйти за рамки классической философии, "начать все сначала" в ситуации утраты ясности, смысла, понимания, заново, незапрограммированно погрузиться в стихию текста. Этому служит тонкий, изощренный анализ словесной вязи, кружева слов в разнообразных контекстах, выявляющий спонтанные смещения смыс¬ла, ведущие к рассеиванию оригинального текста. Текст теряет нача¬ло и конец и превращается в дерево, лишенное ствола и корня, со¬стоящее из одних ветвей. Цитатное письмо в сочетании с симптоматическим чтением, локальным микроанализом текстов позво-
* В "феминистской критике", возникшей в рамках деконструктивизма, концепция логоцентризма Деррида «была пересмотрена как отражение сугубо мужского, патри¬архального начала и получила определение "фаллогоцентризма"» [183, с. 37]. Фал-логоцентризм — синоним мужского шовинизма/авторитаризма в культуре.


-20-

--
ляет сосредоточить внимание на основных темах грамматологии — дисцип¬лины, обобщающей принципы деконструкции: знаке, письме, речи, тексте, контексте, чтении, различении, метафоре, бессознательном и др. Деконст¬рукцию логоцентризма Деррида начинает с деконструкции знака, затраги¬вающей краеугольные камни метафизики" [283, с. 20]*.
Деконструкция знака.

Согласно традиционной теории языка, реальность репрезентируется сознанию посредством языковых обо¬значений, и именно означаемое позволяет языку воспроизводить ре¬альность объективно; означающее же — как вторичная, производная от смысла инстанция — из этого процесса исключается.
Возникшие в недрах структурно-семиотического комплекса языко¬вые концепции сознания и бессознательного Деррида преобразовы¬вает в духе постструктурализма, рассматривающего язык не в качест¬ве нейтрального посредника между реальностью и мышлением, а как образование, имманентное реальности.

Уже в лингвоцентрической теории Лакана язык называет не вещь, а ее значение, знак. Значение же отсылает лишь к другому значению, а не вещи, знак — к другому знаку. «Таким образом, "язык — это не совокуп¬ность почек и ростков, выбрасываемых каждой вещью. Слово — не го¬ловка спаржи, торчащая из вещи. Язык — это сеть, покрывающая сово¬купность вещей, действительность в целом. Он вписывает реальность в план символического"» [283, с. 56]. В отличие от репрезентативной теории, где означаемое господствует над означающим, у Лакана оз¬начающее, сопрягаемое с символическим, господствует над означае¬мым, сопрягаемым с воображаемым.

Деррида идет по пути не символизации, а семиотизации и текстуализации.
Вслед за Лаканом Деррида отказывается от теории знака, пред¬полагающей неразрывное единство означаемого (понятия) и озна¬чающего (акустического образа слова). Но в отличие от Лакана он стремится деиерархизировать отношения в бинарной оппозиции "означаемое—означающее", ни то, ни другое не наделяя привилеги¬рованным положением и тем самым лишая центрирующей роли.
Знак у Деррида соотносится не с вещью, которую замещает, и не с воображаемым, а с языком как системой априорно существующих различий.

Восприятие означаемого объекта требует, согласно Деррида, ло¬гики его различения с уже известным. "Смысл слов не в них, а между
* "ЗНАК — материальный объект, выступающий как представитель другого объек¬та, свойства или отношения и несущий определенную информацию. Различаются языковые и неязыковые знаки, а среди последних — копии, признаки и символы" [391, с. 27].

Знак — "это интерсубъективный посредник, структур-медиатор в обществе"
[392, с. 187].


-21-

--
ними, и язык — всего лишь система различий, отсылаемых всеми эле¬ментами друг к другу, и нет возможности остановиться на одном из них. Слово-ключ не существует, так же как и центр. Тогда-то, в отсут¬ствие центра или источника, язык вторгается в область универсальной проблематики, все становится речью, т. е. системой, в которой цен¬тральное обозначение никогда в абсолютном смысле не присутствует вне системы. Отсутствие трансцендентного обозначаемого расширя¬ет до бесконечности поле и игру значений" [410, с. 11]. В ряде случаев возможно говорить об отложенном означаемом, например, когда речь идет о литературе. "Ведь художественная литература — все-таки подобие, simulacrum. Когда читаешь художественные тексты, имеешь дело с чрезвычайно сложной референцией, многослойной, перегруженной", — напоминает философ [123, с. 76]. Отсюда — ис¬пользование им понятия "diff;rence" как принципа смыслоразличения. Оно синтезирует "стремление установить различие (diff;rence) и в то же время отложить, отсрочить его (diff;rer)" [283, с. 23]. Оппозицион¬ное различие (diff;rence) уступает место различению (diff;rance), инаковости.


