un disegno a mano libera

Сначала был обычный
чистый лист.
Белый.
Хотя, нет,
лист был чуть-чуть
желтоватый.
Как будто пролежал
долгие годы
в ящике
какого-нибудь старого
пыльного секретера.
Только лист и
простой карандаш.
И ты.
Точнее, твоя рука.
Потому что
я видела только её.

Сначала
сверху вниз
ударили две молнии.
В них было столько зигзагов,
что растянуть их
в одну прямую
можно было
разве что на стенах
твоей старой квартиры:
там подходяще-высокие потолки.
Я бы растягивала в спальне,
той самой, где обои сейчас
выкрашены в цвет
фиолетовых гиацинтов.
А если бы места
всё равно не хватило,
остатки, как вьюны,
обвились бы вокруг
изящной кованой спинки
высокой кровати.

Пока я размышляла,
слева и справа от "молний" появились
старинные дома,
фонтан,
несколько фонарей
и колокольная маковка
с большим крестом.
Всё было таким живым и
выразительным, что,
казалось,
протяни руку --
и пальцы уткнутся
в шероховатые складочки
серого камня.

Потом твоя рука
на мгновение замерла.
Так всегда случалось
перед тем, как на картинах
появлялись люди.
Я старалась не дышать:
мне думалось, будто
и от моего дыхания
что-то зависит.

Карандаш отчего-то
не решался
ещё раз коснуться бумаги.
Я на всякий случай
зажмурилась,
а когда
открыла глаза,
то увидела несколько
пар, одетых по моде
позапрошлого века.
Все они направлялись
вглубь картины.
Поймав мой вопросительный взгляд,
ты улыбнулся,
взял со стола рисунок
и потянул меня к окну.
Там, прижав к стеклу
эту довольно плотную бумагу
так, чтобы я могла
видеть изображение с изнанки,
ты протянул мне карандаш:
"Какими ты хочешь видеть их лица?"
Я смутилась. Разве так возможно?
"Понимаешь, -- продолжал ты --
мы, в сущности, ничего
не можем сделать с тем,
что уже случилось.
Но тебе зачем-то важно
видеть эти спины.
Тебе кажется,
что за ними можно спрятаться
не только от будущего,
но и от настоящего.
А это не так. Ты словно
идёшь вперёд вслепую
и ждёшь, что кто-то другой
решит за тебя,
какой будет твоя жизнь.
Ты так привыкла:
прятаться от самой себя.
Поэтому возьми карандаш
и почувствуй,
насколько подвластно тебе
твоё собственное "сейчас"...

Я взяла карандаш
и, продолжая смущаться,
тронула
одну из женских фигур.
Было странно
прорисовывать лицо
с обратной стороны.
Потому что на самом деле
на ней не было ничего, кроме
первых штрихов
упомянутого мною лица.

Когда же с этим было закончено,
ты настоял, чтобы я повторила
линии всей фигуры,
те, которые были видны
с изнанки
благодаря стеклу
и дневному свету.
Я возразила, сославшись на то,
что стопроцентной точности
всё равно не будет.
Ты снова улыбнулся:
/Какое, всё-таки, чудо -- эта твоя улыбка!/
"Об этом не думай.
Когда живёшь настоящим,
прошлое начинает
выглядеть иначе".

Не очень хорошо помню,
как долго я обводила твои линии
по другой стороне листа,
но помню, что у меня
очень сильно горели щёки.
И я, наверное, впервые поняла,
как это важно,
когда кто-то тебя
так хорошо видит и
так сильно понимает...

Вечером мы
пили вино на лоджии
и болтали о всякой ерунде.
Я смотрела на тебя и думала,
как всё-таки здорово, что Бог
так много заботится
даже о незначительных вещах.
Это я -- твой маленький непослушный
карандаш. Только твой.
И я тебя не подведу.