Счастливое детство

В маленьком  городке на стыке Памира и Тянь-Шаня лето 1953 года ничем не отличалось от предыдущих, было таким же знойным и неторопливым. Вовка к той поре с похвальной грамотой закончил четвертый класс, стал пионером, прочитал почти всё, что было в школьной библиотеке, а главное , целый год уже был «дядей». Потому что окончательно выросшие его сёстры одна за другой «выскочили замуж» под сокрушённые вздохи матери.

Молодые семьи жили в том же городке, иногда собирались все у матери и обедали за большим столом. В такие дни Вовка невольно вздрагивал, когда сёстры подносили к его лицу пускающих пузыри или беззубо улыбающихся своих первенцев, умильно приговаривая: «А это  - дядя Вова, который никого обижать не будет!»  Конечно, он и не думал обижать младенцев, но дядей себя нисколько не чувствовал и не понимал, почему взрослые говорят такие нелепости.

Наскоро поев, старался тогда Вовка побыстрей улизнуть на улицу, где в дворовой ватаге проходила его мальчишеская жизнь. До упаду гоняли они драный футбольный мяч, ходили купаться на студёную речку, забирались в окрестные горы лакомиться ежевикой, мастерить луки, острить стрелы, с воплями охотиться за скальпами. А когда это надоедало или компания разбредалась. кто куда, с упоением погружался он в очередной роман о приключениях рыцарей, мушкетёров и куперовских героев.

Мать с утра до вечера пропадала на работе, Вовка был совершенно вольным казаком, лето казалось безоблачным во всех смыслах этого слова. Только ведь и долгая беззаботность почему-то начинает тяготить человека. В августе он уже изнывал и томился, когда же начнётся учёба в пятом классе? Наверно, очень нравилось Вовке узнавать что-то новое, а свою школу имени И. В. Сталина он просто любил.

Это было самое большое и высокое здание городка с двумя жёлтыми колоннами у парадного входа, между которыми первоклашки прыгали в классики на переменках. Находилась школа в одном квартале с Вовкиным  домом, тоже считалась двухэтажной, но имела ещё цокольный этаж с окнами в кирпичных колодцах, прикрытых от дождей козырьками. С козырьков запросто было мальчишкам забираться в окна классов первого этажа, когда гремел звонок на урок и поздно было обегать полшколы до её входа.

Больше всего на первом этаже школы привлекала Вовку пионерская комната. В ней на длинном покрытом сукном столе лежали подшивки газет и комплекты детских журналов, в застеклённом шкафу стояло знамя дружины, лежали на полках горны, барабаны и коробки настольных игр. А ещё у стенки возле дверей стояла покрытая тем же сукном высокая тумбочка, на которой находился довольно большой серебристый бюст самого Сталина, как бы наблюдавший за порядком  на галдящих отрядных сборах.

Для Вовки главным магнитом пионерской комнаты была дверь из неё в школьную библиотеку. Дверь эта открывалась только в большую перемену и дважды в неделю на полчаса после уроков. Ну, а в летние каникулы вся школа была наглухо закрыта для учащихся. Может, ещё и поэтому не терпелось Вовке начать учёбу. Так не терпелось, что в первый день сентября примчался он в школу раньше всех и долго слонялся по двору в белой рубашке и пионерском галстуке.

Совсем поскучнел Вовка, когда началась торжественная линейка. Ему ведь и себе-то не хотелось признаваться, как надоело за годы учёбы быть среди одноклассников самым младшим и маленьким. Даже закадычный дружок Тимка был на целых полгода постарше и заметно выше. Очень надеялся Вовка, что за лето перерастёт хоть кого-нибудь. Однако, никто не терял времени даром, снова оказался он замыкающим в шеренге своего класса.

Впрочем, долго расстраиваться чем-либо юный пионер ещё не умел, да и учёба в пятом классе стала не такой, как раньше. Уроки вели разные учителя и учительницы, родная речь превратилась в литературу, арифметика разделилась на алгебру и геометрию, которые преподавал сам директор школы. Тимка и Вовка заняли парту у окна, быстро освоились и привыкли к новым обстоятельствам.

