Пожар

               
   Я со всех ног бежала вдоль деревни по расчищенной бульдозером дороге, бежала из последних сил, боясь остановиться, потому что следом за мной неслась собака. Это была знакомая собака, Пират, охотничья и по совместительству сторожевая собака дедушки Арсения, брата моей бабушки. Но я ее панически боялась, и поэтому старалась от нее убежать. Пират уже настигал меня, и мне ничего не оставалось, как взобраться на сугроб, бывший раза в три выше меня. Ноги и руки меня не слушались от страха, но я все равно старалась залезть как можно выше. Пират от меня не отставал. Когда я уже совсем отчаялась и от страха съёжилась, боясь того, что собака может укусить меня за лицо, случилось самое неожиданное. Пират добрался до меня, ткнулся мне в коленки мордой,  и побежал дальше.  И тут громко, почти над самым ухом, во всю мощь своего звонкого голоса заорал петух. Я вздрогнула и открыла глаза.
-Слава Богу, это опять приснилось мне, – подумала я. Этот сон мне снился уже не первый раз, и каждый раз заканчивался одинаково, но тот ужас, который я переживала во сне, кажется, с каждым разом становился все сильнее…
   Петух прокричал еще раз, как будто нарочно под самым окном, где стояли наши кровати – моя маленькая железная раскладная и бабушкина с замечательной панцирной сеткой. На этой кровати спали  бабушка и моя младшая сестра Галинка – именно так все звали ее в нашей семье. Кроме меня. Я звала ее просто Галькой по причине того, что, несмотря на ее малый возраст, надоела мне она изрядно. Во-первых, она была ужасная драчунья. Могла запросто мне зазвездить любой игрушкой, какая была у нее в руках, а потом начинала неистово орать, как будто это я ее ударила, а не наоборот. На выручку к своей ненаглядной внучке тут же бросалась бабушка, и ей невозможно было доказать, что я и пальцем не трогала сестричку. Бабушка наказывала меня, а ее принималась утешать, как только могла. Во-вторых, меня часто заставляли сидеть с Галькой, а она меня, разумеется, совсем не слушала, и если я запрещала ей на правах старшей  делать то, чего нельзя, Галька наоборот старалась нашкодить еще больше. И потом опять все думали, что это сделала я, и опять попадало мне. И это несмотря на то, что Гальке еще не было трех, а мне уже шел восьмой год.
   Галька еще посапывала в кровати, и я очень обрадовалась, что она еще спит. Я потихоньку выбралась из-под одеяла, на цыпочках прокралась в кухню. Дома кроме нас никого не было. Папа с мамой были на работе, а бабушка отправилась в соседний район в загадочную деревню Питер  «к Тихону» - так она сама называла свой поход к родственникам дедушки. Это потом, когда я подросла, я узнала, что пойти « к Тихону, или «на Тихоновскую» означало пойти на престольный праздник Святого Тихона, церковь которого и располагалась в том самом соседнем районе. Там бабушка прожила большую часть своей жизни, поэтому ее всегда тянуло в те края.
   На кухонном столе нам был приготовлен завтрак – молоко в глиняной кринке, вареные яйца, напеченные бабушкой перед уходом накануне мои любимые пироги «картосники». Это были пироги-сочни  из ржаного пресного теста с толстым слоем картофельного пюре сверху. Вкус у них был неимоверный, особенно когда их ешь вприкуску с молоком.
   Пока я шебуршала на кухне, проснулась Галька, и полусонная пришлепала ко мне.
-Вот хорошо, что ты проснулась, сейчас есть будем.
- Не хочу я есть.
-А надо. А то не вырастешь, - попыталась я убедить ее.
- Я и не хочу вырасти, - как всегда завредничала сестра.
-А я хочу. Мне вот в школу в этом году, а я не хочу быть меньше всех.
- А я не пойду в школу, - продолжала показывать свой вредный характер Галька.
Я не стала настаивать на том, чтобы она поела. Захочет – сама попросит. Или сама поест, не маленькая уже.
- Я на улицу хочу, - заныла Галька.
- А нельзя, нас на замок закрыли.
- А я хочу!
- Вот мама придет с фермы на обед, тогда и выпустит нас. А так мы как выйдем?
- А когда она придет? Скоро?
   Я, хоть еще и не ходила в школу, но в часах уже кое-что понимала. У нас на стене висели большие часы с огромным маятником, которые отбивали каждый час. К слову сказать, это были не просто часы, а трофей моего деда, папиного отца, который прошел всю войну, закончив ее в Берлине. И когда демобилизовался, то приехал домой с этими часами. Так вот, по ним я уже давно ориентировалась который час. Нужно было только не полениться посчитать, сколько раз пробьют часы.
