Прости меня, мама...

 Решением прогулять уроки, всегда было  спонтанным. Милое дело  прокатится в трамвайчике или в троллейбусе, посмотреть кино на большом экране слизывая густой пломбир с вафельного стаканчика. Самостоятельные прогулки  приносили свои плоды, я никогда не терялась на городских улицах. Частенько убегая с продлёнки, я до первых фонарей болталась по чужим дворам, водила дружбу с бродячими собаками, бегала с мальчишками по свалкам, собирая лунные камушки. Порой умудрялась проехать через весь город с двумя пересадками, и попасть в порт, где  допоздна работала мама.
 Эта свобода  была настолько желанна, что  мысли о последствиях наказания, сразу прятались в тень, и возражения, и протесты, порой, вдруг, возникавшие в сознании, где-то там, на краю космоса, уже не принимались. И, это, можно было считать  лёгкими непослушанием, если иметь в виду то, на что вообще хватало моей смекалки и неуёмной  энергии. Я с лёгким сердцем, без страха, и упрёка, прогуливала свой первый класс, что, совсем не вязалось с образом белокурого ангела с наивными  бантиками в тощих косичках.
 В школу я стремилась всегда (представляя  какой я буду прилежной ученицей), но, как только это чудо случилось, желание куда-то улетучилось, и достаточно быстро. Не повезло, так не повезло... Моя первая учительница, оказалась обычной бабкой Ёжкой, которая сажала на лопату любого, кто попадал в её владения.  Заработать расположение было не возможно. Я ощущала себя врагом в её присутствии. Неприязнь к себе чувствовала спиной, на уровне раздражающего запаха, вызывавшем в нутри неожиданною агрессию.
 Все напутствия, летящие в мой адрес, были малопонятны, и от этого ю, где я должна находиться в данный момент.
 Угол, не далеко от классной доски, был  очень родным.  Его тепло, почти, никогда не пустующего пространства, по праву принадлежало только мне. «Чёрный ворон» был кульминацией любого нравоучения, и я обречённо ждала, когда "он" прилетит, и будет клевать  мои « наглые глаза». Оценить тогда, какой была на самом деле моя первая учительница, мне было не по силам. Однако то, что происходило в школе, меня беспокоило постольку, поскольку... Жаловаться я не умела, так же, как и просить прощения, зачем обманывать, если всё-равно, слово сдержать,  как то не получалось.
 Неожиданные каждодневные события, перекрывали все школьные неприятности, и настоящая жизнь начиналась, именно, когда я выходила на улицу.
В этот год, на свой день рождения я получила в подарок книгу, которая неожиданно стала для всех злополучным выходом моих незрелых фантазий.  Это были не детские сказки, а настоящие  реальные приключения. Когда книга была освоена, моей радости не было придела, и я начала ждать тепла, чтобы воплотить свои идеи в жизнь. После того, когда мои планы уже были открыты в восторженных глазах  закадычной подружки, мы начали готовиться к большому походу: сушить сухари, и подыскивать тару для воды. Всё свободное время, мы изучали железнодорожные вокзалы, и летали как рабочие пчёлки.
 Приближались майские праздники, город уже был зелёный и пестрел яркими цветными газонами. Пахло черёмухой, а на каждом углу, развивались красные знамёна, с крыш летели песни военных лет, и удача, уже заполнила все карманы моей детской души.
Выбрав удобный момент, ровно 9мая, мы отправились на вокзал.
Город гулял весело и открыто. Народ горланил песни, желающие танцевали, погода располагала...  Почти целый день мы носились по вокзалу. Потом по братски поделили стаканчик мороженного, и выпили всю походную воду.   Идея, сходить на салют пришла сама собой, и мы рванули в центр города, смотреть, как раскрывается небо цветными ежами и с шипением растворяется в весеннем полотне ночи.
 Когда мы вернулись на вокзал,  моя соратница  начала ныть. Говорят, что в спорах рождается истина, так в принципе, и получилось. Мы поссорились, и подружка побежала домой. А я,покрутившись по путям в самых  дальних закоулках вокзала, кое-как забралась в открытый товарный вагон и уснула.
 Пробуждение было ранним, от жёсткого грохота колёс. Теплушка была прикрыта, и утро полосками проникало сквозь щели и бегало солнечными зайчиками по дощатому полу моего убежища. Двери поддались без труда, и передо мной открылся незнакомый  мелькающий красками  бесконечными мир.
