Вновь о Пушкине

Что ни говори, а «весёлое имя Пушкин» (по выражению Александра Блока) действительно идёт с нами, начиная с малолетства. Мы его узнали ещё в детском саду, ещё не умея читать, а только рассматривая картинки в книжках (книжки без картинок в этом возрасте нам были совсем не интересны).

Лично у меня Пушкин начинался с Лукоморья, продолжался сказками о рыбаке и рыбке, о царе Салтане, о мёртвой царевне и семи богатырях, о золотом петушке и о попе и работнике его Балде. Позже были «Песнь о вещем Олеге», «Полтава», стихотворения и, конечно же, «Капитанская дочка» и «Евгений Онегин». Ах, да, ещё «Дубровский», «Пиковая дама» и «Повести Белкина». Но это уже по школьной программе. А вне её — это же важнее. И окончания пока не видно, так как всякий раз находишь и открываешь что-то новое.

Ещё совсем малышом я выучил вслед за зубрившей вслух сестрой-школьницей «У лукоморья дуб зелёный...». Отец читал мне сказки Пушкина по толстенной книге «Волшебный сундучок». При этом он переделывал некоторые слова, например, там, где написано: «Царь Салтан сидит в палате», он читал: «Царь Салтан сидит в лопате». Получалось неожиданно и смешно («весёлое имя Пушкин»).

Книжка с «Лукоморьем» у меня тоже была — тоненькая, но зато с картинками. Там и баба-яга, и леший, и кот учёный, и прочие знакомые персонажи. Особенно мне нравилась избушка на курьих ножках, потом я её часто рисовал и в любом бревенчатом сооружении видел отражение этого жилища бабы-яги. А бывало ещё так: часто в детстве бабушка и дядя брали меня с собой в лес, по грибы и ягоды, а то и за дровами. И вот едешь в какую-то несусветную глушь, куда я сейчас и дороги-то не найду. Едешь и думаешь: «Где-то здесь живёт баба-яга. Может, вон там, за деревом стоит её избушка». И что-то такое бревенчатое иногда попадалось, наверное, какие-то сараюшки лесников, может быть, для сена, ведь раньше лосей и косуль зимой подкармливали.

Уводя нас далеко в сказку, Пушкин в нашем детском восприятии сам становился этаким сказочным персонажем — волшебником-сказочником, не хуже, чем царевна лебедь или золотая рыбка. Иначе, откуда же он мог всё это узнать, да ещё с такими подробностями? Не иначе, как сам видел, собственными глазами.

Пушкин… Да это ведь тот, чей памятник стоит у магазина «Детский мир» (сам магазин — это тоже была сказка)! На улицу Советская, центральную улицу Аткарска, бюст поэта был перенесён из городского парка. И нас отчего-то совсем не удивляло то, что памятник Пушкину стоит у «Детского мира». Ну кто же ещё, если не Пушкин?! Он же наш, знакомый, сказочный. И таких известных имён в нашем детстве было не так уж и много: Ленин, Чапаев, Гагарин. И Пушкин. Конечно же, я говорю о детстве восьмидесятых годов прошлого века. Сейчас уже другие ориентиры, другие герои, другие имена. А у нас было так.

Немного о «Полтаве». Думается мне, никто из художников слова не смог осмыслить и очертить фигуру Петра Великого так живо и точно, как А.С. Пушкин. На втором месте после него числю А.Н. Толстого с романом «Пётр I». Но Пушкин — первый, причём в целом ряде произведений, а не только в одной «Полтаве». Тут и «Медный всадник», и «Арап Петра Великого». Пётр-воитель, Пётр-строитель, Пётр- правитель — все эти стороны многогранной личности поэт блестяще отобразил в своём творчестве. Учитывая то, что, как историческая личность, Пётр Великий до сих пор вызывает споры и разногласия, задача эта не из простых. А Пушкину по силам! И характеризует его, как серьёзного, объективного мыслителя и исследователя. Не идеализируя императора, он, тем не менее, по достоинству оценивает его роль в истории Государства Российского.