- Мама еще не скоро придет. Часы только одиннадцать раз пробили, а мама придет, когда они три раза подряд по одному разику пробьют. Поняла?
- Нет, она скоро придет!
  Спорить было бесполезно, и я предложила ей просто поиграть. Галька согласилась. Мы перебрались из кухни в общую комнату, где у нас в ящике были сложены все игрушки. На игру Гальку хватило не надолго. Ей, наконец-то, захотелось есть, и нам опять пришлось пойти на кухню.
Кухонный стол, деревянный, добротный, сделанный собственными руками другим моим дедом, погибшим на фронте, занимал почти все пространство маленькой кухоньки, потому что семья была приличная, как-никак пять человек умещались за ним. Стол стоял перед окном, перед ним было две длинных лавки. Одна стояла у стены, и те, кто сидел на ней, оказывались спиной к окошку, а другая как раз напротив окна.
Только я налила Гальке в кружку молока, как вдруг услышала на улице жуткие крики. Я инстинктивно глянула в окно, и испытала чувство жуткого страха. По деревне бежал сосед, которого все, от мала до велика, звали не иначе, как Иван Степанович. Он был очень странно одет – так обычно мужики только на сенокос одевались, чтобы спастись от назойливых слепней и оводов. На нем было белое исподнее белье, он сильно размахивал руками и орал. Что он орал, разобрать было невозможно. Следом за ним бежала его жена, тетя Люба, еще несколько женщин.
- Иван Степанович наверно с ума сошел, - предположила я. – А его все пытаются поймать.
  Галька, та просто смотрела на происходящее своими огромными глазищами. Я встревожилась, что сестра может сильно испугаться, и попыталась ее рассмешить.
- Ой, какой Иван Степанович смешной в белых штанах. Как в кальсонах бежит. Пойдем, посмотрим, куда он потом побежит.
   Я взяла сестру за руку и повела в другую, в большую комнату. Там было много окошек, выходивших на две стороны, так что просматривалась вся деревня. Мы подбежали к окошку, и обе застыли от ужаса. Наискосок от нашего дома, совсем близко, полыхал огромный пожар. Горело сразу два дома – нашей родственницы бабушки Марии и соседний с ней дом, в котором проживала большая семья. Одних только детей у них было пятеро.
   Очнулась я от того, что мне на лицо лилась вода. Когда я открыла глаза, то увидела, что передо мной стоит и громко ревет Галька, а сама льет мне в рот воду из алюминиевого ковшика. Я до сих пор удивляюсь, как такая кроха сообразила принести мне воды, ведь она никогда и нигде этого не могла видеть.
   Пожар полыхал все сильнее и сильнее. Народу в деревне было не много, все в основном на работе. Женщины на ферме, да на сенокосе – это происходило в самый разгар лета, 29 июня.  Домов уже было не видно из-за жутких размеров пламени. Казалось, что пламя достает до самого неба. Дома были оба деревянные, как и все дома в таежных деревнях, построены из ели, поэтому вспыхнули как спички. Народ как мог своими силами пытался справиться с бедой. Понимая, что тушить горящие избы смысла уже нет, все силы были брошены на то, чтобы не дать пожару распространиться дальше по деревне. Мужики забирались на крыши близь стоящих домов, им подавали ведра с водой, и они обливали стены и крыши домов, чтоб те не загорелись. Стоящий ближе всех к пожару дом, который был как раз напротив горящих, уже начинал слегка обугливаться и дымиться, и когда на его стену лили воду, то она превращалась в пар.
   Поднялся сильный ветер, и языки пламени стали еще длиннее. И вдруг ветер повернулся и стал относить пламя в обратную сторону от домов, в огороды. Для того, чтобы огонь не распространился по земле, мужики принялись распахивать огороды между соседними домами. Смотреть на это все было очень страшно. В тот момент почему-то не думалось о том, что там, в пожаре могут быть люди. Видимо мой детский разум этого не мог даже предположить, ведь я никогда не видела ничего подобного в жизни, и не представляла всех последствий. И когда я увидела, как под руки к нашему дому ведут еле живую бабушку Марию, то у меня мелькнула мысль не о том, что как хорошо, что она спаслась, а о  том, где она теперь будет жить…
- А мы с тобой не сгорим? – вдруг вывела меня из оцепенения Галька.
- Нет, не сгорим. Скоро мама придет, и нас откроет.
