Садко

В океанах зреют слёзы бога.
И в пучинах снятся нам не зря
нежные медузы-недотроги,
истлевающие в безднах якоря.

Мертвецы колышутся, как тени.
Возлежат сокровища — ничьи.
И корням загадочных растений
незнакомы ливни и ручьи.

Я женюсь на первой же русалке,
надышавшись до смерти водой.
Им смешны земные перепалки,
чужды заклинания бедой.

Всё течёт, однажды изменившись.
Разноцветных рыбок хоровод —
то, чем станут после наши мысли,
ускользает в толщи тёмных вод.

Там дельфины, вестники Тритона,
хищные косатки и киты
просто бы не поняли закона
демонической воздушной пустоты.

Горизонты вездесущей влаги
берегут и Солнце, и Луна.
Как мечта, трепещут змеи-флаги,
и опасно ластится волна.

Наступает буйство атмосферы.
Но спокойны древние моря.
Негасимо фары Люцифера
на подводных станциях горят.

Сквозь разрывы туч летит Голландец,
поднят бурей выше облаков,
обречённый на безумный танец,
навсегда лишившийся оков.

Присягая капитану Немо,
я клянусь остаться в глубине,
где скользят погибшие триремы,
Атлантиды высятся на дне.

Где освобождённый Ихтиандр
подтвердил призвание своё —
именем его зовут скафандр
для занятий мокрым бытиём.