Или вот «Песнь о вещем Олеге». До чего поражает, даже ужасает описание этого краткого мига гибели князя:
                Как чёрная лента, вкруг ног обвилась,
                И вскрикнул внезапно ужаленный князь.   
Кровь стынет в жилах в этот ужасный миг, сердце трепещет перед неотвратимостью судьбы и всё это благодаря гению Пушкина. И его творческой работе. Вопреки расхожему представлению, писал поэт отнюдь не легко и просто. Он кропотливо работал над каждым словом, каждой строчкой. Например, черновик поэмы «Медный всадник» несёт на себе следы этой сложной работы и буквально испещрён исправлениями и вариантами, как и многие другие рукописи Пушкина. «Стихи свободно потекут», — выражение красивое и, конечно же, не лишённое оснований. Может, так оно и было в минуты вдохновения, но в большинстве своём — это работа, работа и ещё раз работа.

Выше я уже коснулся тех произведений, в которых Пушкин для нас, подростков, вышел за рамки «сказочности» и стал более реальным историческим лицом, всё же оставаясь легендой. Известные люди, особенно творческие — это всегда наполовину легенда. Так уж сложилось и никуда от этого не деться.

А уже в «Капитанской дочке» мы сталкиваемся с жестокостью и беспощадностью русской смуты. Честно говоря, я испытал шок, когда впервые прочитал сцену расправы пугачёвцев над Мироновыми. Именно эта сцена отвратила меня от Пугачёва и его окружения. Зло олицетворяли они, а не угнетатели-дворяне, усмирители бунта, в числе которых был и А.В. Суворов. До того реалистичен здесь Пушкин, что жестокая расправа вызывает полнейшее отвращение и неприятие. Тут уже не до сказок, тут жестокая правда. В отрочестве меня это потрясло и вызвало сочувствие. Не к народной массе пугачёвского войска, а к капитану Миронову и его жене.

Правда, в советское время всех этих бунтарей и убийц сделали героями. Появились города и улицы, названные их именами. Например, город Пугачёв (бывший Николаевск) в Саратовской области, улица Степана Разина в нашем Аткарске, да и во многих городах тоже. Такие неоднозначные и сомнительные личности, вроде предводителей восстаний, декабристов и народовольцев, во множестве «канонизировались» с приходом советской власти. Что-то похожее сейчас происходит на Украине, где сделали героями Мазепу и Петлюру, Бандеру и Стецько — откровенных негодяев и нелюдей. Вот вам и «Страна негодяев» по Есенину. Всё же истинный поэт — это не просто рифмач и чтец. Тут всё гораздо сложнее. Поэты — это и провидцы, наставники, исследователи, мыслители.

Как только Пушкин касается в своих произведениях темы смерти, всё волшебство и сказочность словно исчезают, улетучиваются. Смерть жестока и неотвратима в своей реальности, и тут уж совсем не до веселья. Появляясь в прозе Пушкина, смерть как бы всё расставляет по своим местам, сообразно сюжетным линиям судеб. Тут уж нет места сказке, только быль. Но обратив всё своё внимание на смерть, мы забыли о другой реальной силе, которая играет огромную роль, как в жизни, так и в творчестве. Имя этой силе — любовь.

«Аллилуйя любви!» — провозгласил Андрей Вознесенский в своей рок-опере «Юнона и Авось», воздавая хвалу чувству божественному и жизнеутверждающему. «Ибо крепка, как смерть, любовь», — вещает Песнь Песней, а апостол Иоанн Богослов ещё более возвеличивает её, открывая  нам, «что Бог есть любовь». А как с этим у Александра Сергеевича? Даже если рассмотреть только произведения из школьной программы (80-х — 90-х годов прошлого века, конечно же, о сегодняшней я судить не берусь), то можно удостовериться, что всё в порядке. Пусть не всё гладко (ведь в жизни именно так), но без любви не было бы ни «Дубровского», ни «Капитанской дочки», ни, конечно же, «Евгения Онегина». Именно любовь освещает изнутри эти произведения, иначе — «тьма и скрежет зубовный».

Однажды, в пору своей первой любви, я ночь напролёт читал «Евгения Онегина». Никак не мог заснуть и решил почитать. Сначала показалось скучновато, но потом невозможно было
оторваться. И главное: пушкинский бессмертный роман в стихах снял с меня напряжение и отчаяние, словно какое-то волшебное заклинание. Так действительно было.

