Глава 14. 30-й учебный танковый полк

Автор - Владимир Иванович Соколов

Карантин был непродолжительный — дней пять, не больше. Как человек образованный, я был направлен в учебную роту, готовившую старших механиков-регулировщиков тогда ещё секретного танка ИС-122, который позднее стал называться ИС-2. Прошедшие обучение в нашей роте получали также удостоверение механика-водителя танка «ИС». В полку готовили ещё командиров орудий, заряжающих и, если мне не изменяет память, радиомастеров.

В целом служба в 30 УТП мало чем отличалась от службы в 11 УТП, описанной ранее. Разница состояла лишь в нас самих: в 11 УТП мы были новобранцами, в сущности детьми, пришедшими в армию из дома, а здесь — фронтовиками, прибывшими на переподготовку. Этим определялось наше отношение к учёбе и командному составу полка и, соответственно, их отношение к нам. Можно сказать, что жизнь в 11 УТП была веселее и казалась продолжением школьных или институтских дней.

Питание в 30 УТП было неважное. Мне казалось, что оно хуже, чем в 11 УТП. Поэтому многие из моих коллег очень любили ходить в наряд на кухню. Они наедались там «от души», но потом целую неделю страдали животом. Я был благоразумен и ел в меру.

С самого начала меня очаровал новый танк. Это был мощный красавец с лобовой бронёй толщиной 120 мм, бортовой — 90 мм, башенной — 100 мм и длиннющей пушкой калибра 122 мм. Длина танка с пушкой — около 10 метров.

Для сравнения приведу аналогичные данные для танков Т-34: лобовая броня — 45 мм, бортовая и башенная — 40—45 мм, калибр пушки — 76 мм. Длина с пушкой — около 6 метров.

«Тридцатьчетвёрка» — отличный танк, успешно боровшийся с танками противника в первые годы войны. Однако с появлением на фронте немецких танков «Тигр», «Пантера» и самоходных артиллерийских установок «Фердинанд» ситуация изменилась. Новые немецкие танки и самоходки были оснащены пушками, которые могли поразить Т-34 с дистанции более 1000 метров, тогда как «тридцатьчетвёрка» могла пробить их мощную броню только с расстояния 400—500 метров.

Для борьбы с немецкими тяжёлыми танками и «самоходками», а также для уничтожения долговременных оборонительных сооружений противника и был создан танк ИС-122. По броневой защищённости танк не уступал «Тигру», но по мощности пушки значительно превосходил его. Пушка Д-25, стрелявшая бронебойными и осколочно-фугасными снарядами, могла поражать любую немецкую бронетехнику с расстояния в 2000 метров. Достаточно надёжная прицельная дистанция равнялась 1500 метрам. Немецкая же танковая 88-миллиметровая пушка могла пробить броню ИС-122 только с расстояния 400 метров, что давало «иэске» существенное преимущество в бою.

Главным конструктором ИС-122 был Жозеф Яковлевич Котин (1908 — 1979). Это была поистине дерзкая мысль, о которой даже подумать не мог ни один конструктор, — установить на танке 122-х миллиметровую длинноствольную пушку! Жозеф Яковлевич успешно решил эту задачу и создал, бесспорно, лучший в мире тяжёлый танк своего времени.

Кроме пушки танк был вооружён тремя пулемётами. Один из них, закреплённый в шаровой установке, находился в кормовой части башни. Второй был спарен с пушкой и наводился её поворотными и подъёмными устройствами. Третий пулемёт (курсовой) был неподвижно закреплён в носовой части корпуса танка и стрелял по направлению движения, когда водитель нажимал на пусковую кнопку. Этот пулемёт не мог вести прицельный огонь и служил больше для устрашения. В комплект вооружения входил также крупнокалиберный (12,7мм) зенитный пулемёт ДШК, который при необходимости мог быть установлен на башне.

Танки ИС-122 делал Кировский танковый завод в Челябинске. Его история такова. До войны в Челябинске существовал Челябинский тракторный завод — ЧТЗ. В 1941 году по приказу Сталина в Челябинск были эвакуированы Харьковский моторный завод и Кировский завод из Ленинграда вместе с оборудованием и личным составом. Была поставлена задача, создать объединённый промышленный центр по производству танков. Руководство этой грандиозной работой было поручено директору Кировского завода Исааку Моисеевичу Зальцману. Он блестяще справился с поставленной задачей.

До 1944 года Кировский завод в Челябинске производил танки Т-34. В декабре 1943 года началось освоение серийного выпуска ИС-122. С 1 января 1944 года завод выпускал только ИС-122. Челябинск в ту пору называли Танкоградом.

После войны Зальцман вернулся на Кировский завод в Ленинграде. Однако в 1949 году по распоряжению Сталина был исключён из партии и снят с работы за отказ подписать компромат на расстрелянных впоследствии руководителей Ленинграда (так называемое «Ленинградское дело»). Вынужден был искать работу в Муроме. После смерти Сталина он был восстановлен в партии и возвратился в Ленинград.

В конце учёбы нас направили на завод, где мы должны были работать подручными у рабочих на сборке танков. Это мероприятие имело, вероятно, две цели: помощь заводу дармовой рабочей силой и практическое знакомство с устройством танка.

Работали мы в разных цехах. Сперва меня направили в цех, где собирались балансиры и «прикрепили» к рабочему по фамилии Суворов. Балансир — это деталь, к которой крепится опорный каток танка. Таких катков у танка по 6 штук с каждого борта. Они хорошо видны на фотоснимках. Все 46 тонн массы танка опираются на эти катки.