Постструктурализм имеет дело со "следами". "Эти следы суть не что иное, как отпечатки тех смысловых контекстов, в которых побыва¬ло "общенародное" слово прежде, чем попало в наше распоряже¬ние" [218, с. 14].

Знак у Деррида "не связывает материальный мир вещей и иде¬альный мир слов, практику и теорию. Означающее может отсылать лишь к другому означающему, играющему, таким образом, роль оз¬начаемого. Разница между чувственным означаемым и интеллигибель¬ным означающим исчезает, и в результате этой "трансцендентальной контрабанды" знак становится чувственно-интеллигибельным. Возни¬кают не смыслы, но эффекты, грань между знаком и мыслью стирается" [283, с. 20-21]*.

Деконструкция понятия знака соединяется у Деррида с деконст¬рукцией принципа линейности в сочетаемости знаков, выявлением нелинейного типа их связей.
Деконструкция оппозиции "речь—письмо".
В противовес традиции, отдававшей приоритет устной речи как естественной, первич¬ной перед письмом, считавшимся вторичным, лишь передающим речь (знаком знака), отдаленным от источника истины, Деррида деконст¬руирует оппозицию "речь—письмо". Основные функции языка у него принимает на себя как раз репрессированное, по представлениям

" Интеллигибельный (лат. intelligibilis — постигаемый, мыслимый):

1. Сверхчувственный, постигаемый только разумом.
2. Вымышленный, нереальный, сверхъестественный" [404, с. 116].


-22-

--
философа, письмо (не звуковой язык, а письменные тексты), хотя Дер¬рида отвергает не только лого-фоноцентризм*, но и графоцентризм **.
В европейской метафизике, утверждает философ, бытие "как "трансцендентальное означаемое" выражается в голосе. Детермина¬ция истории бытия создается за счет устранения означающего как тела, материи, внешних по отношению к голосу, логосу. Видимость истории бытия создается за счет чистой самоаффекции, где субъект движется от себя к себе, отказываясь заимствовать извне "своего собственного" какие-то внешние обозначения. Субъект изнутри себя продуцирует порядок означающих. Этот опыт самоаффекции и обес¬печивает идеальность как условие идеи истины, что и составляет опыт бытия" [204, с. 387].

Согласно Деррида, коммуникативные свойства письменных знаков превосходят речевые и без такой пространственно-временной записи, как письмо, объективация смысла соответствует интенции говорящего субъекта. Главное, по Деррида, что позволяет считать объект идеаль¬ным, — это его бесконечная повторяемость, вне зависимости от кон¬текста. Такую возможность, считает философ, предоставляет письмо, через которое мы в отсутствие эмпирического субъекта способны воспроизводить первоначальный смысл, повторять его неограничен¬ное число раз, вникая в него все более глубоко и беспристрастно.
Однако в отличие от графемики*** и графологии**** письмо у Деррида представляет собой "более чем графематический вариант фонетического языка" [202, с. 365]. Философ обнаруживает фундаментальный уровень бытования письма и речи, снимающий их проти¬востояние, — архиписьмо*****, которое управляет всеми знаковыми системами, в том числе устной речью, создавая коммуникативное поле.

Внимание Деррида перемещается со структуры на структуриро¬вание, "с самих смыслонесущих элементов на их связи, на переходы между ними, на движение в сети этих переходов", ибо он приходит к выводу, что только "уникальное местоположение в топологической системе этих связей, только движение по этой сети придает каждому элементу-"означающему" его означаемое, его смысл" [407, с. 41, 36].

