Это Музы спорят первая со второй...

* * *

Это Музы спорят первая со второй,
кто главней, и очки примеряют, одна другой
помогая, забыв, чьей они рукой
управляют. И вдруг под его ногой
оказалось стёклышко в золотой,
как перо, оправе, — и слово «ой»
на бумагу упало слепой слезой,
и вошло в строку, как к себе домой.
И вскричал он в ужасе: «Боже мой!»,
а до этого был много лет немой.

Он был ними доволен, своей судьбой
был доволен, поскольку не знал другой,
не хотел другой и держал в руках,
как умел, свою, что была не ах.
Эти две были лучше, чем он мечтал.
Он жалел лишь о том, что их срок так мал,
и грустил. И послушной своей рукой
он записывал за строкой
строку, что обычно ему гурьбой
диктовали обе наперебой.

Две очкастые Музы (он их любил
так безумно и нежно, что находил
их прекрасными) в чистой его душе
обрели своё место. И он уже
называл их не сёстрами, а женой,
воплощённой в первой и во второй
Музах поровну. И не его вина
в том, что не было плоти у них. И на
плоскость этой проблемы, склонив чело,
он смотрел сквозь пальцы, когда перо

отдыхало... Шли годы. Строк
накопилось немало. И точно в срок
жизнь, связавшая их троих,
удлинилась до бесконечности. Время их
развело, точно стрелки, врозь.
И часов заржавела ось.
Он грустил и упрямо водил рукой
над бумагой, стремясь зачеркнуть строкой
пустоту её. И строка была,
как душа, чиста. И, как мел, бела.

24 мая - 17 июня 1998
Александр Попов, 1998, 2019