От остальных мальчишек ничем они не отличались, на переменках носились, как угорелые, по школьному двору, прыгали в чехарду и играли в ножички. А на уроках приятели частенько обсуждали происходящее за окном, начинали вдруг пихаться друг с другом, отодвинувшись на края парты, азартно вели морские бои. Чрезмерно увлёкшихся своими делами учащихся учителя иногда поднимали просьбами повторить только что сказанное. В таких случаях в Тимкином дневнике появлялась двойка с поясняющим замечанием. А у Вовки обнаружилась способность непонятным образом слышать и запоминать всё, что происходило в классе. Двоек в его дневнике не было, но замечаний о поведении тоже хватало.

Сидевшие перед приятелями подружки постоянно о чём-то шушукались, склоняясь головами друг к другу. Перед глазами мальчишек то и дело мелькали косички, украшенные голубым и белым бантиками. Однажды заметил Вовка, что учительница недовольно поглядывает на заболтавшихся девчонок. Желая предупредить об опасности, дёрнул он за бантик одной из них. Лента легко развязалась, а хозяйка даже не заметила этого. С тем же успехом дёрнул Тимка другой бантик.

Переглянулись озорники, и более длиннорукий Тимка осторожно связал голубую и белую ленты двойным узлом. Прыскали они в кулаки, представляя, как подружки пойдут на переменку. На беду мальчишек рассерженная учительница подняла одну из говорушек каким-то вопросом. Начала та вставать и потянула за собой подругу, от неожиданности плюхнулась сама на место. Весь класс шумно засмеялся и загалдел, урок был окончательно сорван. Тимку с Вовкой повели в учительскую, после чего сидели они на уроках через ряд один от другого. А чтоб основательней занять шалопаев чем-то полезным, на пионерском сборе отряда поручили им выпускать стенную газету.

Чувствуя себя кругом виноватыми, не шибко отбрыкивались приятели от поручения. Да и вожатый считал, что некому заниматься этим делом, кроме них. Потому что Тимка второй год посещал изостудию городской станции юных техников, а у Вовки давно сложилась репутация грамотея. К ноябрьским праздникам Тимка на лист ватмана перерисовал с открытки революционный крейсер, вожатый составил небольшую передовицу о подвигах пионеров, а Вовка выпрашивал заметки у одноклассников, переписывал своими словами сообщения «Пионерской правды» о тимуровцах, что-то сам сочинял и придумывал.

Ватманский лист постепенно заполнялся, но был очень уж большим, а учебная четверть заканчивалась. Пришлось Вовке и на переменках просматривать подшивки газет в пионерской комнате, куда нормальный школьник в столь благословенные минутки вовсе не заглядывает. Как-то застиг его за этим занятием длинный звонок на урок, заторопился он в класс и, обегая стол, неловко задел тумбочку. Стоявший на ней бюст вождя пошатнулся, но Вовка успел придержать его руками и поставить на место.

Весь урок обдумывал он своё нечаянное открытые, что серебристый вождь совсем не тяжёлый, потому что внутри пустой. Страстно хотелось поделиться этим хотя бы с Тимкой. Но какой пионер не мечтает быть отважным хранителем настоящей тайны! К тому же, заскучав на парте без приятеля, Вовка стал почитывать на уроках библиотечные книжки, учителя  отбирали их у него и нажаловались библиотекарше. Та хотела отлучить книгочея от своих сокровищ, пришлось дать честное пионерское слово, что он больше не будет отвлекаться на уроках. Вот и сообразил Вовка, что пустота под бюстом – самое надёжное место для хранения всего тайного или запретного.

В начале ноября первая учебная четверть благополучно завершилась. На собрании классная руководительница похвалила удачную стенгазету, пожурила разгильдяев за двойки в табелях, посетовала, что из всего класса на одни пятёрки закончили четверть только двое – непоседливый Вовка и самая старательная ученица. Эту отличницу в классе откровенно недолюбливали. Потому что она сама выбрала первую парту возле учительского стола, всегда была в наглаженном фартучке и с пионерским галстуком, на уроках сидела не шелохнувшись, не подсказывала даже девчонкам, считалась зубрилкой и подлизой.

А Вовка был свой в доску даже для второгодников – весело играл с ними в орехи и фантики, пулял из рогатки по жестяным банкам, не отказывался курнуть папироску. На уроках ему нередко грозили учителя двойками за подсказки, но он безотказно помогал всем решить пример или задачку, послушной прилежности в нём не было ни капли, а его учёба получалась как бы сама собой. Одноклассники охотно принимали его в любые компании, учителя быстро привыкли к Вовкиным способностям и смотрели сквозь пальцы на его шалости. И ни одна живая душа не знала о жгучей тайне пионера. Даже Тимка не догадывался, почему его приятель, оставаясь поиграть в школьном дворе после уроков, вдруг забегает на минутку в школу, а потом предлагает какую-нибудь новую игру или другое занятие.
 
