Сатирический роман 19

            ПОД ПЯТОЮ ГЛУПОСТИ

     Автор Игорь Бестужев-Лада

Игорь Васильевич Бестужев-Лада(1927-2015), советский и российский учёный, историк, социолог и футуролог, специалист
в области социального прогнозирования и глобалистики. Доктор исторических наук, профессор. Заслуженный деятель науки РСФСР. Лауреат золотой медали Н. Д. Кондратьева 2001 года «за выдающийся вклад в развитие общественных наук».
Автор нескольких десятков монографий и брошюр, свыше двух тысяч статей в периодических изданиях.

  https://ru.wikipedia.org/wiki/ Бестужев-Лада, Игорь Васильевич

Продолжение 18 романа.
Продолжение 17 http://www.stihi.ru/2019/06/06/4899

                БАНАНОВАЯ ОТТЕПЕЛЬ

 «Сугубое внимание Сысоича привлекло полностью исчезнувшее при Сысойке глуповское сельское хозяйство. Он долго думал, каким образом его возродить, пока однажды ему не показали завезённый откуда-то из южных краёв банан и не пояснили, что там этого добра – навалом и задаром, так что люди всю жизнь не слезают с деревьев, пробавляясь досыта исключительно данным продуктом. Глаза Сысоича загорелись.
– Вот вам ребята и моя мать! –  радостно заговорил он, – Сейчас и мы на деревья заберёмся пировать!
Он приказал собрать все лапти и весь дёготь, приготовленные на вывоз, продать их гужеедам хоть за бесценок и накупить вдосталь бананов. Засим он навтыкал бананы в хорошо унавоженную почву Глупова и стал ждать, когда вырастут деревья, сидя на которых можно икать от объедения. Но деревья всё не росли и не росли.

 Тогда объявился знающий человек по имени Тишка Плешивый.
– Ты бананы не просто в землю втыкай, – посоветовал он, – а сначала разрежь на мелкие долечки и с картошкой смешай. Тогда из каждой долечки вырастет дерево, а на нём – не только бананы, но ещё и картошка с просом!
Случившиеся тут другие знахари усомнились в действенности такого рецепта. Но Тишка уговорил Кузьку упечь их в холодную и начать эксперимент.
Так и сделали. С тем же результатом. Остался Сысоич и без знахарей, и без бананов.

 После такой конфузии Сысоич совсем остыл к сельскому хозяйству, и впредь глуповцы по-прежнему ограничивались только обменом своего дёгтя на гужеедские объедки, тем и пробавлялись. Остыв к сельскому хозяйству, Кузька воспылал страстью к архитектуре. Он решил ещё раз наново перестроить Глупов так, чтобы сделался тот Умновом как бы сам собою.
Перво-наперво велел снести все до единой избы. Обыватели повиновались и остались ночевать под открытым небом. Уж приготовились и зимовать там же, как вдруг вышел второй приказ: на руинах снесённых изб воздвигнуть гигантский пятиэтажный барак, где и разместить народонаселение в отгороженных друг от друга одеялами закутках из расчёта один погонный аршин на человека. Такой тесноты рядом и друг над другом не видывали даже на кладбищах. Но постепенно притерпелись и к такому обитанию. Неясным оставался только один вопрос: зачем сваливать в кучу такое число страдальцев, когда от этого ничего не меняется, кроме ощутимого ухудшения жизни оных?

 Затем прояснились контуры основного замысла такого манёвра. Сысоич объявил, что пришедшая вместе с ним оттепель – явление отнюдь не погодное. Она-де знаменовала собой повторение «Приказа № 2» Плюганова-Охова (см. главу «Великое очумение»), но с подзаголовком не «Перестройка № 1», а «Перестройка № 2». Снова зазвучали призывы: делай, что хочешь, торгуй, чем хочешь, говори, о чем хочешь, и пр. Объявил обо всём этом Сысоич в январе, а в ноябре – наверное, от этих слов, – вспыхнула синим пламенем слобода Негодница, на которую не успел распространиться приказ о сселении в барак. Огонь грозил перекинуться на город, и Сысоич до конца дней своих в должности дьяка-подьячего-повытчика только и делал, что поливал холодной водой правых и виноватых, дабы обезопаситься от пожара.

