блокнот

Из записок

Два года на пенсии. Ощущаю себя инопланетным мусором. Лечу в пропасть нищеты с космической скоростью и какая же сволочь придумала, что в шестьдесят жизнь только начинается?


Молодые женщины-врачи стали для меня самыми дорогими и близкими людьми, заменив друзей и родных. И не важно, что о своей болезни порой я знаю больше, чем они. Наши беседы длятся гораздо дольше отведённого для пациента времени и затрагивают широкий круг интересов. Иногда может показаться, что наши отношения заходят слишком далеко - лёжа на кушетке я ощущаю тепло женских пальцев, а глаза при этом, участливо смотрящие на меня сверху, вызывают давно забытые переживания.



Сегодня хоронили сестру жены. Они были очень близки, как могут быть близки только сёстры. По два раза в день звонили друг другу. Не представляю, о чём вообще можно  говорить  по телефону, ещё и два раза каждый день в течение многих лет. Жена пыталась рассказать, но кто из нас слушает жён, так, в полуха - говорит и ладно. А тут и сама не позвонила и на звонки не отвечает. Когда всё же дозвонилась, та пожаловалась, что ей очень плохо - высокая температура, тяжело и грустно, и вдруг попрощалась, как прощаются в последний раз, глухо и безнадёжно. Жена настояла, чтобы сестра вызвала врача. Участковая обнаружила ангину, выписала таблетки и ушла. Это вам не доктор Муромцева Елизавета Максимовна, звонить не будет, тем более не придёт проверить, как её больная. Я не осуждаю, просто свой диагноз могла бы  засунуть себе в жопу. На третий день полное молчание. Жена позвонила племяннику, чтобы заехал к матери узнал, что с ней, не удосужился. А на четвёртый день, когда он заехал, пришлось вызывать скорую, та реанимацию. Через пару часов врач Елизаветинской больницы вышел и скороговоркой, глядя в сторону, бросил:
- Спасти не удалось.