К середине декабря в тайнике под бюстом хранился уже целый арсенал мальчишеского снаряженья. Запихнул туда Вовка удобную рогатку из мягкой красной резинки, пухлый пакет фантиков, складной ножичек с железной ручкой, винтовочный патрон с запрессованной красноватой пулей, набор по-разному загнутых с одного конца алюминиевых проволочек, которые надо было осторожно собирать по одной после развала в кучку из разжатого кулака, какие-то головоломки и всё такое прочее. Конечно, радовался хозяин клада своей придумке, иногда даже засовывал под бюст очередную библиотечную книгу. Да и откуда было ему знать, что всё тайное рано или поздно становится явным и зачастую плохо кончается?

Между тем, Тимка уже рисовал новогоднюю ёлку, а вожатый с Вовкой ломали головы, чем заполнить очередную стенгазету. В какой-то день занятый этими мыслями Вовка неторопливо шёл после уроков домой и спохватился, что забыл забрать из тайника винтовочный патрон. Прежний владелец уверял, что патрон самый настоящий боевой, но более старшие дворовые ребята подняли на смех Вовкину доверчивость. Уязвлённый Вовка согласился проверить, кто же прав, положив патрон в костерок на дальнем пустыре. Вот и пришлось ему у самого дома повернуть назад и направиться в школу.

Там шёл урок для учащихся во вторую смену, в коридоре было пусто и тихо. Прошмыгнул Вовка в пионерскую комнату, убедился, что дверь в библиотеку закрыта на замок. Потом он подошёл к тумбочке, левой рукой прижал бюст вождя к стене, а правой стал искать под ним понадобившийся патрон. Тот не сразу нашёлся, с трудом нащупал его Вовка кончиками пальцев в самом дальнем углу и, чтобы взять, засунул руку поглубже. Видно, ослабил он при этом усилие левой руки, потому что бюст неожиданно скользнул по стене и грохнулся с тумбочки на пол. С ужасом увидел пионер, что любимый вождь раскололся на части. В полном оцепенении ожидал он, что на шум сбежится вся школа, но ничьих шагов в коридоре не слышалось. Рассовал Вовка по карманам свои причиндалы, тихонько проскользнул мимо задремавшей в раздевалке уборщицы, вышел на улицу и бегом помчался домой.

Только дома Вовка начал осознавать весь ужас содеянного. Когда дворовые друзья постучали в окно, он без сожаленья отдал им злополучный патрон, но на пустырь не пошёл и никогда потом не спрашивал, чем там всё кончилось. Представляя себе, какой скандал разразился в школе, он кое-как сжевал пирожок вместо обеда и уткнулся лицом в подушку на своей кровати. Очень хотелось ему думать, что ничего не было, а просто привиделось в жутком сне. Однако, чёртов патрон и лежащая под матрасом рогатка упорно возвращали к реальности. Что делать и как жить дальше Вовка не знал и готов был провалиться сквозь землю. Ничего не мог он рассказать даже матери, которая, умаявшись на работе, просто не заметила вечером, что сынок явно не в своей тарелке.

Это в сказках утро вечера мудренее. А в жизни Вовка впервые за всё время учёбы появился в классе перед самым звонком на урок. Но там было,  как обычно, и тревога понемногу отступала. Однако, в середине урока зашла в класс завуч и расстроенным голосом сообщила, что вчера какие-то безобразники разбили в пионерской комнате бюст товарища Сталина. Особенно огорчает её, что пакостники оказались жалкими трусами, потому что никто из учившихся во вторую смену не признаётся в преступлении. Конечно, надеется завуч, что сознательные пионеры помогут найти виновников, которых следует сурово наказать за неслыханное кощунство. Класс возмущённо загудел, а похолодевший Вовка неожиданно для самого себя встал и заявил, что это он нечаянно наткнулся на тумбочку и уронил бюст.