А сколько стихотворений Пушкина проникнуты любовью чистой и благородной! Не будем искать тут того, о чём писал Иоанн Богослов — Божественной любви, всеобъемлющей. А вот человеческая любовь, «земная», проходит через всё творчество Александра Сергеевича, освещая и созидая, оставаясь ориентиром, неугасающим маяком для многих поколений читателей и исследователей.

Не спорю, что немало, особенно ранних, стихотворений Пушкина изобилуют античными образами и символами, что для читателя ХХI века довольно затруднительно. Но самые лучшие образцы его поэзии написаны словно вчера и понятны многим. Вот тут мы уже приходим к тому, что Александр Сергеевич Пушкин по праву считается создателем современного русского литературного языка. Недаром день рождения поэта — 6 июня, это ещё и День русского языка. Все устаревшие, царапающие нам ухо, обороты, которыми изобиловали творения его предшественников и современников, как по мановению волшебной палочки, куда-то исчезают, заменяясь вполне привычными нам словами и фразами. Потеснились герои и боги греко-римского пантеона, так насаждавшиеся в своё время Петром Великим. А в поэзию бурным потоком хлынула  русская жизнь, русская природа во всей своей красе, обогащая её новыми современными образами, открывая новые возможности и направления. Появилась пейзажная лирика, более понятная читателю и имеющая высокую художественную ценность. Конечно, создатель и основоположник!

Пушкин как будто разгрузил русскую литературу от тяжеловесных оборотов, метафор и аллегорий древности, зачастую понятных только человеку специально подготовленному, сиречь, образованному. Став более понятными, его произведения полюбились и простому народу. Отсюда и эта народная любовь к поэту, и многолюдное стояние у его квартиры на Мойке, 12 в его последние часы жизни. Славяно-греко-латинская академия отжила своё и в русскую культуру входили литераторы новой формации, пишущие для всего народа, а не только для избранных и образованных. Литература стала общенародным достоянием, стало слагаться представление о писателях, как о «властителях дум», дожившее благополучно почти до конца ХХ века. Позже «властителями дум» стали уже совсем другие люди, часто не имеющие к литературе и искусству никакого отношения.

Так почему же всё-таки «весёлое имя»? Может, потому что произошло от слова «пушка»? Вслушайтесь: «Сашка Пушкин». Смешно, весело? Вполне. И да простит нас гений за такую фамильярность, но ведь кто-то в детстве его так звал. Товарищи по лицею, знакомые и друзья по детским играм и шалостям. А был ли он сам весёлым? И да, и нет. Мать, Надежда Осиповна, «прекрасная креолка», недолюбливала сына и мальчику откровенно недоставало материнской ласки. Сблизились мать и сын только незадолго до её смерти.

Может быть, поэтому в юности Александра привлекали женщины более старшего возраста. Более того, некоторые пушкинисты предполагают (в том числе так считал и незабвенный С.С. Гейченко, директор музея-заповедника в Михайловском), что тайной многолетней любовью и покровительницей поэта была жена императора Александра I Елизавета Алексеевна; и что «NN» — это именно она. Тогда становится понятным, отчего этот светлый и прекрасный образ в творчестве Пушкина окутан такой тайной. Открытое выражение любви с его стороны и доброе отношение и покровительство с её, могли вызвать грязные сплетни и привести к самым тяжёлым последствиям для обоих.

Елизавета Алексеевна Романова была ослепительной красавицей, если судить по её портретам и отзывам современников; часто посещала Царскосельский лицей, который и соседствовал с загородной императорской резиденцией. Так что всё может быть. Современные пушкинисты также высказывают предположение, что именно заступничеству императрицы Пушкин обязан южной ссылкой. А ведь могла быть северная или сибирская.