   Бабушку опустили  прямо на траву у нас в ограде, и через некоторое время мужики принесли огромный сундук – все, что успели вытащить из огня. Бабушка сидела на траве, обхватив голову руками, и раскачивалась из стороны в сторону. Мне было ее неимоверно жалко еще и от того, что мы не могли ее впустить к себе.
Вдруг из суетящейся толпы людей показалась мама, которая бегом бежала к дому. У меня как будто гора свалилась с плеч – наконец-то мы будем спасены. Мама быстро открыла замок на крыльце, забежала в избу, схватила нас с Галькой в охапку и громко запричитала. Мы прижались к маме, и нам было страшно от нее оторваться. Но мама, взяв себя в руки, быстро нам скомандовала, чтоб мы бежали к бане, которая находилась в конце огорода.
- Мы не пойдем, нам страшно, - в один голос завопили мы.  Мама постаралась нас утешить, и сказала, что она будет с нами, только кое-какие вещи из дома вынесет.
- Мы тоже будем вещи выносить, мы поможем тебе.
- Да уж помощи от вас… Вы хоть под ногами бы не путались.
   Мама принялась собирать пожитки  и вязать их в узлы. А мы стали наперебой собирать свои игрушки и выносить их на улицу, подальше от дома. Для нас ведь ничего ценнее в нашей детской жизни не было. Когда с игрушками было покончено, я вдруг вспомнила про елочные игрушки, которые были сложены в фанерный почтовый ящик и спрятаны подальше от наших глаз, на полати.
  Мама согласилась, что их тоже надо спасать. Она достала этот ящик, и мы с Галькой потащили его, как могли, из избы.
  О том, что происходило на пожаре, мы в тот момент даже не подумали. Когда мы почти управились со своими нехитрыми пожитками, прибежала соседка тетя Рая, и сказала, что к деревне подъезжает пожарная машина. И что дома уже почти сгорели, и пламя теперь уж скорее всего потеряет силу, и нашим домам не страшит. Мы снова побежали в избу к окошку – интересно же было посмотреть, как пожарная машина будет пожар тушить.
   Воды в пожарке было не много, и она не смогла до конца затушить пожар, хотя от домов оставались лишь головешки. Когда машина снова вернулась, закачав воду в реке, тушить было уже нечего. Сгорели два добротных дома  - у бабушки Марии, так и вовсе из двух половин: зимней и летней избы, в считанные если не минуты, то часы.
   Горе для деревни было великое. Бабушка Мария, убитая этим горем, беззвучно лежала у нас на кровати, все освободившиеся от тушения пожара соседи собрались у нас возле дома. Почти все мужики были с испачкаными сажей лицами и одеждой, белоснежное исподнее Ивана Степановича сейчас ничуть не отличалось от спецовки тракториста дяди Аркаши. Все выглядели не только уставшими, но еще и как будто виноватыми в том, что не смогли предотвратить это горе, не смогли справиться со стихией.
   Теперь, когда пришло осознание, что все случившееся уже невозможно исправить, все наперебой стали делиться тем, как заметили начало пожара, как бросились на спасение  домов. Мы с Галькой тоже уже немного оправились от страха, и нам было очень любопытно услышать взрослые разговоры. Благо нас никто и не прогонял, как это делалось обычно, когда взрослые не хотели, чтоб дети были посвящены в какие-либо подробности их жизни.
- Я вот проведать тетушку Марию пришел, не видел давно, -  вытирая кепкой сажу и пот со лба, рассказывал дедушка Арсеня. – Тетушка в подполье за чекушечкой пошла, а я присел на лавку к столу. А окно-то за спиной открыто было. Вдруг слышу, треск какой-то непонятный, как будто дрова в печке. Да громко-то так. Я обернулся к окошку, а там - мать честная! Петина изба горит. От двора пожар начался, двор уже весь пылает, и изба начинает гореть. А я-то сразу вспомнил, что у Пети мать-то парализованная дома, да и дети малые. Я в окошко и выпрыгнул, да скорей в избу. А там на кровати возле печки старуха лежит, а по ей маленький Ленька ползает...
- Знамо, ползает, ему ведь месяцев восемь или девять только…
- Ну, я Леньку-то первого схватил, да на улицу его вынес, у Августиного дома посадил на траву, а сам за старухой. А она хоть и худая, а тяжелая. Обездвиженная так… Еле выволок. А пока с ними возился, гляжу - у тетушкиного дома уже стена горит…
- Так, а старшие-то Петины ребята где? Васька с Колькой, да и Лидка тоже? Они-то где? Не в доме ли были?
- Нет, мальчишки на улице были, а вот Лидку не нашел.