 На одном из длинных перегонов, мне удалось раздобыть воды, прямо из заболоченной речушки, похожей на ручей и жизнь с пайкой вкусных хрустящих сухариков казалась несбыточным раем.
 Уснула я ближе к утру, сквозь сон проникал какой-то посторонний шум и незнакомая слуху речь. Не успев ничего сообразить, как меня подхватили и вытащили из вагона. Вырваться не удалось, от бессилия я заревела и подчинилась воле своего обидчика. Меня привели к небольшому деревенскому дому, чуть выше окон , была прибита доска на которой было крупно  написано: "г.Мозырь". "Милиция".  В кабинете сидела молодая полная женщина, довольно весёлым прищуром она окатила меня взглядом, и затараторила на тарабарском языке. В итоге я всё поняла, но ответить не решилась. Она вдруг, встала, и жестом пригласила сесть на своё место. Кудахча, как курица, налила чаю в стеклянный гранёный стакан в массивном железном подстаканнике, медленно с приятным бульканьем бросила кубики сахара, придвинув аппетитную тарелку с маленькими коричневыми пирожками. Потрепав меня по голове, она села напротив, и подперев ладонью голову, смотрела, как я нерешительно, но не с поддельным смаком уплетаю уже остывшие  пирожки. Потом были долгие разговоры по телефону. Милиционерша охала и ахала, то требовала, то разочарованно благодарила, перебирая всё возможности, чтоб от меня избавится. В итоге,  она приволокла меня к себе домой, под присмотр  маленькой, жилистой старушки, с удивительно добрыми  слезящимися глазами. Бабушка придвинула  высокую табуретку, поставила в ноги кастрюлю, где лежали два шерстяных клубка, и, показав, что надо делать, продолжала заниматься своими делами. Я впервые была в деревенском доме, мне казалось, что я попала в сказку, огромная белёная печь занимала половину комнаты, вышитые занавески  закрывали верхнюю часть печи, на полках стояли всевозможные горшки, банки,  мешочки, весели какие –то метёлочки, и яркий запах чеснока щекотал нос. На столе, была рассыпана мука, в большой миске лежало готовое тесто, ждущего своего звёздного часа. Сквозь окно  прямо на пол летели белые лепестки отцветающей яблони. После ужина, случилось непредвиденное.  Меня усадили в коляску тяжелого мотоцикла, нахлобучили настоящую мотоциклетную каску,  и  в компании двух  милиционеров, я отправилась на  берег широкой, красивой реки Припять.
 Мы перебрались в лодку и поплыли навстречу уходящему дню. Всё казалось сном, краски прожигали зеркальную гладь, а мои спутники, потеряв бдительность, целовались на моих изумлённых глазах. И всё бы нечего, но я умудрилась свалиться в воду прямо посреди незнакомой реки. Уже поздно ночью, мне устроили баню, отогрели  в огромном оцинкованном корыте и уложили спать. Рано утром, намертво вцепившись в мою  руку (видно, опасаясь каких либо казусов), меня затолкали в поезд, передав на поруки строгой чопорной даме, с каменным лицом. Как только поезд отъехал от станции, она вытащила из сумки длинную атласную ленточку  и  крепко привязала к моей руке, потом сделала большую петлю и зажала её  в кулаке. Мне было как-то не по себе.
 Уезжать точно не хотелось, я с грустью смотрела в окно, как уплывает время, в которое я вряд ли уже вернусь. В кармане курточки, я нащупала какой-то пакетик, в нём лежала горстка ирисок «Золотой ключик», и бумажное сердечко, где было написано: « Будь счастлива, малышка!» Дорога домой была безрадостной, волнение и чувство вины царапало душу, время, словно остановилось специально, и вытягивало из меня чувство стыда, которое застревало где-то в горле и сбивало дыхание.
 Поезд медленно подходил к родному перрону. Когда основной поток людей схлынул, в окне мелькнуло мамино лицо, и я как ошалелая бросилась к выходу. Мама крепко прижимала меня к себе и целовала и целовала, оставляя на  моих щеках слезинки радости, отчаянья и беззаветной любви, глубокого обжигающего тепла, разрывающего мне душу. Слова прощения были моим отчаяньем, и радостью, переходившие от крика в шёпот, и сливались с дождём, внезапно хлынувшим на наши горькие головы. Прости меня, мама…  Прости…  - шептала весенняя гроза.


               2019