К сверкающим вершинам

Иван Петрович Бирюков, парторг колхоза «Путь Ильича»,  был  замечательным  оратором.  Но  каждую  речь  он  заканчивал  одними  и  теми  же  словами: «Помните,  товарищи,  чьим  путём мы  идём!».  Об этом часто забывали жители деревни и были более  склонны  к  другой  патетической  фразе — «И  всё  вокруг  колхозное,  и  всё  вокруг  моё!».  И  так  как  лучше  Ивана  Петровича  никто  не  умел  направлять  сельчан  на  путь  истинный,  его  неизменно  выбирали парторгом  колхоза.  Немного  раньше  он  добавлял  к  любимой  фразе  ещё  одну: «Вперёд к сверкающим вершинам коммунизма!». Но  поскольку  сверкающие  вершины  так  и не появлялись на горизонте, он стал  стыдиться  этого  призыва  и  незаметно  оставил  его.


Иван  Петрович  был  уверен,  что  сам  он  идёт  именно  нужным  путём.  Соблазнов  свернуть с него было много, так как  всё,  что  встречалось  на  его  обочине,  было  пресно  и  постно. Если попадалось питейное заведение, то оно называлось «Соки-воды»,  если  стояло  нечто  для  насыщения  желудка,  то  на  вывеске  красовалось  «Мясо-рыба».  Когда  встречалось  что-нибудь  для  духовной  пищи,  то  это  было  произведение  «Политиздата».  А  если  рядом  оказывалась  родная  душа,  то  это  были  жена  и  тёща.


Но жена и тёща Бирюкова никогда не были подпольными врагами, как эти образы  рисуют  в анекдотах. Наоборот, роднее душ не бывает. Никто из односельчан не понимал  так  глубоко  значение  его  крылатой  фразы,  как  жена  и  тёща. Они  делали  всё  возможное  и  невозможное,  чтобы  Иван  Петрович  как-то  ненароком  не  свернул  с  правильного  пути,  поскольку  живому  человеку  требуется  и  горькое,  и  сладкое,  и  солёное, и  скоромное.  И когда  Бирюкову  надоедали  соки-воды,  ему  не  надо  было  сворачивать  с  большака:  дома в серванте всегда стояла неизменная бутылка «марочного коньяка», получившего  точное  название  у  сельчан -  «Анфискина  сила». А  если ему  желалось  что-нибудь  повкуснее  рыбы  хека  и  цыплёнка-табака,  он  не  рыскал  по подсобкам,  как  некоторые.  Жена  и  тёща  выращивали  во  множестве  хлевушков  корову  и  тёлку-полуторницу,  бычка  и  свинью  с  десятком  поросят.  Пернатой  же  животине  и  счёту  не  было.  И  никто  в  селе  не  умел  так  вкусно  поджарить  курицу  с  чесноком  или  запечь  утку  с  яблоками,  как  его  тёща  Анфиса  Павловна. А  какие  колбасы  она  делала,  начиняя  свиные  и  телячьи  кишки!  Ни в какое сравнение  не  годился  самый  лучший  и  дорогой сервелат.
 О  кормах для своей четвероногой   и  пернатой  оравы  женщины  заботились  тоже  сами,  чтобы  не  было  разговору,  дескать,  парторг  в  уборочную  сено косит или зерно домой  возит. А чтобы и  подозрений в этом не могло  быть,  стали  они  в  последние  смутные  годы  отпускать его в санаторий  на время заготовки  кормов,  так  как  от  ревностной  работы  Иван  Петрович  сильно  подорвал  здоровье.


Нет. Не было  никаких  причин  у  Бирюкова  сворачивать  с  истинного  пути  ни  по  малой,  ни  по  большой  нужде.  И  сегодня,  закончив  очередную  речь  и  произнеся  традиционную  фразу:  «Помните,  товарищи,  чьим  путём  мы  идём!», он  гордо  поднял  голову,  любуясь  произведённым  эффектом.  Но  привычных  бурных  оваций  не  было.