Что ж, вполне допустимо, что красивая, умная и просвещённая императрица была добрым гением и вдохновительницей молодого поэта, отличавшегося пылким темпераментом и влюбчивостью. И может, озорство и весёлость правнука петровского арапа были напускными, лишь бы привлечь внимание и скрыть за ними тайную неразделённую любовь и вызванные ей тоску и уныние? Очень даже возможно. Тогда вполне объяснимо и довольно неприязненное отношение Пушкина к Александру I, высказанное в стихотворении «Сказки» и десятой главе «Евгения Онегина»: «Властитель слабый и лукавый, Плешивый щёголь, враг труда...». Это же ревность, но ревность гения, а не простого дворянского сынка. Известно, что Александр Павлович изменял своей жене, и она довольно долгое время жила обособленно и уединённо. И это тоже серьёзный повод для неприязни: мол, ты добровольно отказываешься от того, что так желанно и недоступно мне. Допустимо? Вполне допустимо. Не гоняясь за сенсацией, хочу просто выяснить то, что было. А пока считаю, что эта версия вполне имеет право на существование.

Естественно, что во время правления династии Романовых эта тема была запретной. Да и советская власть не хотела порочить всенародно признанного гения, друга и единомышленника декабристов такой, хоть и косвенной, связью с императорской фамилией. Как же, ведь он жертва царизма и придворных интриг! По той же причине замалчивались и взаимоотношения поэта с императором Николаем I, их мнения друг о друге. Сейчас мы о многом узнаём, но тайна Пушкина и NN до сих пор остаётся неразгаданной.

От версий пушкинистов вернусь, всё же, к своим отношениям с поэтом. Как было в детстве, уже ясно. Ну, а в зрелом возрасте? Не скажу, что с Пушкиным «на дружеской ноге» — мне ближе Есенин, но интерес к нему, как к творческой личности, с годами только разгорается. Вынужден признаться, что безоговорочное прославление и «канонизация», вкупе с насаждавшей всё это школьной программой своё неблаговидное дело сделали: была утрачена объективность восприятия и «глаз замылился». И ни в коем случае в этом нельзя винить наших учителей, потому что такова была школьная программа, утверждённая разваливающейся КПСС. Система есть система, так все учились тогда. А учителя, насколько могли, подходили к нашему обучению творчески, старались заинтересовать. Уже новые, российские учебники руки и глаза им и нам развязали, но было поздно перестраиваться. Поэтому в девяностых годах ХХ века возникала путаница и с учебниками, и с тем, что в них написано.

Сейчас, отходя всё дальше от школьных лет, я уже более свободен во взглядах, оттого появляется способность объективно взглянуть на жизнь и творчество Пушкина. Хотя, всё же иногда так и тянет «воскурить фимиам». А ведь это недопустимо, нечестно по отношению к поэту и его памяти. Кадить и возжигать свечи необходимо на поминальных службах по убиенному рабу Божию Александру — это будет по-христиански и спасительно его душе. А к творчеству надо относиться смело и честно; говорить о нём так, как чувствуешь и понимаешь. Ведь у каждого литератора есть вещи сильные, но есть и откровенно слабые. И называя вещи своими именами, не погрешишь против истины; хотя может это и покажется желающим сделать Пушкина идолом и мёртвым памятником, попыткой свергнуть его с постамента. Вопреки их опасениям, ничто и никто не в силах умалить заслуг и достижений поэта, а размышления и исследования лишь внесут больше ясности и жизни в его образ, отделённый от нас уже почти двумя веками. Ведь многие, призывавшие сбросить его с корабля современности, рано или поздно отказывались от этой идеи. Как Есенин и Маяковский. Подозреваю, что бунтовали они как раз против идолопоклонства и непререкаемости авторитетов, как и другие новаторы. Но глубоко осознавая сердцем и умом значимость Пушкина для мировой литературы, мерили себя по его величине, обращались в мыслях и творчестве к нему. И признавали, что пока ещё никто не смог достигнуть подобной величины. Не помогли даже злосчастные цилиндры, трости и прочая мишура. Они, конечно, и не могли помочь.

Владимир Высоцкий писал о своём категорическом нежелании каменеть и втискиваться в жёсткие, кем-то определённые, рамки посмертного монумента. Думаю, его мысли разделил бы и Александр Сергеевич. Ведь и он писал о памятнике нерукотворном — словесном, литературном, художественном, а не каменном или бронзовом. Фактически этот памятник составляют вкупе творческое наследие поэта и память народная. Вот и всё. И слова нет ни о каких монументах и бюстах. Ведь память и любовь не в монументах, а в душах. Без отклика души любой памятник останется мёртвым камнем, без зова души мы к нему не придём никогда. И без знания творчества поэта он останется для нас чужд, нем и тёмен. А ведь не камню поклонимся, а живой душе поэта, ведь она-то, в отличие от тела, всё же считается бессмертной. «Не сотвори себе кумира», — гласит заповедь. С этой библейской мерой надо подходить к любому насаждаемому культу.

