И всех, и каждую отдельно

  — Если тебе придётся меня хоронить — то положи мне в гроб зашитую в подушечку мяту. Только не поленись, а то я с того света тебе сниться стану.

  — Адарка, ты прям как старуха-знахарка, чего тебе неймётся, — Демид не любил эти её забабоны, он знал, что в роду жены женщины числились за ворожей, но всякие такие её разговоры старался пресекать — накличешь ещё ничистика с этой болтливой девкой.

  — Нет, я тебе, верно, говорю, я сегодня столько страху натерпелась по лесам, что если б не Абдул, который все дороги там знает, может и не нашли бы меня. С той же стороны Белое болото, а оттуда хода нет. Мне бабушка рассказывала, — голос жены слегка прерывался от усилий, уходивших на это гушканье.

  — Пусть бы она тебе поменьше рассказывала за чертей всяких, — муж тоже поднялся, приноровился и подхватил Дарью, как перышко, на руки, да и рухнул снова на сеновал, прижав добычу к своей груди. Однако Дашка, сколько минут полежав неподвижно, прислушавшись к бурному шевелению мужниного тела в районе её живота, легко прошмыгнула под руку и скатилась к стенке.

  — Вот ты не веришь, — помолчав и поборов удивление от того, что сейчас почувствовала горячую упорную совершенно незнакомую ей часть Демида, она вернулась к своей любимой теме, и привычные образы придали ей умиротворение, — а еще мне рассказывала, что есть такие книги, где всё-всё уже записано, про всякого человека, какая у него будет жизнь, как он умрёт. И лечить людей надобно обращаясь к божьей матери, которая живет далеко отсюда на острове, но всё равно слышит наши просьбы и может помогать каждому, кто знает, как просить.

  — Так то когда еще будет, — Демид порадовался, что жена отвлеклась от его телесного порыва, и не испугалась, а только призывно в ответ задрожало её тело. И теперь, чувствуя, что сила в его теле напряглась, как струна, но, однако при всём при том не требует немедленного выхода, он старался отвлечься на Дарьины сказки.

  — А вот будет. Будет вся наша земля со временем опоясана дротами, как будто клубок ниток, и будет тогда всего много, что только не пожелаешь, но почти никто не сможет это брать, и будут умирать от страшного голода, а еда будет гнить. И люди бут гнить заживо — почему и запах от них от живых будет как от мёртвых, — Адарка снова встрепенулась, села и, внимательно глядя на Демида, спросила, — Ты в бога веришь?

  Но тот промолчал, так как знал, что Дарья очень верит в божественность всего, у них в доме кроме положенных образов в красном углу, стоит еще и большой посеребренный крест, который ей и достался от бабушки, а в сундуке с воскресной одеждой на самом дне, завернутая в темное сукно, хранится книга. Демид пробовал её читать, потому, как грамоту он знал, но там писались какие-то другие знаки, а Дарья наотрез отказалась его тому учить. Теперь не дождавшись ответа, жена продолжила:

  — Так те книги и писали люди, когда им бог с неба давал своим голосом знамения, что и как писать.

  — Да не может быть таких книг, знаешь, сколько на земле людей, и чтоб о каждом, подумай сама, — Демид не верил в эту присказку, — у нас дома, сколько книг хранилось за товары, чтобы знать где, что по какой цене, так тех книг было не поднять, а ты про каждого человека, и кто уже помер, и кто ещё не родился, хоч даже и бог, зачем ему всё записывать?

  — Так чтобы люди знали, вот ты ж умеешь считать и читать, а другие нет, но ты так не думаешь, зачем оно тебе? Значит так одно должно, — Дарья была в этом деле столь же упряма, как и муж, и он видел, как от волнения её груди в лунном свете вздрагивают, и это видения дрожащих её грудей накатывало волну за волну внизу его живота, — Вот ты когда видел блукающие звезды?

  — Над болотом бывают, — стараясь прислушиваться к Адаркиным вопросам, подумав, ответил Демид.

