Архаичное

А третий, военный и щуплый,
послюнил свой угрюмый перст,
полистал страницы —
о, кого он жестом напомнил?
Да, Крючкова в очечках,
неизвестного публике в те времена,
но имевшего выплыть спустя,
в август всех крючковатых полканов спустя! —
значит, листнул страницы, посопел над рукописью —
и угрюмо бурчал:
что вот лично ему это все по маю — а вот нравятся...
Те, кто до тридцати ушел!
Кто все высветил... выхватил... выплеснул...
кто свел счеты! —
Эти — нравятся больше!

Враждебно и виновато
мы врозь отвечали молча:
Ну, живы... Не ваше дело!
Не ваше, не ваше дело!

(Назавтра, на гульбище общем
                этот третий хвалился:
ему деревенский учитель-земляк
порой на возглас обиды:
«Ты не понимаешь!» —
ему говорит учитель: «Ну, я же читал и Лермонтова…»)

Нацеливши буркалы в розги размоченные,
второй одобрительно крякнул.
Четвертый, сопя трехзвездочно
и осоловело обеда после,
поскольку был дешев коньяк,
пятому горстку соли отсыпал
из глупой картонной пачки...
Шел семинар
молодых писателей.
1985, 1997