В гробовой тишине завуч увела Вовку в учительскую из которой была дверь в директорский кабинет. Директор разбирал за столом бумаги, завуч села  на стул, стоявший сбоку стола, и обратилась к ученику: «Ну, рассказывай, зачем ты выдумал всё это и берёшь вину на себя? Может кто-то запугал тебя или заставил?» Понимал Вовка, что рассказывать всё, значит предавать собственную тайну. Опустив голову, соврал он, что вчера читал новый номер журнала «Пионер», потом заторопился домой, наткнулся на угол стола, налетел на тумбочку, а стоявший на ней бюст упал и разбился. Завуч недоверчиво покачала головой: «Но ты же не хулиган какой-то, а хороший пионер и отличник, который сразу бы рассказал о случившемся. Ты явно кого-то покрываешь!»

От обиды, что ему не верят, или от стыда, что приходится говорить не всю правду, навернулись слёзы на мальчишечьи глаза. Как ни противно было, но признался Вовка, что испугался и убежал домой. Оторвав от бумаг побагровевшее лицо, директор чуть ли не рявкнул: «Да ты хоть понимаешь, что натворил?» Потом он махнул рукой и пояснил завучу: «Уж лучше бы шкодник все окна выбил в школе!» Вовка  даже вздрогнул, представив себе такое зрелище, а директор обречённо вздохнул: «Мать-то, наверное, на работе? Если знаешь, где она, приведи её сюда. Если не найдёшь, пусть она зайдёт ко мне после работы. Только уйди с моих глаз!..»

Забрал Вовка в классе свой портфельчик и побрёл с ним на шахтный двор. Там он разыскал мать, сказал о вызове к директору, по дороге поведал, как мог, о случившемся. Мать привыкла, что учителя всегда хвалили её сына, наверно, не очень поняла, что именно разгрохал баловник, в директорском кабинете сразу стала гориться и жалиться, что кругом одна и недоглядела за сорванцом. Заметив за её спиной виновника школьной беды, директор снова помрачнел и махнул ему рукой: «Иди домой! Придёшь в школу завтра…» Понял Вовка, что дела его совсем уж плохи, и уныло поплёлся восвояси. Дома он изводил себя ожиданием, что вот-вот придёт мать, и будет  нечто ужасное. Но она из школы вернулась на работу, с которой пришла намного позже, чем обычно, застучала на кухне кастрюльками. Уткнувшись в книжку, Вовка делал вид, что читает, мать тоже молчала, только после ужина спросила, как же его угораздило вляпаться в такую историю? Путаных пояснений сына она как будто не слышала, потому что сорвалась на крик: «Ну, кто тебя за язык тянул? Почему же ты такой глупый, что признался? Ведь никто бы на тебя и не подумал! Горе ты луковое…» Не знал Вовка, как можно отвечать на такие вопросы, вздрагивал и виновато хлопал глазами.

На другой день опять появился он в классе перед самым звонком, молчком прошёл к своей парте и уткнулся в учебник. Урок показался необычайно долгим и скучным, даже второгодники на задних партах насторожённо присмирели. На переменке завернул Вовка за угол школы, где переростки семиклассники устроили курилку. Кто-то из них ободряюще махнул ему рукой: «Покури! Небось, здорово влетело…» Пару раз затянулся шкет чинариком и впервые не закашлялся от едкого дыма. Во рту стало противно, хлебнул он воды из колонки и вернулся в класс. Второй урок начался в такой же тишине, но из прочитанных книг знал Вовка, что затишье предшествует буре. Поэтому, когда в открывшейся двери завуч назвала его фамилию, прихватил он свой портфель и покорно проследовал в учительскую.

Там, кроме директора, никого не было, но завуч провела ученика в кабинет и закрыла за ним дверь. За директорским столом сидел какой-то мужик в расстёгнутом плаще, который помолчал, разглядывая Вовку, и сказал: «Ну, выкладывай, что случилось в пионерской комнате, кто разбил Сталина?» Однако, сбивчивый Вовкин рассказ он не дослушал и гаркнул: «Давай, не юли! Я всё равно узнаю, кого ты покрываешь!»  Опустил виновник голову, не зная, что сказать. А мужик почему-то стал расспрашивать о школьном учителе труда, родственниках и знакомых. Сообразил пионер, что попал на форменный допрос, окончательно умолк и даже перестал вслушиваться в недобрые вопросы. Мужик заметил это и рассвирепел: «Да ты на КОГО поднял руку, сволочь такая?! В молчанку играешь? Заговоришь, как миленький!»