 Это, впрочем, не помешало ему совершить ещё один архитектурный подвиг. Он велел собрать со всех концов Глупова порох и сложить его в погреб под бараком, чтобы держать его сухим на случай нападения неприятеля. Первыми заволновались гужееды и моржееды, не без основания опасавшиеся, что если рванёт, то достанется на орехи и им. Потом заволновались обыватели, прослышавшие, что живут в прямом смысле слова на пороховом погребе. Наконец заволновался сам Кузька, увидевший, что кто-то из будочников бросил окурок своей цигарки в погреб. Он даже глаза зажмурил от ужаса. Но никакого взрыва не произошло. Бросился в погреб посмотреть, почему не рвануло, и увидел там вонючее болото, скрывавшее свезенный боеприпас.
– Проклятые сантехники! – вскричал Сысоич, догадавшись, что остался совершенно беззащитным в случае нашествия супостатов. Но он и подумать не мог, что отсыревший порох приведёт впоследствии к полному краху Глупова.

 Следующим, предпоследним начинанием Кузьмы было объявление, что через десять лет Глупов будет-таки, несмотря ни на что, переименован в Умнов, а через двадцать – в Оченьумнов. Для этого Сысоич приказал довести до конца дело, начатое Угрюм-Бурчеевым и продолженное братцем Сдоховым: разделить реку дамбами на бесконечный ряд геометрически правильных прудов. Сказано – сделано, но вместо прудов получилось огромное вонючее болото, над которым живой потолок из комаров застилал воду, а в самом болоте кишмя кишели гадюки. Скоро болото подступило к слободе Навозной, а затем окружило плотным кольцом глуповскую пятиэтажку, не оставив ни пяди зелени, на которой можно было бы остановиться глазу.

 Кузька с тоскою посмотрел на творение рук своих. И с тоски завыл волком, подняв морду лица к Луне. Тут же, однако, гениальная идея осенила его. Он даже поперхнулся от волнения и перестал завывать. Как мог он не догадаться раньше? Ведь если Земля загажена до последней травинки, то остаётся Луна, такая чистая и такая близкая! Надо только построить лестницу до неё, перебраться по ней на спутницу Земли и построить там город Умнов в кристальной чистоте космического пространства.
Задумано — сделано. Точнее, начато. Год за годом. Ступенька за ступенькой. Аккурат через двадцать лет и будем на Луне, так что и переименовывать к этому сроку ничего не надо. Просто построим лунный город и назовём его Оченьумновом – и все дела! Поэтому сооружение каждой ступеньки встречалось бурными аплодисментами, переходящими в овацию, а первого, забравшегося на новую ступеньку, качали до тех пор, пока забывали подхватывать, и он разбивался замертво.

 Соорудили целых три ступени, каждая в пол-аршина высотою, так что до Луны оставалась самая малость. Как вдруг обнаружилось, что для четвёртой потребуется по меньшей мере половина глуповцев, пятой – не менее трёх четвертей, а шестой – всё народонаселение, включая грудных младенцев и паралитиков.
Поджилкин загрустил. Он целыми днями слонялся по бараку, стучал в двери снятым с ноги лаптём и призывал всех на Великую Стройку Глупизма, как он поименовал своё предпоследнее предприятие.
И тогда он приступил к последнему.
В один из дней глуповцы услышали распоряжение разделить барак стеною на две части. В одной снова попробовать сажать бананы прямо на полу жилых закутков, а другую разобрать на стропила для последующих ступеней лестницы на Луну. Обитателям второй половины предлагалось переселиться на первую и ночевать вместе с тамошними туземцами под густыми ветвями имеющих произрасти банановых деревьев.

 Не подлежит никакому сомнению, что и это приказание было бы исполнено с присущей глуповцам добросовестностью в любом бессмысленном труде (при полном отсутствии оной, если труд имеет хоть какой-то смысл). Но Кузьма зарвался и перегнул палку. Он распорядился разделить на две части и своих безымянных ближних холуёв, поручив одной половине руководство выращиванием бананов, а второй – сооружением следующей ступени лестницы на Луну. Да ещё переименовал квартальных в экономы, вверив каждому из них в полное распоряжение целый этаж своей пятиэтажки. Он слишком презирал эту хорошо знакомую ему публику и не ожидал с её стороны никакого противодействия. Но недооценил своё окружение.

 Всё может снести холуй. Любое унижение. Любое помыкание. Но когда собираешься вчетвером в преферанс, а тебе предлагают вдвоём в шахматы – это выведет из себя любого. Безымянные холуи только что собрались сыграть по маленькой, только что хлопнули по рюмке и закусили рыжиком, как вдруг – здрасьте: одним – на бананы, другим – на лестницу. Это переполнило чашу терпения.
Когда Сысоич возвращался к себе по тёмному коридору барака, ему устроили ещё более тёмную: навалились кучей, скрутили руки и ноги, намяли бока, затолкали в мешок, долго несли, а потом вывалили в свиной хлев, аккурат между кормушками Стервятина и Хершуновича. Там Поджилкин и пробавлялся отрубями до конца дней своих».

 Продолжение романа в следующей публикации.

  07.06.2019