От изваяний каменных и металлических перейдём к портретам. Самые известные изображения Пушкина — это портреты работы художников Ореста Кипренского и Василия Тропинина. По некоторым причинам, мне ближе тропининский портрет. Отчего, сейчас объясню. Портрет Кипренского можно назвать парадным, а Василий Андреевич Тропинин написал Пушкина в домашней обстановке, в халате. Тут поэт более раскрепощён, совершенно в своей стихии. Таким он был в минуты своего творчества, в кругу семьи, и тут он более открыт зрителю. Этим самым я не хочу умалить достоинств портрета Кипренского — он по-своему интересен и правдив, но мне ближе тропининский. А ещё мне очень по душе гравюра И.Е. Гейтмана, изображающая Пушкина-юношу.

Когда речь заходит о внешности поэта, я всегда вспоминаю его выражение из письма к жене: «Могу я сказать вместе с покойной няней моей: хорош никогда не был, а молод был». Снимков его мы не имеем, так что судить довольно трудно. Но, наверное, не ошибусь, если скажу, что люди моего поколения безошибочно могли узнать изображение Пушкина и отличить его от кого-то другого.

А сколько своих автопортретов оставил поэт на страницах рукописей! С одним из его известных профилей у меня была связана небольшая история. Ещё в школе, в начале девяностых годов прошлого века, проходил у нас конкурс чтецов, где я впервые рискнул выступить со своим стихотворением. И занял какое-то место. Наградой мне были блокнот (теперь уже давно исписанный, но сохранившийся в архиве) и значок с этим известным профилем Пушкина на чёрном фоне. Сейчас этот значок находится в частной коллекции — был подарен художнику и собирателю П.А. Трущелёву в год двухсотлетия со дня рождения поэта (1999). Вернее, по окончании юбилейного года, потому что весь год я его носил. Вот такая, вроде бы, ничего не значащая, история. А всё же памятно.

Практически такой же профиль был отчеканен на юбилейной монете достоинством в один рубль. У меня она есть. Говорят, что с каждым годом стоимость такой монеты растёт. Пройдёт время, и она вообще станет раритетом. Но мне этот рублик дорог, как память о Пушкинских днях 1999-го, когда были живы друзья-поэты и все были вместе. Устраивались выставки, литературные гостиные, балы; читались и печатались стихи. И над всем этим царил незабываемый, живой образ Пушкина. Памятник на Советской стал местом поклонения — он тогда ещё был единственным в Аткарске. Это позже их стало два — второй появился на улице Пушкина, у кинотеатра, в пору кошелевского бума установки бюстов и различных скульптур сомнительной художественной ценности там, где надо и не надо. И вот об одном вечере, посвящённом великому поэту и открытию выставки аткарского художника В.И. Пегушева, следует рассказать подробнее.

Случилось так, что мы с поэтом Вячеславом Ивановичем Воробьёвым оказались на этом вечере в аткарской школе № 8. Ну, Воробьёв-то понятно почему — он выпускник этой школы. А я, наверное, за компанию. Не нашёл я в своих дневниках записи об этом вечере, чтобы рассказать поточнее. А память уже подводит, подробности стёрлись. Стихи, кажется, читали, в буриме играли, а после было открытие выставки Владимира Ивановича Пегушева, на котором присутствовал сам художник с женой, Ольгой Ивановной. Несмотря на контраст в росте (он — высокий, она — значительно ниже), это была такая органичная пара, основательная, крепкая, я бы сказал. Оба фронтовики, люди интеллигентные, всегда — вместе. И пусть преклонный возраст и недуги, в них всегда чувствовался стержень, характер. Такими я их помню. Стоит отметить, что супруги Пегушевы были горячими почитателями А.С. Пушкина и его творчества.

