Белое и черное

Н.Мясковскому



Завыла сирена в далеком порту,
И разом случилось глазам моим выхватить,
Как чайки ловили свой хлеб на лету,
Как застил салют заключительным выхлопом
Широкое небо, тревожное небо,
Его отражение, красно-рябое…
Но вскоре оно стало чисто и немо,
И камень тяжелый уплыл за тобою.
Рассеянный ветром, летал аромат
Той прели осенней, пока не подсушенной
Морозами, и расходился парад,
Как пар, по проулкам, сочился в отдушины
Ворот и дверей, и на всяком углу
Ныряла их малая горстка под своды
Кирпичных подвалов. В безбожную мглу
Глядели они, будто в мерзлые воды.

А ты уплывал. И железные рты,
И страшные лопасти судно направили
В чернеющий зыбкий простор. Немоты
Твоей не судили они и не славили.
Их тысячи тысяч, и ты не один.
По розовой нитке с небес опустилось
Холодное утро в прозрачный кувшин.
Предчувствие счастья в подножье крутилось
И ластилось, доски окрасив в гранат.
Летучие брызги будили заспавшихся.
Но кто виноват? Кто же здесь виноват?
Глядел, убирая волос растрепавшихся
Неслушные пряди – и люди в ответ
Тебя окружавшие, так же глядели.
И был самым горестным первый рассвет,
А там потянулись глухие недели,

Одна за одной – небеса и вода,
И дым сигаретный, и груз ожидания.
Порой ты тихонько спускался туда,
Где дух обитал, как на первых свиданиях –
Древесный и свежий, как после грозы,
А помнишь ли, помнишь – распахнуты сени –
Врывается ветер, и в капле слезы,
В щепотке золы, в ветке белой сирени –
Как будто созвездья построились в ряд,
И чистый их строй, музыкальному родственный,
Идет сквозь века, и века говорят,
И вторит их голосу шум производственный,
И вторят их голосу, славят хоры
Весь мир на земле, и далекие страны,
И вторят им птицы, и писк мошкары,
И ток свежей крови из пулевой раны.
-
Московский! Московский! Весенний квартал!
С ума мы сходили, бестрепетны, прокляты…
Расскажешь ли, скажешь, как ветер свистал?
Поведаешь им, из чего они отлиты –
Те буквы, нависшие в небе морском,
Набухшие солью, налитые кровью –
И флаг развевается над кабаком,
Чуть влево и вниз, во всю одурь коровью
Мычать и пытаться бежать вопреки
Пространству, которое так ограничено
Стеною лесов и полоской реки.
И рана открытая, будто брусничина,
Сияет торжественно, манит зверей
Лесных, первозданных, и чаек-нахалок.
Не чаю попросят они, а скорей,
Скорей раствориться. Как будто не жалок

Им праведный крик их кормителя, путь
Который проделали вместе, бездомные.
Усядется белая птица на грудь,
Как ворон, глаза устремив свои темные
В пучину души твоей. Странная тишь –
Поскрипывает половица от шага…
И руки свои по-мертвецки скрестишь,
И станешь сам белый, как снег, как бумага.
Под вечер откроют холодный подвал,
В безбожную мглу поглядят, не мигая,
И снова поднимется бешеный вал,
И выйдет корабль, армады сдвигая,
В зеркальную ровность, под шаткий уклон,
И залпы салюта, весь свет огласившие,
Народ поприветствует, как Посейдон,
И морю «Ура!» голосами осипшими

Он будет кричать. В этих белых руках
И в их кружевах, заковав, как в наручники,
Всю силу тоски, всю обиду и страх,
Появятся ветви. Пустого, наружного
Не станет отныне в их белых речах,
Их губы не дрогнут под натиском стали.
И если б один куст сирени зачах –
То зря эти птицы над ними летали.

Ты вышел в туманное утро. Сирень
Почти отзвучала, отпела сирена.
Когда бы из вечной разлуки, из плена
Попасть хоть на краешек дня, чтобы день
Погас у тебя на руках. И плечом
Едва опереться о дверь о скрипучую.
И плакать о ней, обо всем, ни о чем…
Бывают такие чудные созвучия –
Как будто выходит под шаткий уклон,
В поверхность зеркальную, ровную…
Корабль… И кончается, падает сон…
Созвучия чистые-чистые, словно я
Домой попадаю, и солнце взошло,
Зима началась, во дворе намело…
Я видел: ты спал, безмятежно, раскинув
Обе руки свои. Видел: летали,
Касались отчаянно, словно мольба,
Кристаллики снега горячего лба.






Май 2019