Моя Георгиевская Лента. Бухенвальд

О священной ярости и бесконечном прощении

   Начальник концлагеря любил кожу. Человеческую кожу. Его перчатки, плащ, предметы мебели были из нее.
   Все, что мыслимо было «обтянуть», изготавливалось здесь же, в лагере, такими же несчастными заключенными «скорняками», которые сами в любой момент могли превратиться в предмет мебели.
   Он считал себя истинным аристократом, любил беседовать на утонченные темы. Для этого вызывал в свой кабинет некоторых пленных.
   В один из дней таким собеседником стал Василий. До войны он был журналистом, писал стихи, был хорошо образован, умел поддержать разговор на любую тему. Кто-то донес на него: у начальника повсюду были свои уши, и в один из дней его ввели в тот самый кабинет.
   Вася сразу увидел «друга», исчезнувшего несколько месяцев назад. На столе стояла новая настольная лампа. Абажур ее был сделан из кожи, с татуировкой парящего орла, которая была на груди его товарища…
   – Пока летит мой орел, я – жив! – в трудные минуты шутил он. Однажды он не вернулся в свой барак.
   Начальник лагеря был доволен новой вещью, любовался ей, все время включал и выключал свет, от этого сердце сжималось: казалось, что орел взмахивает сильными крыльями…
   – Какая странная лампа, – отстраненно думал Василий. – Орел продолжает парить в небе, значит, мой друг жив…
   …Еще были собаки. Поскольку Вася хорошо бегал, его часто включали в команду для травли. Обученные псы вырывали трахею, половые органы, рвали людей на куски, загрызали до смерти. Охранники оттаскивали собак и спускали их снова, давая раненным людям иллюзорную надежду на спасение. От голода Василий с каждым днем терял физическую форму, он старался, преодолевая головокружение, петлять во время бега. Ему удавалось перехитрить собак. Некоторые заключенные, не имея сил бежать, сразу вступали в схватку, но если кому-то получалось продержаться, то смерть наступала здесь же от кровотечения, болевого шока.
   На собаках была надета специальная амуниция с шипами. Немцы берегли собак, за каждую их рану полагалась еще более мучительная смерть. Остальные пленные выстраивались шеренгами по периметру площадки, и должны были смотреть, как погибают их товарищи. На место убитых выводились новые.
   Среди всех овчарок, особенной яростью отличался огромный черный пес, в котором было что-то от дьявола. Пленные прозвали его Сатаной. От него можно было уйти только в случае, если он настигал кого-то другого. К своему избраннику Сатана никого не подпускал, медленно убивал сам, получая удовольствие от воплей, крови, наметив жертву заранее. Все это знали и пытались по взгляду определить: кто – сегодня?
   Пришел день, и Сатана выбрал Василия. Он еще стоял перед строем, когда поймал неподвижный собачий взгляд. Подумал:
   – Буду зубами рвать, но убью. Чего бы ни стоило. Меня все равно загрызет, но другим легче будет. – И продолжал, не мигая, смотреть в глаза своей смерти. Сатана тоже неотрывно смотрел на него. И вдруг на мгновение пес отвел взгляд.
   Истощение и страх сказались. Падая под тяжестью животного, Василий понял: конец! Огромный пес подмял его под себя, раня шипами и… начал облизывать ему лицо. А потом охранял, не подпуская к нему других собак. Спас! Что это было: воля провидения, случайность?
   Лютый пес оказался ДОБРЕЕ ФАШИСТОВ. Внутри навязанной ему животной ярости, сохранился другой инстинкт: милосердия, которого не было у потерявших человеческое лицо палачей.

   – Наверное, смерть пожалела Васеньку, – так Василий Дмитриевич Оглоблин, участник войны, узник концлагеря «Бухенвальд», освобожденного в результате восстания самими заключенными 11 апреля 1945 года, член Союза Писателей СССР, журналист, поэт, мой наставник, назвал себя во время повествования спустя несколько десятков лет после войны, произнося свое имя отстраненно, словно пытаясь прикоснуться к себе самому в том страшном времени…
   Пройдя испытания, в которых вся чаша жестокости, низости, зверств была лично им выпита до дна, дожив до глубокой старости, Василий Дмитриевич считал, что немцы, как все люди на земле, были РАЗНЫМИ! Немецкий народ не весь разделял амбиции «наполеона» – убогого ефрейтора по имени Адольф.
   Узник Бухенвальда смог ПРОСТИТЬ немецкий народ, испытав то, что невозможно пережить, но при этом остался Человеком, Воином Справедливости.
   Рассказ о нем – моя Георгиевская Лента.