Глава 7. Свердловск

Автор - Владимир Иванович Соколов.

Итак, я прибыл в Свердловск и был зачислен на электромеханический факультет Свердловского горного института. Мне дали место в общежитии и выдали продовольственные карточки для служащих.

В комплект входили карточки нескольких видов. Была хлебная карточка, которая давала возможность купить в магазине по государственной цене 400 граммов хлеба в день, а также карточки на мясо, масло и крупу. Хлебные карточки мы оставляли себе, чтобы свободно распоряжаться хлебом, а остальные сдавали в студенческую столовую, которая обеспечивала нас обедом. В магазинах почти всё продавалось только по карточкам. Без карточек продукты можно было купить только на рынке, но высокие цены делали их недоступными не только для студентов, живущих на стипендию, но и для людей со средним уровнем зарплаты.

Настроение у меня было просто великолепное. Я — студент. Как это красиво звучит! Я самостоятельный человек и могу тратить деньги, которые мне дала мама на первое время, по собственному усмотрению. Могу, не спрашивая ни у кого разрешения, пойти в кино, в театр на спектакль МХАТ`а, который переселился в Свердловск, или в цирк на выступление Кио, а если захочу, сбегаю в соседний магазин и куплю «суфле» — молочного цвета сладковатую жидкость, напоминающую растаявшее мороженое. Суфле было единственным продуктом, который можно было купить без карточек. До этого я никогда не жил самостоятельно, и потому ощущение независимости, взрослости было особенно волнующим и радостным.

Между тем положение на фронтах становилось всё хуже и хуже, что вызывало тревогу и омрачало радость жизни. Был сдан Севастополь, немцы двигались вглубь страны. Мне запомнился такой эпизод. Я был в кино, где перед началом фильма, как это было принято, давали киножурнал. В этом киножурнале Утёсов в морской форме и бескозырке пел на фоне севастопольского маяка песню, в которой были слова: «…ведь ты моряк Мишка, моряк не плачет и не теряет бодрость духа никогда». Из глаз у меня полились слёзы. Но это эпизод. В целом же ощущение жизни оставалось радостным.

Однако постепенно это эйфорическое состояние стало гаснуть под влиянием жестокой реальности. Я не буду описывать учёбу — она шла гладко, но в памяти от неё почти ничего не осталось, потому что доминантой стал голод.

К февралю 1943 года мой вес с 74 кг упал до 54 кг (при росте 176 см). При малейшем повреждении кожи возникали незаживающие нарывчики. Врач объяснил мне, что это авитаминоз. Витамины в шариках не могли мне помочь. Надо было есть больше хлеба, мяса, рыбы, сливочного масла, свежих фруктов и овощей.

Наше питание, состояло из четырёхсот граммов хлеба и обеда. Обед был из трёх блюд: жиденький суп, котлета или кусочек рыбы с ложкой гарнира на второе и стакан сладкой жидкости, именуемый киселём или компотом, на третье. Этого было совершенно недостаточно для молодых, здоровых ребят.

Посылки на почте не принимали — железная дорога работала только на нужды фронта. Поэтому прислать иногородним студентам продукты из дома было невозможно. А таких денег, на которые можно было бы купить продукты на рынке, у наших родителей не было. Приходилось, чтобы выжить, выкручиваться самим.

Один студент, живший в соседней комнате, брал пустую тарелку и стоял в столовой у окошка, куда сносили грязную посуду. Из каждой грязной тарелки он стряхивал в свою тарелку остатки еды и периодически, по мере накопления пищи, съедал её. Потом процесс повторялся.

Этот студент однажды утром не проснулся, несмотря на то, что его очень энергично будили — надо было идти на занятия. Вызвали «скорую». Его увезли, и больше мы его не видели.

Я устроился по совместительству на работу электриком в археологический музей, чтобы получить «рабочую» карточку. По карточке для рабочих хлебная норма была не 400 граммов, а 600. Мясные и крупяные нормы были тоже больше. Получал я и зарплату, но главное — это карточки.

В мои обязанности входила замена перегоревших лампочек. Работа была нетрудная. Работал я по вечерам. Моя трудовая деятельность на этом поприще закончилась неожиданно: по неосторожности, слезая со стремянки, я толкнул бивень мамонта, стоявший на подставке. Бивень упал и разбился на мелкие кусочки. Испугавшись последствий, я запихал обломки бивня под шкаф, а утром пошёл в отдел кадров и подал заявление об увольнении, сославшись на трудности в учёбе.

Некоторые студенты пустились в аферы.