При этих словах вскочил мужик со стула, ухватил мальчишечье ухо и, выкручивая его, ткнул Вовку лицом в стол. Ударился ученик о крышку чернильного прибора, больше от неожиданности, чем от боли, заорал благим матом. Спасать его вбежало в кабинет школьное начальство. Директор схватил мужика за руку, а завуч вывела Вовку из кабинета, охнула, что из расквашенного его носа капает кровь, провела за шкафы, где оказалась дверь в учительский умывальник.

Пока Вовка смывал слёзы и кровь, из кабинета слышалась крутая мужская брань. Орал мужик на директора, что развелось в школе подлое вредительство, а ему не дают в корне пресечь такое дело. Кричал директор на мужика, что привык тот распускать руки, помешался на врагах и готов даже в ребёнке видеть вредителя. Чем кончился этот ор, Вовка никогда не узнал, потому что завуч подала ему полотенце и сочувственно подтолкнула к выходу: «Иди-ка ты домой, от греха подальше…»

Дома он сменил запачканную рубашку, увидел и на курточке красные пятнышки и совсем расстроился. Казалось ему, что весь городок уже знает о его неслыханном позоре и все будут тыкать пальцами, когда он покажется на улице. Потому и остался он дома, когда ребята позвали его на заветный пустырь. Отвлекла его от горестных мыслей старшая сестра, работавшая на городской почте. Принесла она братцу с десяток вырезанных с конвертов марок, выпрошенных для него у адресатов.

После её ухода Вовка основательно занялся подарком. Маленьким пинцетом держал он кусочек конверта с маркой над носиком кипящего чайника, потом осторожно отделял марку лицевой стороной на квадратик папиросной бумаги, ваткой промокал тыльную сторону марки, закрывал её той же бумагой и убирал это в толстую хрестоматию. Дело получалось долгим и кропотливым, но спешить было некуда. Новые марки и впрямь отвлекли его от случившегося в школе. Пообедал Вовка, достал из тумбочки подаренный той же сестрой небольшой альбом, стал рассматривать и сортировать свою коллекцию.  Марок в альбоме набралось уже больше сотни – с портретами разных деятелей, городами, животными и прочим.

За этим занятием застала его вернувшаяся с работы мать, которая сразу же обнаружила испачканную кровью школьную рубашку. Пришлось Вовке рассказать, что какой-то дядька разбил ему нос в директорском кабинете. Потемнели материнские глаза, поджала она губы, но сына ругать не стала, только заметила: «Сам видишь теперь, до чего достукался…» Быстренько замыла она пятна, состирнула одёжку и положила сушиться на батарею. А за ужином не выдержала, стала выпытывать, что и как было в школе. Рассказал ей сын обо всём, и мать снова вздохнула: «То-то я вижу, что ухо у тебя припухло…»

Опять взбудораженный Вовка долго не мог заснуть, а среди ночи привиделся ему настоящий кошмар. Как будто огромный, до облаков, сталинский бюст откуда-то взявшейся рукой поднимает его высоко-высоко и бросает. Летел Вовка в бездну, леденел от ужаса и кричал во сне. Мать просыпалась и расталкивала сына, но когда он засыпал, кошмар повторялся. Окончательно разбудила мать измученного Вовку перед уходом на работу. На столе ждала его тарелка каши, наглаженная рубашка висела на стуле. Школьник нехотя умылся, но потом снова юркнул под одеяло и заснул мёртвым сном.

Почти в одиннадцать часов разбудило его солнце, сиявшее в лицо через окошко. Глянул Вовка на часы и обомлел! Впервые пропустил он школьные занятия, за что опять могло влететь ему по первое число. Соображая, что в классе уже идёт последний урок короткой субботы, доедал он давно остывшую кашу и тоскливо посматривал в окно. Чуть не подавился прогульщик кашей, когда увидел, что прошла к его подъезду завуч. «Ну, сейчас начнётся!» - пробормотал про себя Вовка и пошёл открывать двери.

Оказалось, однако, что завуч просто занесла ему оставшийся в учительской портфель, о котором Вовка даже не вспомнил в своих переживаниях. Настроена она была миролюбиво, не спрашивала, почему его не было в школе, и не отказалась от предложенного чая с вишнёвым вареньем. Похваливая варенье, завуч понемногу успокаивала Вовку, что всё самое плохое для него кончилось, хотя остался ещё классный час, намеченный на понедельник. Ты, мол, шибко-то не ерепенься и не спорь, когда одноклассники начнут тебя пропесочивать.