- Так ее и сейчас нигде нет. Неуж-то сгорела? Жалко девочку, четыре годка всего ведь…
- Мужики, нам ночью-то придется на пепелище дежурить, долго шаять будет. Вон, у тетушки Марии зерно в ларях было. А зерно долго шает. Может и разгореться.
От пожарища шел жуткий жар. Даже у нашего дома стоять было  невыносимо. А уж подойти к самому пожарищу и подавно нельзя было.
Мама пошла посмотреть, кто приютил семью пострадавшего Пети. Вернулась вскоре, плача и вытирая слезы концом полушалка.
- Нету Лидки, сгорела наверно, - ответила она на вопрос бабушки Марии. Они обе принялись плакать, а следом и мы с Галькой. Нам было жалко подружку, мы часто с ней играли.
Начинало темнеть, с пастбища пригнали скот, и постепенно все начали расходиться по своим делам. Мама подоила корову, быстренько покормила нас и снова пошла куда-то. Мы остались с бабушкой Марией. Мы даже где-то в глубине души были рады, что она у нас ночует – уж очень мы ее любили.
Вернулась мама быстро. С порога радостно возвестила: - Нашлась Лидка-то! В картошке пряталась, а как темнеть-то стало, так испугалась, вышла и давай реветь. Августа услышала,  схватила ее, да и побежала с ней к Пете. Ох уж там реву-то от радости было!
- Слава Богу! – перекрестилась бабушка Мария, - хоть тут-то Господь смилостивился, не дал погибнуть ангельской душе…
-Так ведь что интересно, когда искали-то Лидку, уж и кричали, и звали, а не вышла. И вроде по картошке тоже смотрели. Да ботва-то большущая, не увидели видать…
  На следующее утро примчалась домой из Питера бабушка. Слухи о случившемся таком страшном пожаре в нашей деревне распространились быстро, дошли и туда. Она только зашла домой и сразу заголосила в причет. Мы наперебой кинулись ей рассказывать, как все было. Все ведь на наших глазах произошло. Да еще в ходе обсуждений случившегося от взрослых немало подробностей почерпнули. Например, мы уже знали, что пожар устроили Васька с Колькой. Васька был моим  ровесником, а Колька на год старше. Они решили покурить во дворе, а там солома лежала на подстилку корове. Видимо спичку, или окурок бросили, вот солома и вспыхнула. А они испугались, и убежали. И никому не сказали, что солома горит. Вот дом и загорелся.
- Хорошо хоть Иван Степанович домой с покоса на обед пришел, так всех и поднял,- с деловым видом подитожила я.
- А Валька его сумасшедшим обозвала, когда он по деревне в белых штанах бежал, - решила наябедничать сестричка. Я показала ей кулак.
  Потом пришла с фермы на обед мама, начала рассказывать, что она пережила, когда узнала, что у нас в деревне пожар.
- Мы с Надей, с Петиной женой  решили в село в магазин сходить. А там стулья привезли мягкие. Надя и купила два стула. Вот идем мы с ней домой, по стулу несем. Дошли до фермы, и вдруг жуткий дым в той стороне, где наша деревня. Я испугалась, да как заору: - Ой, глянь, пожар ведь у нас в деревне. Да как раз посередине. А у меня девки одни под замком сидят. Вдруг она спички взяли, да зажгли. Ну, и побежали мы с ней бегом с этими стульями. А как на «верха» выбежали, да увидели, что это как раз ее дом горит, так стулья бросили, да и не помним, как пробежали это расстояние.  Я потом за стульями сходила, принесла. У них теперь из имущества только эти стулья и остались. Слава Богу, хоть все дети целы, да и бабушку дядюшка Арсеня наш вынес.
  Пожарище тлело почти все лето. Видимо, зерно, которое у бабушки Марии в ларях было, горело, потому что все лето пахло так, как будто в печке хлеб подгорел. А еще сильно пахло всякими лекарствами. Когда-то в одной из половин бабушкиной избы располагался медпункт, и когда его перевели в соседнее село, все медикаменты так и остались  на прежнем месте. И теперь иногда был слышен небольшой хлопок – видимо взрывался пузырек с каким-нибудь препаратом, а потом по деревне распространялся едкий химический запах. К концу лета мы, любопытные ребятишки, несмотря на запреты взрослых, все же частенько наведывались на пожарище. Там находилось немало интересного для нас – например, расплавленные стекольные слитки. Стекло  приобрело такие причудливые формы, что можно было часами разглядывать эти находки.  И каждый раз, разглядывая очередной слиток стекла, я представляла, как ненасытное пламя пожирает стены, а по бревну стекает, как слеза, расплавленное стекло…

30.04.2019