Богатырь

Жил да был на свете богатырь.
Не потому богатырь, что большой и толстый.
Не потому, что кричал громко.
И не потому, что дрался и побеждал всех вокруг.
А потому богатырь, что был он силен духом своим, светел душой и добр сердцем.
Родился богатырь весной, когда деревья распускали первые почки, когда первые бабочки летели в окошки мира, чтобы отыскать первые цветы и покрасоваться в лучах весеннего  солнышка.
Родился он не у царя и царицы, не у заморской красавицы и сказочного принца, а у мамочки с папочкой, которые жили не в столице и не в коттедже, а в обыкновенном многоэтажном доме, в обыкновенном городе, каких великое множество по земле Российской разбросано.
Родился он маленьким, какими рождаются все детки, а может, и еще поменьше.
Росточку в нем было столько, что умещался он поперек своей кроватки, да еще и место оставалось.
Весу в нем было всего ничего, даже кошка по имени Мышка не боялась его, потому что в ней было на целых сто граммов больше.
Глазки были у него серые, как камешки в реке, волосики золотистые, как лучи солнышка на рассвете, а зубочков в то время и вовсе не было.
Но была в нем заложена сила великая. Сила дивная, сила волшебная, Сила Жизни.
Пока совсем был маленьким богатырь никто о силе этой не знал, не гадал. А как начал подрастать, замечать ее стали люди, потому что светилась она светом чистым и радостным.
Кто-то смотрел на свет этот и радовался, кто-то старался поближе подойти, чтобы самому посветлее стать, а кто-то и завидовать начал.
И завистники те с каждым взглядом с каждой встречей все сильнее богатырю завидовали, и все сильнее хотелось им силу его отобрать и для себя припрятать.
Уж не знаю, кто и как из них додумался, кто помог, да кто сделал. Только напустили они на богатыря Дремоту дремучую, Ломоту ломучую, Немоту немучую и Слепоту слепучую.
Боролся с ними богатырь, боролся, но стали они его одолевать, потому что мал он был еще, не знал, как жестоким быть, чтобы все эти хвори назад на  завистников обратить. А они-то, завистники, были в кознях умелые, в нападках смелые, да в коварстве ловкие.
И скрутили богатыря хвори хворые, не дают ему вздоху-роздыху.
Плачет милая мамочка, плачет старая бабушка, утирает слезы дед кряжистый, прикрывает глаза отец любящий. Люди добрые  да сердечные горько вздыхают, чем могут родителям помогают, знахарей ищут, по свету за лекарствами рыщут. Но не даются хвори ни знахарям, ни лекарствам. Опутали богатыря не выпускают, силу жизненную у него отнимают.
Время  временем, бремя бременем, да свои заботы у каждого. Поредел у их очага круг радетелей, отступили от них помощники и ушли к другим больным от них лекари.
Плачь не плачь, горюй не горюй, уставай не уставай, а каждое утро вставай да за дела принимайся, перед бедою не прогибайся.
Кормит богатыря мамочка с ложечки. Носит богатыря бабушка на закорочках. Говорит богатырю дед слова умные, да надежные, а родной отец на страже стоит, от чужих укоров-разговоров семью хранит.
Только долго ли так продержишься.
Лежит богатырь. Ручкой не шевельнет, ножкой не двинет, на слово приветное не ответит, на ласку не улыбнется. Но не зря  же он был богатырь. Даже хворями скрученный не сдается он. Не отчаивается. Собирает по капельке свою силу. Не дает погаснуть огоньку любви в душе. Лелеет в сердце чувства добрые, благодарные.
Кто бы только подал надежду надежную, чтобы силы в них пробудилися скрытые.
Кто бы только слово сказал заветное, чтобы все плохие слова заглушило, печальные уговоры разбило.
И нашелся человек. И сказал слово надежды и дал совет простой, да нелегкий, который только при большой любви можно выполнить, да так выполнить, чтоб назад не отступать, мыслям сомнения не давать, да своею жизнью веру питать.
Сможете ли вы от пути выбранного не отступить, как бы долог он ни был?
Сможете ли вы ношу свою не бросить, как бы ни была она тяжела?
Сможете ли не взроптать на судьбу, другим счастливым, что легкой дорогой идут не позавидовать?
И сказали они трижды ему в ответ «Да».
Из седых волос, что у бабушки, из живительных соков, что у мамочки, из крепких жил, что у батюшки, да приветных слов, что у дедушки, стали петь плести они светлую нить, да вить из той крепкой нити светлую колыбель.