В завершение вечера, педагог и хранитель музея школы № 8 Тамара Николаевна Мартемьянова (одноклассница Воробьёва) предложила совершить такой символический акт — рассыпать горсть земли с могилы Пушкина у подножия памятника поэту на улице Советской. Землю эту привезла из Святогорского монастыря сама Тамара Николаевна и хранила её в школьном музее. Мы всей большой компанией отправились к памятнику, где чета Пегушевых эту задумку и осуществила. Помнится, я сказал тогда: «Теперь и у нас в Аткарске есть частичка Пушкиногорья». Тогда мы ещё долго стояли небольшой группкой единомышленников в парке, у памятника борцам революции и беседовали. Не хотелось расходиться, волновала причастность к какой-то творческой тайне, переполняли впечатления от общения с искусством и надо было высказаться…

...Прошло четыре года. Это были годы первых потерь дорогих и близких мне людей. Сгорел от безжалостной и скорой болезни энергичный и неунывающий Воробьёв, меньше месяца не дожив до шестидесяти одного. В девяносто два (пожила!) ушла бабушка Мария Мироновна Никитина, прибауточница, рассказчица, песенница. И в марте 2003 года ещё одна горсть земли с могилы Пушкина была подарена Т.Н. Мартемьяновой мне к двадцатипятилетию. На моём единственном до сей поры юбилейном творческом вечере в Аткарской центральной библиотеке мне её вручил Пётр Алексеевич Трущелёв. Подарок, конечно, сомнительный, если учитывать сакральные свойства земли могильной. Но, думаю, сделан он был от чистого сердца и без всяких там тёмных мыслей. Поколебавшись достаточное время, я принял лучшее, на мой взгляд, решение — рассыпать землю на могиле моего товарища, поэта Вячеслава Воробьёва. Вячеслав Иванович был не только искренним ценителем пушкинского творчества, он был связан с поэтом ещё и несколько иным образом — его предки были родом из Псковской губернии, с берегов реки Великой. А как всем известно, знаменитое Михайловское и могила Александра Сергеевича находятся как раз на Псковщине. Теперь, приходя проведать покойного друга, я отдаю дань памяти сразу двум поэтам — скромному аткарскому Вячеславу и великому всероссийскому Александру. Вот такая вот история.

Обратиться к Пушкину и его творчеству меня побудил не только прошедший день рождения поэта, но и давние мои размышления и впечатления, которые просто потерять было бы жаль. А так они возможно кого-то подвигнут на то, чтобы высказать своё мнение о поэте и человеке, рассказать о том, что для него значит это «весёлое имя Пушкин». Не за горами и 220 лет со дня рождения Александра Сергеевича. А что может быть лучшим подарком классику, как не мнение его читателей? Особенно, если оно обдуманное, своё собственное, а не навязанное или заученное. Только читая и думая можно открыть для себя писателя и понять то, что он хотел нам сказать.

Пушкин, как поэт и как человек, принадлежит вечности и Богу. Сетуем, вспоминая о дуэли: «Сколько бы он ещё сделал и написал!». А сделал бы он, а написал бы или нет? Никому не известно. А что есть, того не сотрёшь и не вычеркнешь — как алмазом вырезано на гранитной глыбе мировой литературы. Единственное, о чём можем определённо заявлять — только о том, что покинул он этот мир в расцвете жизненных и творческих сил, что, конечно, горько и трагично. Какая-то мистическая тайна всегда присутствует в этих ранних и трагических уходах творческих людей, будь то Лермонтов или Гоголь, Гумилёв или Блок, Мандельштам или Цветаева, Высоцкий или Рубцов.

Но жизнь поэта продолжается, пока его читают и помнят. Вот это уже подвластно нам и нашим потомкам. Пока живёт наша цивилизация, пока рождаются стихи на языке великих предшественников, пока на Земле не иссяк народ с именем «русские». Пронести, передать будущим поколениям любовь и интерес к творчеству Александра Сергеевича Пушкина — это наш долг перед великим поэтом и мыслителем Земли Русской.

                Алексей НИКИТИН
                9 июня 2018 г. — 14 февраля 2019 г.


Для иллюстрации использована работа художника И.Д. Шаймарданова "Цветник", 2005 г.