Если исходить из понимания "мышления и культуры как процесса бесконечного замещения знаков, их постоянного перекодирования", то архиписьмо — "движущий импульс этого процесса, непрестанное


* Смысл здесь "и есть голос" (см: [204, с. 387]).
** Графоцентризм — традиция, отдававшая приоритет письму перед ре¬чью, основанная на догматической вере в письменные источники (схоластике).
*** Графемика — научная дисциплина, исследующая систему письма как ав¬тономного образования.
**** Графология — научная дисциплина, исследующая письмо как автоном¬ную семиотическую систему (безотносительно к речи).
***** Архиписьмо — в переводе И. П. Ильина, Т. X. Керимова , археписьмо  - в переводе О. Б. Вайнштейн.



-23-


--
порождение значимых различий, тот электроток, что бежит по цепи замкнутых друг на друга культурных знаков" [68, с. 65]. Архиписьмо закрепляет "вариативность языковых элементов, их знаковую игру завуалированных различий, смещений, следов" [283, с. 21—22]. В какой-то точке данной системы игра значений приобретает самоценность, означаемое нельзя подставить на место означающего, оно отложено на будущее, значения ветвятся, множатся, вибрируют. Это истина вет¬вится бесконечным множеством смыслов по всем направлениям в "пространственном-становлении-времени", пульсирует, затягивает все дальше и глубже, оказывается бездонной.
Текст Деррида.

Сложноорганизованное многосмысловое гете¬рогенное образование, возникающее "в развертывании и во взаимо¬действии разнородных семиотических пространств и структур" как "практика означивания в чистом становлении" [201, с. 228] и способ¬ное генерировать новые смыслы, получает у Деррида наименование текста.
Дерридианскому тексту присущи внутренняя неоднородность, много¬язычие, открытость, множественность, интертекстуальность*. Он произво¬дится из других текстов, по отношению к другим текстам, которые, в свою очередь, также являются отношениями.

Текст не имеет границ; связи смыслонесущих элементов в нем нели¬нейны.
«"Работа" Т<екста> совершается в сфере означающего. Порождение означающего может происходить вечно посредством множественного смещения, взаимоналожения, варьирования элементов» [392, с. 532].
Текст, по Деррида, — не объект, а карта, "имеющая свои дороги и их невидимые ответвления, подземные пути и так далее", или "хартия в смысле конституционном" [128, с. 181]: мир "конституи¬руется" как текст.
Философ отказывается от интерпретации текста как сугубо лин¬гвистического феномена ("в смысле устной или письменной речи"), распространяет понятие текста и на неязыковые семиотические объ¬екты, на весь мир, рассматриваемый в категориях текста и, таким образом, "текстуализируемый". "Каждая реальность является тексто¬вой по своей структуре, — замечает Т. X. Керимов, — поскольку вос¬принимается, переживается как система различий в смысле постоянных отсылок к чему-то другому" [203, с. 374]. В интервью с О. Б. Вайн-
* "Термин И<нтертекстуальность> введен Ю. Кристевой под влиянием М. Бахти¬на, который описывал литературный текст как полифоническую структуру. Буквально И<нтертекстуальность> означает включение одного текста в другой. Для Кристевой текст представляет собой переплетение текстов и кодов, трансформацию других ко¬дов. И<нтертекстуальность> размывает границы текста, в результате чего текст лиша¬ется законченности, закрытости" [201, с. 228].


-24-


(..)


<<

--
конец цитирования.





====
по теме существуют также весьма любопытные книги(..учебники таки) типа:


--
1.
Черняк, М. А. Современная русская литература : учебник для академического бакалавриата / М. А. Черняк. — 2-е изд., испр. и доп. — Москва : (Издательство Юрайт, 2019. — 294 с. — (Бакалавр. Академический курс). — ISBN 978-5-534-07479-6. — Текст : электронный // ЭБС Юрайт [сайт].);



--
2.
М.А. Черняк. АктуАльнАя словесность XXI векА.
{Приглашение к диалогу. .. Современная литература — это совокупность разнонаправленных .. Прежде всего это обращение к новаторским линиям
русской литературы, прерванным в 1930—1940-е годы, а также литературы русского зарубежья (..)};



--
3.
Попова, И.М. П58. Современная русская литература : учебное пособие / И.М. Попова, Т.В. Губанова, Е.В. Любезная. .. (Министерство образования и науки Российской Федерации ГОУ ВПО "Тамбовский государственный технический университет".



--
(..)




====
вот таки пироги-ш.