Пряду, пряду нить долгую.
Пряду, пряду нить крепкую.
Пряду, пряду нить светлую,
Волшебную, заветную.
Сотку из нити тонкую,
Сотку из нити звонкую
Заздравную рубашечку,
Рубашечку для Сашечки.
Носи рубашку маленький,
Носи рубашку родненький.
Рости смышленый, радостный,
Рости здоровый, бодрый ты.
Пряду, пряду нить светлую,
Сотку рубашку тонкую,
Вплету мольбу заветную,
Чтоб был здоров мой родненький.

День прошел – они песнь поют. Год прошел -  колыбель плетут.
Положили в колыбель богатыря, надеждами своими укрыли, верой своей согрели, любовью своей осветили. Но стоит на земле колыбель, и бродят вокруг хвори хворые, пытаются к богатырю пробиться силы его напиться.
Надо бы поднять колыбель повыше, к свету небесному поближе.
Но долго ли на руках ее удержишь?
И стали они вить вторую нить.
Нить любви своей, нить мольбы своей, чтобы к свету небесному ту колыбель поднять, глоток воздуха целебного богатырю дать.
Плетут они нить, а богатырь растет, и нить истоньшается.
Еще плетут, а колыбель жизненными бурями качается и нить истоньшается.
И еще плетут и крадется к ним страх – вдруг да не хватит им любви, вдруг да не услышат их мольбы, и нить истоньшается.
Уж никто вокруг не глядит на них.
Уж кончаются у них силушки, но не бросают они работу свою, но не замолкает их песня, но не оскудевает их любовь к богатырю.
И настал миг, когда явилась вдруг к ним женщина.
Вроде знакомая всем и никому не подружка.
Вроде бы и молодая, да много ей лет.
Одежда то ли пылью, то ли золотом припорошена, а на голову светящаяся накидка наброшена.
Подошла она к ним, постояла рядом молча. А потом вынула из покрова своего светлого нить чудесную.
И вплелась та нить в колыбель богатыря, будто только и ждала, чтоб ее отпустили.
И воспарила над землей колыбель, и пролился на нее чистый живительный свет всего неба.
Отлетели все хвори хворые. Разорвались все путы путаные. Отцепились пиявки завистные.
Плывет колыбель, а в ней богатырь.
Лето прошло. Осень отзвенела. Зима откружила. И дохнуло в мире весенним теплом.
Лежит в колыбели богатырь и не спит.
Лежит и видит вокруг мир.
Лежит и слышит слова своей мамочки, своей бабушки, своего отца и деда своего.
Пошевелил он рукой. Шевелится.
Подвигал ногой. Двигается.
Повернул голову, осмотрелся, да и встал.
А колыбель будто только этого знака и дожидалася, засветилася,  заискрилася, обратилася для богатыря кольчугой надежной, никому не видимой.
И улыбнулся богатырь своей бабушке, и обнял богатырь свою мамочку, и сказал приветное слово дедушке, да и встал крепко рядом с батюшкой.
И пошла в рост его сила богатырская, и расцвела его душа светлая, и обрадовалось его сердце доброе.
И помолодела его милая мамочка, и засветилась улыбкой бабушка, и окрепли руки ноги у дедушки, прибавилось сил у батюшки.
И открылся их дом навстречу людям добрым. И всегда могли они там в любви и радости отогреться.
А завистники разбежалися, а завистники своих же козней да испугалися, и навек они зареклись другим  зла не делать, на чужую силу жизненную и счастье не посягать.
А что же богатырь?
А богатырь рос. Рос  как все детки растут. Для других богатырей примером. Для родителей наградой и радостью.
А что же сила? Сила дивная, сила волшебная?
Она, сила та, каждому из нас дадена, от рождения всем подарена.
Кому побольше, кому поменьше досталося не нам мерить, не нам сравнивать.
Но нам ее растить, нам беречь от страстей никчемных, от зависти, да от липкой трясинной лености.
И тогда всем нам, да и каждому хватит силы той, силы жизненной, чтоб дарить любовь, чтоб добро творить, чтобы радостно на земле прожить, за подарок тот отблагодарить.
 

Как нам хочется перебороть судьбу, обмануть, отвести беду, как хочется верить, что все можно поправить, если написать у сказки добрый, счастливый конец, сделать вид, что не видел, не слышал того, что пришло откуда-то как единое целое, то ли предупреждением, то ли предвидением....
Я написала, придумала, сочинила счастливый конец. Увы...
2008