***

Для меня теперь дни,
годы,
века -
миги.
Моргни,
мигни -
кругом ни души и не видно ни зги,
одним лишь зарёванным отблеском мглистую тьму обкорнал раскалённый холодный тигель.
Сгинь,
наваждение,
сгинь!
Обронила в ночи моя нерадивая родина седые дымы и рыжие огни.
Угольки,
огарки,
кочегарки
и очаги.
Стержень загнулся и сгнил.
Грохот
и гомон,
и гул
города
глохнет среди развалин,
грохнулся,
дрогнул,
распластан,
лежишь на горячей дороге,
опустел,
одичал,
обескровлен,
погодь немного,
осталось недолго,
сегодня-завтра протянешь ноги,
а пока,
точно тыщи стальных воспалённых извилин,
сквозь тебя протянуты провода.
Стимфалийских сорок сорок сороков,
медные перья экстренных сводок
врезаются в стенки черепа,
вонзаются в ржавые кровли,
на распятьях антенн отфильтрованным рафинадом оседает удобная правда.
"Ууу,
оппозиция!" -
выпучив окуляры,
ухает дряхлый филин.
Они заодно с нагайками казаков,
сонмище ангельских голосков и злых языков,
а мы в них уверовали,
как распоследние простофили.
Аплодирует стоя дядюшка Йозеф.
Портфели
из крокодильей кожи,
крокодильи слёзы,
поросячьи визги,
до омерзения так друг на друга похожи,
показушно собачатся тори и виги,
штатные брюзги,
грязные дрязги,
льют из пустого в порожнее потоки патоки и нуги,
всё обглодали,
остались только останки нам,
вещает новейшая разработка британских учёных -
зомбоящик-флюгер-менгир,
шести миллиардам белкового человечества не перевесить миллиард позолоченных гирь -
за ними стоят Илон Маск и Останкино,
Голливуд,
Ватикан
и тэнно,
грядущее темно.
Хочешь -
в гору по головам,
своих и чужих расталкивай,
кивай да поддакивай,
комфортный пустозвон,
покладистый болван,
в закопчённом скелете ты, может быть, станешь белою костью,
в этой ржавой цепи - благородным звеном,
в роскошных палаццо псевдожеланным гостем.
Предел мечтаний твоих -
иномарка,
костюм Армани,
необъятный рыхлый диван,
может, айфон,
может шуба и угги,
а будешь ли ты от этого счастлив?
Едва.

Повезло, если менеджер средней руки,
а остальные - да разве вы человеки?
вы - батраки,
впрягайтесь,
включайтесь в машины и плуги,
и выметайтесь скорей из бараков,
и тогда,
может быть, снизойдёт и на вас господня барака,
а не случится - не заслужили,
и без того батрачите не напрасно,
только сегодня!,
успейте купить!,
по скидке!,
фига с пальмовым маслом!
Это всё обрыдло,
обрыданное -
высохло,
****и,
обрыги,
балды,
быдло,
работайте,
солнце ещё высоко!
К чему различать азиата,
белого и негра?
Есть только ваше холопство и наша нега.
Как тараканов,
поровну, чем травить вас - хлором
или бухлом,
кто-то выберет Спаса,
а кто-то спайса,
все в результате окажутся прахом,
и о том, что когда то здесь жило стадо немых лохов,
напомнит один-одинёшенек крохотный холм,
вроде как террикон.
Это ведь игра,
играть в неё увлекательно и легко,
и оттого распаляет мозги озорная азартная тяга.
Хочешь - торчи на бессмысленных митингах,
хочешь - шагни в оконный проём
или кинься в пролёт,
их ничегошеньки не проймёт,
хочешь - терпи до потери пульса,
слёзы и пот утирай рукавом,
всё это квазиново,
и казино всегда остаётся в плюсе,
а что у людей -
НЕ **** НИКОГО.

Людям - дохнуть и иссыхать,
есть станок, есть соха,
жизнь не сахар,
нас пожирают цеха!,
нас ублажают Пасхи!,
нас дурачат улыбчивые маски!,
несносные Захер-Мазохи
рядятся в собольи меха,
под завязку камнями забиты пазухи,
неважно, в кого бросать, в Христа или в Хаски,
всё равно,
Хлестаковы при случае сочинят ревизские сказки,
будто бы всё благолепно, цветочки, песенки, пляски,
НИКТО НАВЕРХУ НЕ НАМЕРЕН УСЛЫШАТЬ зубовного ляска,
всё, что было в мире живого и честного,
всё затянула ряска,
так на прибрежных песках остаются следы от плеска до плеска,
от звонка до звонка.

Дрожь в коленках
и холодок в позвонках,
кожу вздыбили орды бегущих мурашек,
свербит в голове сценарий,
и невозможен,
и страшен,
может быть,
завтра
вдарит в твой самолёт
первая из миллионов ракет,
и больше не встрепенётся перо,
скорченное в руке,
чересполосицу первых полос
будут верстать,
Незадолго до
Второй
Вселенской
сгорел Рейхстаг,
а теперь вот сгорел Нотр-Дам.
Слышишь, ты!
покуда не стёрты с лица земли наши жилища и города,
я никогда,
никогда
тебя не предам,
я никогда не оставлю тебя в покое,
ночи твои навещая,
как Оле-Лукойе,
я построю для нас Республику Труда,
Это не Совруницын и не Красная Бурда,
это Straight edge поперёк всемирного блуда,
это дорога вперёд и вверх
вместо дороги к смертельному никуда.
Слышишь, снова свинцы заладили?
Громче кричи!
Я - каждый, расстрелянный в Новой Зеландии,
я - каждый, растерянный в Керчи.
Хором гламурных шавок толпится и тявкает Йоркшир -
Я груб и чист,
как туалетный ёршик,
довольно, остался в прошлом трусливый мандраж!
Война навсегда - и в семнадцать, и в шестьдесят,
я - Лейла Гювен,
Марвин Химейер,
Насрин Сотуде
и Джулиан Ассанж,
да чего мелочится!,
Я - КАЖДЫЙ УМЕРШИЙ И РОДИВШИЙСЯ!

А кругом спокойствие и равновесие,
не снилось и Ле Шателье,
путь обещает быть и долог, и тернист,
Я - САМЫЙ СОГЛАСНЫЙ ИЗ СОГЛАШАТЕЛЕЙ,
я - самый подлый штрейкбрехер и оппортунист,
потому что всю свою жизнь я прозябаю в бездействии,
эта болезнь моей доморощенной левизны тянется из детства,
не нюхал пороха,
девушек не целовал,
дрочунишка,
НедоСцевола,
часть социального целого,
капиталистической тотальности,
Я -ДЕРЬМО,
раздавите меня самой страшной бомбардировкой,
коврово-ядерной,
мне руины Дрездена
дороже
подковёрных игрищ и коварства ковровых дорожек.
Мы достигли последнего дна,

дальше так продолжаться больше не может
Что нам осталось?
Сердце вырвать,
на алтарь Справедливости нести,
нести наш огненный праздник на пыльные улицы.
Слабые - падают,
равнодушные - дезертируют,
А ОСТАЛЬНЫЕ - БЬЮТСЯ,
эту заповедь начертали прожилки на свежей листве,
и она прорастает теперь, в Нью-Йорке, Лондоне и Москве,
это СЕГОДНЯШНИЙ день,
день первый,
да будет свет!
И СТАЛ
СВЕТ.