Проводив гостью, воспрянул Вовка духом, стал перебирать и просматривать содержимое портфеля, тумбочки и потайных своих мест. По всей кровати разложил он набравшиеся фантики и вдруг понял, что больше не радует его многоцветье конфетных обёрток, совсем не интересно ему угадывать пара или не пара их в чьём-то кулаке. Убрал он фантики в пакет, раза два на столе легко разобрался с развалившейся кучкой алюминиевых проволочек, но и эта игра показалась скучной.

Тогда Вовка стал откладывать в сторонку всё то, что больше ему не понадобится. После недолгих колебаний к фантикам и проволочкам добавились игральные кубики, катапульта из катушки с резинкой, которая запросто разбивала карандашами укрепления из шахматных фигур и доминошек, трубочка для стрельбы горохом, блестящие шарики из подшипников, боевая рогатка, стреляные гильзы и всякие мелочи. Всё это без сожалений раздал Вовка дворовым приятелям в воскресенье, оставив себе только альбом с марками и складной ножичек.

В понедельник по дороге в школу догнал Вовку добродушный увалень, сидевший на последней парте в том же ряду. Посетовал он, что в субботу была контрольная за четверть, с которой не удалось ему справиться, сочувственно вздохнул: «Поди, здорово тебе досталось от матери…» Ничего необычного на уроках не было, поглядывал Вовка за окошко, где моросил дождик и начинали падать первые снежинки. На алгебре директор раздал тетрадки с контрольными работами, огорчился, что никто не справился с последним примером первого варианта, и вызвал Вовку к доске для решения этого примера. Пример быстро решился, дополнительные вопросы получили ответы, похвалил директор ученика и поставил в его дневнике очередную пятёрку.

На последнем уроке классная руководительница вместо занятий долго сокрушалась, что у двух-трёх бездельников и за вторую четверть будут двойки. Но ещё больше огорчает её, что хороший ученик вдруг совершает немыслимые поступки. Пусть он расскажет товарищам, как дошёл до жизни такой, а они выскажут ему всё, что думают, и решат, как быть дальше. Опять вышел Вовка к доске, сказал, конечно, что очень виноват, а впредь будет осмотрительней или осторожней, и замолчал.

Учительница повернулась к классу, где подняла руку отличница с первой парты. Горячо заговорила она, что так и должно было случиться, потому что Вовка всё время задаётся и горит желанием отличиться. Вечно он своим озорством отвлекает всех от занятий, не зря Тимку отсадили от него подальше. Поймав удивлённый взгляд провинившегося, забыла ораторша заготовленную речь, в запальчивости просто выкрикнула: «Да он нарочно разбил Сталина! Надо его исключить не только из пионеров, но и из школы…»

Ошарашенный Вовка только и вымолвил: «Но я же нечаянно…» - «А за нечаянно – бьют отчаянно!» - перебил его неожиданно поднявшийся с парты Тимка. Потом сказал, что опозорен весь класс, что больше не хочет он выпускать с Вовкой стенгазету, что надо объявить виновнику общий бойкот. Вспомнил Вовка завуча и промолчал, а заступился за него рыжий второгодник: «Ну, ты даёшь, Тимка! С кем не бывает? Я вот разбил дома графин, да ещё хрустальный… Конечно, врезала мне мать подзатыльник, но поняла же, что я не хотел…» В классе поднялся шум и гам, потому что все разом заговорили, и у каждого было своё суждение. Учительница кое-как утихомирила спорщиков, и было решено, что из пионеров Вовку исключать рано, но надо объявить ему самый строгий выговор и отлучить от выпуска стенгазет до полного исправления.

Больше ничто не напоминало о случившемся, предновогодняя неделя запомнилась только тем, что и в Вовкином табеле появилась первая четвёрка – по поведению. Оценка была вполне справедливой, и Вовка не огорчался. Тем более, что мать на этой неделе впервые принесла ему с работы новогодний подарок в бумажном пакете с весёлой ёлкой. Оказалось в нём большое красное яблоко, а ещё были вафли, две мандаринки, разные ириски, карамельки и целая горсть шоколадных конфет «Счастливое детство». Вкуснейшим яблоком алмаатинского апорта Вовка на Новый год честно поделился с матерью, мандаринки и вафли отдал сёстрам, остальное высыпал в вазу и все зимние каникулы таскал из неё понравившиеся ириски.

