И два слова о любви

     Здесь мы хотим указать на особое заблуждение, проистекающее из склонности рассматривать личностные, духовные акты (а также переживание их) изолированно, – когда их смысл и ценность ищутся в них самих. Так, например, существует представление, что любовь является своего рода признаком единства, субъективной манифестацией единства. Думают, что любовь можно вывести из единения с другим человеком. Поскольку часто полагают, что любовь к себе является источником любой другой любви и что солидарность с самим собой и является выражением этой любви, то отсюда заключают, что любовь основана на единстве. Человек любит самого себя, поскольку он тождествен самому себе, и поэтому любовь естественным образом распространяется на все, что так или иначе ему принадлежит, образует с ним единство. Думают, что любовь к самому себе очевидна – она совершенно интеллигибельна и причиной ее является единство с самим собой. То, что единство является корнем и причиной любви, следует – как полагают – также из того, что человек любит страну, которой он принадлежит, свою семью, своих родственников и т. д. Везде именно единство, принадлежащее мне обосновывает любовь, ведь всякая любовь есть только расширенная любовь к себе.

Утверждают также, что часть любит целое как раз потому, что связана с ним. Более того, утверждают даже, что часть любит целое еще больше себя самой, ибо это является необходимым следствием любви к себе. Согласно этому взгляду, именно любовь к себе заставляет нас любить целое, которому мы принадлежим, больше самих себя. И в этом случае не сомневаются, что причиной и корнем любви является единство. А поскольку это так, то думают, что часть должна любить целое, и поскольку – все также в соответствии с этим положением – любовь является выражением единства, т. е. субъективной манифестацией единства, то полагают, что из онтологического превосходства целого над частью с необходимостью следует, что часть любит целое больше себя самой.

В действительности же совершенно не очевидно, что в основе любви лежит единство. Напротив, подлинное, истинное единство между личностями возникает только благодаря взаимной любви и всякая любовь содержит в себе элемент тоски по единству с любимым человеком. Единство личностей является не источником любви, не ее причиной, а, как правило, следствием любви, ее достижением. (Мы увидим дальше, что также нельзя рассматривать любовь лишь в качестве средства достижения единства, ибо тем самым мы отказываем ей в независимом существовании и ее настоящий raison d'etre (смысл) видим в установлении этого единства.)

Могут возразить, что в некоторых случаях единство между людьми возникает без любви, а любовь является следствием такого единства. В качестве примера могут указать на отношение ребенка к родителям и старшим братьям и сестрам. Ребенок един со своими родителями или братьями и сестрами еще до того, как он начинает любить их. Он открывает свою принадлежность семье, факт своей защищенности окружающими его. Объективно единство – с родителями через происхождение от них, с братьями и сестрами в результате родства – существует еще до того, как ребенок его осознает. Он все больше и больше проникается сознанием единства жизненных интересов, и это сознание элементарной принадлежности и есть причина любви ребенка к своим родителям и братьям и сестрам. Ребенок любит их, так как принадлежит им. Таким образом, единство может предшествовать любви и даже являться ее причиной.

В ответ на эту аргументацию следует подчеркнуть, что сознание принадлежности и тем самым единства с семьей не является причиной любви ребенка к родителям и братьям и сестрам. Правильнее будет сказать, что оно прогрессирует вместе с пробуждающейся любовью. В дальнейшем мы еще вернемся к этому и увидим, что единство или принадлежность не являются источником любви, а лишь сопряжены с ней.

В попытке вывести любовь из единства прослеживается и еще одна опасная тенденция, а именно желание выдать немудрящую понятность за идеал философской интеллигибельности.

    Д. Гильдебранд. Метафизика любви.


        Думается мне, что здесь Гильдебранд хочет не отказать любви в единстве, а пресечь вынесение этого единства "за" пределы любви, показать ошибочность его полагания "впереди" любви, "вне" любви. Не сначала единство, которым я живу и которым озабочен, и исходя из мерок которого я и люблю, а в момент, когда я люблю - я и обретаю единство. Скользкая тема, и при этом такая важная. Всякий может спросить, мол, если единство только и возникает в момент любви, то тогда почему оно возникает? Как было удобно взять и объяснить возникновение любви уже готовым единством, и в соответствии с таким распространённым убеждением забыть сразу же об обоих и дальше ничего не спрашивать. Отобъяснить по Мерабу. Ведь это удобно, не правда ли - вынести единство во внешнюю причину?!
      Но я думаю, что Гильдебрандт по существу прав - нельзя выносить единство во внешнюю причину. Любовь - порождаемое единство, а не "подбор кадров", и влюблённые стремятся то, что родилось - сделать действительным, действенным.
Ещё, я бы могла написать в помощь Гильдебрандту: любовь - это актуальное единство. Потому что то единство, которое мы привычно именуем "единством" частенько никого особенно не волнует и является для человеческой жизни "снятым условием", ну допустим, приблизительно как ходьба, как зрение - мы ведь не задумываемся о том, что это тоже глубоко сложное единство. Но когда вы говорите: я люблю сидеть на берегу моря и смотреть в бесконечную даль, вы ведь не единство глаза как таковое воспеваете, а нечто, что получилось уже "потом" - после образовавшегося человеческого глаза и чего бы могло и не быть, при том, что глаз бы остался. Другие люди проходят мимо моря и берега совершенно равнодушно, а ведь у них тоже есть якобы "человеческий глаз" - им дано не меньшее по сложности физиологическое устройство, чем вам. Но они не смотрят на море и вдаль, это не их "единство", а вы смотрите. Следовательно, единство единству рознь, о котором единстве будем говорить? Гильдебрандт предлагает об актуальном, хотя такого слова и не произносит, но смысл у него тот же.
     Единство меня, берега и моря - это завоёванное лично мной единство, я не могу его передать как монетку в чужой карман. Зато я могу передать его тому, вместе со всеми своими волнениями, кто также некогда с тоской, грустью и радостью смотрел в эту бесконечную даль, он меня поймёт. Но значит, наше единство заключается в чём-то третьем, а не просто во мне и в нём. Это может быть совершенно другой человек, как физически, так и психически, более того и интеллектуально тоже другой. И всё же, он некогда имел такой "опыт". И тогда он узнает и поймёт меня.
     Но если я начну нас, чисто двоих сравнивать, и искать причины нашего единения в нас самих, то я никогда не найду никаких причин, кроме формальных. Но разве может быть это натянутое формальное единство, на которое мы невольно стремимся всякий раз указать - причиной того, что мы испытываем? Нет, конечно же.
Наоборот, через нечто третье, однажды самостоятельно распахнутое для нас - красоту, пространство и созерцание - природную красоту и растворение в ней - мы можем впервые обнаружить и наше единство друг с другом.
     Значит, не моя "сращенность" с чем-то приводит меня к любви.
   К любви приводит меня моя свобода.
Грустно было бы, если бы я как человек получил только некоторый пакет данностей - типа где родился, живу и с кем вырос, и ходил бы потом с этим пакетом по свету в поисках того же самого. Хотя, смею вас заверить - множество людей страдают именно от этого заболевания, и всё же!, всё же - есть в человеке и нечто совершенно иное, к чему он прорывается исключительно сам, и очевидно только оно и заслуживает название любви. И очевидно, именно поэтому так мало людей способно любить по-настоящему.