Рапсодия ветреной ночи

Полночь.
Вдоль по улице,
схваченной полнолунием,
несутся Луны заклинания,
размывая памяти связность,
ясность всего сознания,
его с реальностью разность.
Каждый фонарь уличный
бьёт в судьбы барабан,
и на просторах тьмы
полночь память трясёт,
как безумец сухую герань.

Полпервого ночи,
уличный фонарь шипел,
уличный фонарь бормотал,
и, наконец, сказал: «Видишь, женщина
помешкала там в проёме двери,
что открылась, как злая ухмылка.
Видишь, край её платья
изорван, запачкан песком,
а уголок её глаза
дрожит изогнутой шпилькой.»

Память взмывает и раздаёт
кучу ненужных предметов:
раскоряченную ветку на прибрежном песке,
отполированную до блеска,
словно мир выдал
секрет своего скелета,
твёрдого и белого,
сломанную пружину у фабричной стены,
ржавчина вцепилась в остов,
твёрдый, скрученный, но бессильный.

Половина третьего,
уличный фонарь сказал:
«Глянь на кошку в канаве,
как она лижет и пожирает
комок прогорклого масла.»
Так ребёнка рука безотчётно
хватает и прячет в карман игрушку.
Я не могу различить ничего в глазах ребёнка.
Я заметил, на улице кое-кто
пытается заглянуть за освещённые ставни,
и однажды в полдень краб в луже,
старый краб с разводами на спине,
вцепился в конец трости, которой я его придержал.

Половина четвёртого,
уличный фонарь шипел,
уличный фонарь бормотал во тьме.

Фонарь жужжал:
«Видишь луну,
La lune ne garde aucune rancune,
она мигает подслеповатым глазом,
она улыбается уголками рта,
она поглаживает траву.
Луна погрузилась в беспамятство.
Оспины избороздили её лицо,
в её руке дрожит бумажная роза,
в которой остался запах старого Кёльна.
Она одинока
со всеми этими ночными ароматами,
что бороздят крест накрест её мозг.
Реминисценции приходят
о бессолнечной сухой герани
и пыльных щелях,
уличном запахе каштанов
и женских запахах в зашторенных комнатах,
и запахе сигаретного дыма в коридорах,
и запахе коктейлей в барах.

Уличный фонарь сказал:
«Четыре часа,
вот номер на двери.
Вспомни!
У тебя есть ключ,
лестничная лампочка рисует круг,
поднимись.
Постель расстелена, зубная щётка висит на стене,
туфли оставь у двери, спи, готовься к жизни.»

Последний изгиб ножа.