Воспоминание об утре после бессонной ночи

Мерцал запустелый город,
во сне изогнувшись складкой.
Я взглядом впивался в морок —
глазам моим было сладко.
В тревоге утра, надтреснув,
над пустошью чёрных искр
летел полумесяц в бездну
окислившимся огрызком.

В той бездне звенела песня
о свете, не преломлённом
стеклом бирюзы небесной,
и об островке зелёном
колючих ладоней леса,
царапающих запястья
в момент перекрестья лета
с простым и понятным счастьем.

Звучала та песня белым
и всеми цветами гаммы,
забытою колыбельной,
которую пела мама.
Тонула в дождях апреля,
в бездонном колодце мая,
цвела городской сиренью,
хрипела, по-лисьи лая

во след непроглядной ночи,
очерченной чёрным кругом
не взятой последней ноты
её безголосой фуги.
И вот — торжество постели
втянула в себя минута,
когда из зернистой тени
вдали проступило утро,

такое — молчи да слушай,
где звуки берут начало.
И слов не нашлось на случай,
но мне так легко молчалось.
Тем более — пела птица
с ночной хрипотцою в тембре.
Рисуя портреты принцев —
когда-то ей вторил Рембрандт.

Ещё не блеснуло сверху
ребро золотой монеты,
но тьма уступала свету
в настойчивости момента.
Как ложь уступает боли,
как время — печальной правде:
я мог засыпать с тобою,
но я засыпаю завтра.

Луч вызолотил пастозный
участок из подворотни.
Ночь наворовала звёзд и
раскашлялась по-вороньи,
слетев с высоты гранитной
на западные кварталы,
на западные границы —
где солнце пока не встало.

Я плотной, парчовой шторой
окно занавесил в спальне —
мне очень хотелось, чтобы
подольше являлась тайной
неясная новость утра,
весеннего дня загадка.
И сон беспокойный, утлый
свалил меня до заката.