Бланки карточек на рынке (там можно было купить всё, что угодно) стоили из расчёта 100 рублей за килограмм хлеба. Иначе говоря, четырёхсотграммовые карточки на месяц, обеспечивающие получение двенадцати килограммов хлеба, стоили 1200 рублей. Реальный же хлеб на том же рынке стоил 250 рублей за килограмм. Продав 12 кг хлеба (двенадцать буханок), можно получить 3000 рублей. Чистая прибыль составляет при этом 1800 рублей. Можно из двенадцати буханок выкупленного хлеба съесть семь, а продать только пять буханок и получить за это 1250 рублей, т.е. вернуть затраченные деньги. Семь килограммов хлеба даром — это круто, как сказали бы сейчас.

Однако все было не так просто. Для реализации карточек на них должна стоять печать организации, выдавшей, карточки и штамп магазина, к которому карточка прикреплена.

Студенты научились мастерски копировать печати. Как они это делали, я не скажу из соображений «нераспространения».

Мы настолько обнаглели, что прикрепляли наши карточки в магазин НКВД, где были особенно хорошие продукты.

Желательно было также иметь повестку о призыве в армию. В этом случае карточки отоваривали сразу за месяц, а не на день вперёд. Изготовление такой повестки было пустяковым делом.

Жизнь наша после этого «получшела», как говорил мой дед Никанор, но оставалась нелёгкой. Неприятна была постоянная угроза разоблачения и уголовной ответственности. Нельзя было слишком увлекаться.

У нас был студент Костя Слободской, любитель Шолом-Алейхема и его героев-комбинаторов. Он решил не мелочиться и сразу стать богатым человеком. Несмотря на то, что была зима, он продал своё шикарное зимнее пальто с бобровым воротником, а на вырученные деньги купил карточки. Он надеялся, что после успешной финансовой операции он купит новое пальто, а оставшиеся деньги снова пустит в оборот. Всё шло, как по маслу, но споткнулся он на заключительном этапе. Когда, согнувшись под тяжестью мешка с пятнадцатью буханками хлеба, он пришёл на рынок и начал распродажу, его задержала милиция. Он был доставлен в отделение, где хлеб был конфискован. Единственное, что он смог сделать, так как мешок в милицию он нёс сам, — это съесть по дороге целую буханку хлеба. Его отпустили, но пальто и хлеб пропали.

Что касается меня, то после первой успешной торговой операции, я купил себе буханку хлеба и бутылку подсолнечного масла. Я поставил буханку на стол «на попа», срезал горбушку и, расковыряв мякоть ложкой, налил туда масла и посыпал всё это солью. Я ел смесь раскрошенного хлеба с маслом, углубляясь в буханку и периодически добавляя масло. Это было неописуемое удовольствие, понять которое может только тот, кто испытал настоящий голод.

Именно тогда я подумал: «Если когда-нибудь у меня на столе будет лежать буханка, от которой я могу отрезать и съесть сколько угодно ломтей хлеба, я не имею права жаловаться на свою судьбу». Эта простая мысль помогла мне в течение всей моей жизни ощущать себя счастливым человеком. Если ты здоров и у тебя есть буханка хлеба — всё остальное зависит от тебя. В мире так много источников радости — выбирай, что хочешь. «Если хочешь быть счастливым — будь им».

Исходя из всех обстоятельств нашей студенческой жизни, я воспринял даже с облегчением полученную во второй половине апреля повестку о призыве в армию. Мне надлежало явиться в военкомат 29 апреля 1943 года. Экзамены за первый курс я сдать не успел.

В оставшиеся дни я оформил отчисление из института, отоварил карточки, теперь уже на вполне законном основании, продал зимнее пальто, костюм, рубашки и другие вещи, оставив минимум одежды на себе. На вырученные деньги я купил на рынке всякой еды, о которой раньше не мог и мечтать: творог, мёд, сливочное масло, сметану, сало, домашнюю колбасу, белый хлеб и т. д. Принеся всё это в общежитие, я дал прощальный ужин товарищам и стал дожидаться 29 апреля.

В военкомате я получил предписание явиться 3 мая в распределительный пункт. Паспорт у меня отобрали, выдав взамен справку, так что деваться мне было некуда. Вместе со мной призывались два фронтовика, выписанные из военного госпиталя. Они предложили мне встретиться 1мая и «отметить» призыв в армию и праздник. Мне было поручено обеспечить закуску.

Встреча состоялась на травке в каком-то сквере. До этого я никогда не пил водки и опасался, что сильно опьянею с непривычки. Однако, к моему удивлению, мои товарищи опьянели гораздо скорее и больше чем я. Попрощавшись, мы разошлись по домам.

Завершился очередной этап моей жизни.

Продлжение: http://stihi.ru/2019/05/13/6932