Балансир представляет собой массивный стальной рычаг весом несколько десятков килограммов. В отверстиях на концах балансира закреплены трубчатые оси, перпендикулярные телу балансира и направленные в противоположные стороны. Одна ось предназначена для опорного катка. Другая ось вставляется в отверстие на корпусе танка и может в нём вращаться, давая возможность опорному катку перемещаться по вертикали. Внутренняя поверхность этой трубчатой оси имеет шлицы для соединения с одним из концов торсионного вала. Другой конец торсионного вала имеет шлицевое соединение с корпусом танка. Сопротивляясь скручиванию, торсионный вал подпружинивает рычаг, образуемый балансиром с опорным катком на его конце.

Наша задача состояла в том, чтобы закрепить оси в соответствующих отверстиях на концах балансира. Делалось это так. Мы подцепляли балансир крюком лебёдки и опускали его в электрическую печь, углублённую в пол цеха. После определённого времени нагрева мы извлекали балансир из печи и клали на специальный стол из металлических уголков. Работали, разумеется, в жаростойких рукавицах, используя щипцы и другие приспособления. После этого надо было достаточно быстро, пока балансир не остыл, взять ось и вставить её в соответствующее отверстие до упора во фланец. Диаметр отверстия и сопрягающийся с ним внешний диаметр оси обрабатывались с высокой точностью, и при нагретом балансире ось легко вставлялась в отверстие. После остывания металла ось «намертво» зажималась в отверстии. Это называлось «горячей запрессовкой».

Всё в принципе очень просто. Однако, на всё нужна сноровка. Стоит немного перекосить ось, и она уже не лезет в отверстие. Пока ты пытаешься её выровнять, ось прогревается, а металл балансира в месте соприкосновения с осью, наоборот, охлаждается. И вот уже ось заклинило на полпути. Брак!

Условия работы на заводе были суровые (я имею в виду не себя и мне подобных, а настоящих рабочих). Двенадцатичасовой рабочий день, т.е. работа в две смены: ночную и дневную. Высокие нормы выработки. Скудное питание в рабочей столовой. Коммерческие продукты были рабочим не по карману. За опоздание на работу, не говоря уже о прогуле, — под суд. Многие рабочие, чтобы сэкономить силы, не ездили домой, а отдыхали тут же в цеху. В частности, мой Суворов устроил себе в углу цеха подобие лежанки, где и проводил почти всё свободное от работы время. Аналогичное положение было на всех военных заводах тыла.

Мы работали только днём. Ночевали «дома» — в части. Во время работы мы питались в заводской столовой. После работы нас привозили «домой», и мы в нашей столовой получали и съедали весь дневной рацион, оставленный для нас «в расход» (был такой термин). Нам это очень нравилось.

Многие из моих товарищей по учёбе через некоторое время пребывания в учебном полку заскучали по фронтовой жизни. Их стало тяготить всё: и жизнь по распорядку дня, и необходимость ходить строем в столовую и на занятия, и питание по тыловой норме, и сон в казарме по команде «Отбой!», и пробуждение под вопль « Р-р-рота, подъём!» и тому подобные штрихи мирной армейской жизни. Казалось бы, зато здесь не убивают, и ради этого можно перенести все эти, в общем-то, мелкие неприятности. Но нет, начались ностальгические воспоминания о вольной фронтовой жизни. Рассказывались байки, в которых война представлялась чередой интересных приключений. Эти ребята с завистью смотрели на своих товарищей, которых досрочно (так иногда случалось) направляли на формирование экипажей танков. Они не были наивными романтиками. Тогда что же их привлекало во фронтовой жизни?

Мне кажется, что характер жизни в учебном полку в психологическом плане воспринимался ребятами-фронтовиками, как снижение статуса их значимости, почти как унижение. На фронте в экипаже танка каждый делал своё дело, и, хотя по уставу существовала взаимозаменяемость членов экипажа, никто не умел водить танк лучше механика-водителя, никто не знал рации лучше радиста-пулемётчика, и никто не знал тактики боя лучше командира. Успех в бою и возможность сохранить жизнь в равной мере зависела от каждого члена экипажа. Всё было подчинено одной цели, всё лишнее — отброшено, в том числе и в части взаимоотношений между сержантским и офицерским составом (рядовых в экипажах не было).

В одиннадцатой главе я уже говорил о том, что есть категория людей, для которых самоуважение является необходимым условием психологического комфорта. Ради этого они и готовы рисковать жизнью.

Ну, а если бы ребятам было точно известно, что они погибнут на фронте? Я думаю, они не стремились бы туда попасть. Следовательно, в основе решений, связанных с риском, всегда лежит подсознательная (другой не может быть) оценка вероятности остаться в живых, соразмеряемая с преимуществами, ради которых человек рискует. Всё сказанное относится к нормальным людям. Поведение фанатиков и, вообще, людей с патологической психикой меня не интересует.

Осталось ответить на вопрос, к какой же категории относился я сам: к тем, кто рвался на фронт, или к тем, кто стремился окопаться в тылу? Отвечаю: ни к тем, ни к другим. Я был вроде фаталиста: пошлют на фронт, когда подойдёт очередь, — поеду без огорчения. А если бы мне предложили остаться в учебном полку? Такое предложение было маловероятным, поэтому тогда я над этим не задумывался. А сейчас я думаю, что мог бы и согласиться, если бы мне предложили должность, связанную с обслуживанием техники. Впрочем, может быть, это мой теперешний взгляд, а тогда я и не согласился бы.

Наконец мы закончили учёбу, мне было присвоено звание гвардии старшины, и меня направили в часть, где формировались экипажи танкового полка.

Продолжение: http://stihi.ru/2019/05/13/7035