— А расскажи-ка,  Пятрович, как ты  сам-то с этого путя сбёг?  — ошарашила парторга  неожиданным  вопросом  свинарка  Пелагея.


— Ты  что, Пелагея Васильевна,  белены  объелась?  Куда  это  я сбёг?


— Да  к  этим  самым,.. Как  их,.. К  свяркающим  вяршинам.  К  кавказским,  значить.  А  я-то  думала,  чавой-то  наш  парторг  перестал  поминать  про  эти  вяршины? А  он  туды,  как  кот, втихаря повадился  лазить.  Да  ещё  в  уборошную,  да  с городской  кралей... Вот  тут  бабы  подсказывають.  А мы, значить, помрём – так и  не  увидим  этот  самый  коммунизьм,  чтоб  всё  по  потребности:  ешь,  пей, гуляй,  сколь  душеньке  угодно...
В зале уже  гудели,  и Пелагеи не  было слышно. Пока  парторг  думал, как   ему выйти  из неудобного  положения,  гулкий  бас  комбайнёра  Володьки  Сухова  прервал  сумятицу:


— Слышь, Петрович, поделись  опытом. Нам свои  бабы  тоже  вот  как  приелись, — Володька  провёл  ребром  ладони  под  подбородком.— Я своей  Наталье  говорю:  «Сыми  платок  и  валенки,  дура,  а  то  враз  городскую  в  шляпе  найду  и  укачу с  ней  в  санаторий».  А  она,  зараза,  мне  отвечает:  «рожей  не  вышел!»


Бирюков раскрыл рот от  удивления. «Вот  как  заговорили... Прежде  б  за  такое,..» — с тоской  подумал  он.


— Чем это я , Петрович, хуже тебя?  И в теле  ты  жидковат  супротив  меня, да и  по  глазам  моим,  бывало,  девки  до  былинки  высыхали.  Объясни  мне, почему    моя  баба  так  отвечает? —  не  унимался  Володька.


— Про это я тебе растолкую, — тоненько выкрикнул дед Фонька. — И лицом, и телом ты – чистый Апполон. А вот с языка  у  тебя  всё  одно,  что  труха  с твово  комбайну  слетаеть. Не  шибко  цициронистый  ты,  Володька,  а  бабы таких не  любять.


— Товарищи,  прекратите  безобразие! —  попыталась   прервать  перепалку  и   хохот председатель  месткома  Надежда  Егоровна. Она  долго  стучала  по графину,  пока  ни  воцарилась  относительная  тишина.  История  касалась  и  её,  и  надо  было  оправдаться  перед  людьми:


— Понимаете, вторую путёвку брала сама супруга Ивана  Петровича,  Татьяна  Сергеевна,  но  её  не  подменили  на  молочке.  Путёвка  пропала  бы... И в  прошлом  году  так  же  было. Путёвки  семейные,  горящие.  Вам  ведь  летом всем  некогда. Не  навяжешь...


— Братцы,  выходит  Татьяна  сама  для  своей  соперницы  путёвки  хлопочет?  Вот это  сознательность!  А  наши дуры только и знают орать: «обдеру!», — кивнул Володька  в  сторону  своей  благоверной. —  А  может,  ты, Петрович,  слишком требовательный? — загоготал  Володька.


Вслед  за  ним  захохотали  все. Когда  немного  успокоились,  заговорил  агроном:


— Погоди  смеяться,  Владимир  Николаевич. Ты  лучше  вспомни,  сколько  раз  этим  летом  ты  угощался  «коньяком»  «Анфискина  сила»?  Сколько  бункеров  зерна  у  тебя  ушло  налево? Так  что неизвестно, кто  ещё  будет  смеяться  последним ...


— ну  да,  стрелочника  найдёте, — загрустил  было  Володька,  но  не  надолго. —  а всё-таки  я  не  понял,  кто  кого  провёл:  Танька  Ваньку  или   Ванька  Таньку? — снова  озорно  сверкнул  глазами  Володька  Сухов.

                1991г.