  — А то не над болотом, а на небе, я сама не видела, но мне бабушка говорила, что в нашем роду кто-то видел, — только это редко можно увидеть, и только тем кому дано. Но будет такое время, когда и люди смогут быть как те звезды — летать по небу огнями. Вот бы увидеть, — Дашка прилегла снова на сеновал, вытянулась в струнку, и мечтательно добавила, — только видно не скоро. А то еще выйдут из земли другие люди, и будут как когда-то богатыри…

  Но Демид, уже подкатился под бок Дарье, и, обняв её за эту распалённую грудь, тихонько задремал. Когда оно то ещё будет Адаркино будущее. Почему и девочка, видя, что её уже никто не слушает, замолчала, тихонько продолжая глядеть на ночное небо.

  «Вот скоро начнётся рябиновая ночь, по всему небу будут падать звездопады, а на земле станут умирать люди, тогда самое время для урожая, только сад у нас молоденький, когда еще появятся на нем плоды. Да, Демид прав, долго еще нам ждать, чтобы хозяйство встало на ноги», — подумав за мужа, она вспомнила давешний жар, которым её окатило от его тела, и тихонько, чтобы не разбудить Демида, решила посмотреть, с чего это он так весь тогда напрягся под её телом. Легко перебирая пальчиками кожу и спускаясь рукой всё ниже и ниже, она добралась до того, что и вызвало в её душе только что такое волнение. Ничего вначале особенного она не почувствовала. Ведь они до сегодняшнего вечера всё время спали, купались, загорали вдвоем совершенно нагими, и она никогда не присматривалась к его телу. При этом она, безусловно, знала, что её муж, как и любой другой мужчина, отличается своим телом от женского. Но про коренные различия естественно ей ведомо не было. Сама того не замечая она приводила в возбуждение. Как вдруг, под её рукой исследуемая ею плоть Демида, стала наливаться крепостью, непроизвольно расти из складок нежной, как у ребёнка, кожи, округляться и твердеть, а муж при этом слегка застонал, и Дарья, перепугавшись, что он разозлится на неё, за такие вольности, скоренько убрала руку, и отодвинулась. Демид же, в ответ отругал себя, что не сдержался и спугнул Адаркины пальчики, которые так приятно касались его тела. У него уже был как-то однажды опыт в этом деле, но тогда ничего особенного он не почувствовал, просто всё было немного зазорно, немного неприятно, немного душно. Призывное женское тело с одной стороны горячило голову и грудь, а с другой ожигало низ как крапивой. Но молодой его соседке видно такая близость пришлась по душе, так что она когда-никогда намекала, да ластилась под руку. Но хотя и чувствовалось, что тело его узнает ту её призывную горячку, только Демид себя окорачивал, и другого раза у них не было.

  Адарка спала, забросив руки за голову и слегка согнув коленки, тонюсенькая рубашка, как всегда, заголилась выше груди, чтоб тело проветривалось на легком сквозняке, так что он мог видеть под свет от полной луны очертания её тела, и, сравнивая со спелыми девками, понимал — рановато, пусть еще дозреет да нальется соками.

  Земля, между тем, еще не ведающая, что в тех Адаркиных книгах действительно уже записана её судьба, смотрела на свой холодный спутник, на те самые блукающие звезды, которые видны лишь некоторым её жителям, вращалась по траектории неведомого этим заснувшим безмятежным сном мужу и жене космического падения в неизбежное под аромат полыни и мяты.


© Copyright: 2011
Свидетельство о публикации №211082400986


p.s.
Когда Демид через почти 70 лет от ночи, хоронил свою Адарку, то ему пришлось лезть с внуком на крышу, чтобы разобрать конёк.

По старославянским обычаям, когда умирал человек из знахарей, то Дух его не мог выйти из тела до тех пор, пока на разберут конек на крыше.

Не раскроют "домовину".

И старому Демиду пришлось лезть на эту крышу, потому как кром него было некому завершить сие дело. Некому было отпустить дух мучавшейся две недели Адарки в небо.


Описание этого обычая я нашла в Древнерусском оригинале "Слова" (по изданию 1800 г.) то, что снил Святослав Всеволодович — великий князь Киевский (1174, 1176—1181, 1181—1194).

"А кровля без князя была на тереме моем златоверхом.
И с вечера целую ночь граяли враны зловещие"
 Переложение Жуковского В.А.
1816 приурочено к  первому официальному гимну России «Молитва русских».
http://www.stihi.ru/2017/01/21/6455


Сегодня читала я у Комиссара Катара - это называют вотеловечиванием.