Ода зубру

Как терпеливо снежинки несут
явку на Землю свою с повинной.
Жизненный путь мой прошел не в лесу
и оборвался не на половине.

Волею шторма на берегу
я оказалась у волнолома.
Красноармеец шел в бой. На бегу
он подстрелил меня твердолобо.

Это был все-таки не предел.
Многим из граждан пришлось еще пуще.
Себя я нашла, чуть мрак поредел,
в кущах, в пустыне — скорее, в пуще.

Пуща! От родины недалеко.
Странное слово из песни стертой.
Там в декабре загривков, клыков,
буйных рогов — что перьев у стерха.

Тело летело мое острием
в горние дали, как змей или овод.
Душу — земле, и не плачу о нем,
но для движений остался повод.

Зубр — это все же почти олень.
Зуб шел за зуб или око за око,
ягель порос ли совсем набекрень,
или вдоль тундры запел сирокко,

только инферно заметил во швах
вошь платяную, царицу света.
Красноармеец в мокрых штанах —
рыжих, отчасти морковного цвета, —

шел по лесам и по тундре стократ,
бил у костра насекомых ночами,
кто-то кричал ему страшно: «Панкрат,
с мокрыми — знамя не путай — штанами!»

Если он высушит, если возьмет
в руки рулетку длины троекратной,
все ж соразмерно отправит в расход
всех, кто однажды пошел на попятный.

В каждой высотке отыщет оплот
для многолюдной метели свинцовой,
не по мирам виртуальным скользнет —
по Краснопресненской или Дворцовой.

Разве ж тебя я сумею обвить
этой таинственной, этой красивой
плотью чешуйчатой, свинченной в нить
сине-стального отлива?

Так и отвечу, хоть на краю
бездны, шагая в праздную дверцу:
зубы я сбросила в честном бою
с мокрым, безумным и красногвардейцем!
26.01.02