После каникул встретили Вовку в классе, как ни в чём не бывало. Он тоже не держал зла даже на отличницу и Тимку, по-прежнему помогал кому-то справиться с домашним заданием по русскому языку, щёлкал задачки и примеры, потихоньку подсказывал на устных уроках. Вроде бы, ничего не изменилось, только сам Вовка был уже другим. Как-то неинтересно стало ему активничать в мальчишеских проказах одноклассников, всё чаще на переменках и после уроков оказывался он среди семиклассников или восьмиклассников. А к лету Вовка стал совсем своим в таких компаниях – старинным пятаком играл в азартный пристенок, запоем читал детективы, Жюля Верна, Джека Лондона, регулярно покуривал и со всеми держался на равных.

Да и в последующие школьные годы, в юных мыканьях по свету, на армейской службе, в студенчестве само собой получалось так, что друзьями и приятелями Вовки становились, как правило, люди постарше его. Нет-нет, рассудительным ранним старичком Вовка вовсе не был и своих ровесников никогда не чурался. Просто было ему с ними скучновато, слишком просто, ясно, без неожиданностей, как при повторном чтении заурядной беллетристики. Постепенно привык он к этому и не задумывался, почему так сложилось и с чего началось.

Годы спустя, приехал Вовка к матери на каникулы после второго курса Московского университета. За семь послешкольных лет городок, конечно, здорово изменился. Вместо давно закрытого рудника обзавёлся он довольно крупным заводом, рядом с которым вырос целый микрорайон пятиэтажных «Черёмушек». Но мать жила всё в той же комнате коммунальной квартиры на центральной улице старого города. Она уже получала небольшую пенсию, подрабатывала сторожем и печалилась, что в поисках лучшей доли разъехались семьи дочерей по всей стране. Большинство Вовкиных приятелей тоже разлетелось по белому свету, осталось на месте всего трое или четверо школьных друзей, обременённых семьями и житейскими заботами.

А у столичного студента никаких проблем не было – с удовольствием  купался и загорал Вовка в открытом городском бассейне, в прохладной комнате или в тенистой аллее парка новыми глазами перечитывал «Братьев Карамазовых», покупал на базаре отборные персики и ароматные дыни. В какой-то день у базарной горы арбузов увидел он совсем белогривого и располневшего директора своей школы, не подойти к которому было бы просто невежливо.

- Здравствуйте, Николай Михайлович! Как я рад видеть Вас! Арбуз выбираете?
- Здравствуй, Володя! Я тоже рад и наслышан о твоих успехах. Набрал вот  своим домашним помидоров и фруктов, теперь сомневаюсь, что донесу ещё и арбуз.
- Так я Вам помогу! Выбирайте, какой понравится…

Уместился арбуз в авоське, и понёс его Вовка к директорскому дому. По дороге поведал он, что приехал на каникулы и всё у него хорошо. Рассказал и директор, что уже вышел на пенсию, но уходить с работы не собирается. Потом похвалил он своего ученика, который всё-таки взялся за ум и снова учится, да ещё в лучшем  вузе страны, чем и школа может гордиться. Поневоле улыбнулся на это Вовка: «Значит, хорошая у нас школа! Вы уж простите, Николай Михайлович, что немало натерпелись по неразумности некоторых её учеников». Директор тоже улыбнулся: «Что было – то было! Может, зайдёшь, пообедаешь с нами?» - «Спасибо! Но я уж пообедаю с мамой, она ведь так старается». – «И это правильно!» - отозвался директор на прощание.

А пока возвращался Вовка на рынок, что-то покупал, шёл домой и нарезал к обеду азиатские помидоры, промелькнула в его памяти чуть ли не вся жизнь от первых впечатлений до сегодняшней встречи. И стало на душе как-то особенно светло и немного грустно. Наверно, поняла душа, что, несмотря на выпадавшие горести и благодаря людской отзывчивости да кое-каким собственным способностям, всё-таки было у Вовки по-настоящему счастливое детство! Только вот, то ли по нелепой случайности, то ли по воле Провидения, кончилось оно задолго до природного срока в тревожном декабре 1953 года.

Февраль 2008 г.