ДВА

Диван, обои, два вчерашних блюдца.
Не то чтобы темно, но как-то тускло.
Сороки хором за окном смеются-
Вот стервы две (простите мой французский)
Измятый стол наедине с буфетом
Прямым углом ломающий пространство
Планеты этой, потерявшей где-то
Свое нутро. Бессилие и чванство
Настырно влезли, разорвав равнины,
Свободы рек и темноту заливов.
Ведь мир пуглив, привычно горбя спину,
Он падает на грудь звезде трусливо.
Не прочный сон случайным взглядом ранит.
Обрывки фраз наедине с вопросом.
И на стене в стеклянно-серой раме
Висит лицо в очках и с папиросой.
Вновь гаснет свет. Коньяк. В стакане бьются
Две пьяных мухи. Шепчет телевизор.
Я третий день молчу. Всегда найдутся
Ценители душевного стриптиза.
Пускай пройдет по широте забора
Чужой границы неприятный запах.
И подойдя к окну, отдернув штору,
На мягких, одичало-теплых лапах
Я сделаюсь немножечко добрее.
Нет, ни лицом, скорей вторым дыханьем.
На берегу, где видишь мир острее,
Я разрешусь от бремени. Страданий
Нет, как и нет протяжной, острой боли.
Есть только старый, "добрый" Достоевский.
Он отыграл один почти все роли,
И каждую изрезал на обрезки.
На детский стол поставив терабайты,
Из времени я достаю заначки.
Возможно где-то в пепле, как у Вайды,
Мелькнет алмаз потерянный в горячке.
И наступив шершавою стопою
На чистую, нетронутую сушу,
Что создана была давно с тобою,
Я расставаньем близость не нарушу.


июнь 2019г.