Имя на поэтической поверке. Арон Вергелис

Это стихотворение «Скажем слово о погибших», вызывающее глубокие эмоции, повествующее о трагических событиях минувшей войны, написал Арон Вергелис:

       «Скажем слово о погибших».

«Гул в деревьях, шум в деревьях,
А затих буран лесной…
Скажем слово о евреях,
Уничтоженных войной.

На коленях не стояли
Дети, бабы, старики,
Оккупантам в Бабьем Яре
Не лизали сапоги.

Раздевали их штыками
И косили всех подряд –
Баб, закрывших грудь руками,
Стариков, отведших взгляд.

Все они теперь одеты
Незабудками, травой
И покоятся не где-то,
А в земле своей родной.

Скажем слово о погибших
На заре, на склоне дней,
Землю русскую любивших
Так, что спят в обнимку с ней.

Гул в деревьях, шум в деревьях,
А затих буран лесной…
Скажем слово о евреях,
Уничтоженных войной».
перевод Юнны Мориц.

Арон Алтерович Вергелис (7 мая 1918 года Любар Волынской губернии – 7 апреля 1999 года г.Москва) – еврейский советский прозаик, поэт, публицист, редактор, общественный деятель. Писал на идише. Вот краткий рассказ о себе:

«Родился я через полгода после Октябрьской революции в тихом местечке на Волыни – Любар. В тридцатом году вместе с родителями, сестрами и братом переехал в Биробиджан.

Брат комсомолец был организатором совхоза. Я работал у него пастухом.
Об этом я написал своё первое стихотворение «Телёнок тонет». Учился вМосковском педагогическом институте имени В.И.Ленина.

С 1940 года в Красной Армии, в звании старшего сержанта. В войну – десантник.
Командир разведвзвода, командир пулемётного взвода. Два раза был ранен.

Закончил войну в Шпандау, под Берлином, демобилизовался в 1946 году, в звании старшего лейтенанта.

В годы войны, естественно писал мало. После больше. Много времени отдаю журналистике.

Меня привлекает работа в разных жанрах – поэзии, прозе, публицистике. Никогда не искал в жизни лёгких путей и тем счастлив…».

«Рыжий», как называли его коллеги, и как он сам назвал себя в одном из стихотворений, еврейский поэт, прозаик и публицист Арон Вергелис, честно служил системе, его породнившей и избравшей его на роль «главного еврея Советского Союза».

Арон Вергелис был одним из немногих еврейских литераторов СССР,не арестованных в ходе антисемитской кампании 1948-1953 годов.

Более того, в 1961 году, когда в ЦК было принято решение об открытии в СССР журнала «Советиш геймланд» (Советская родина) на еврейском языке, именно Арона Вергелиса назначили главным редактором нового журнала.

Призванного показать всему миру, что еврейская культура и литература в стране победившего всех социализма процветает – естественно, при полном отсутствии антисемитизма.

В 1960-80-х годах, Арон Вергелис неоднократно выезжал в страны Западной Европы, Северной и Южной Америки в пропагандистские турне, с целью разъяснять политику советского правительства по отношению к евреям СССР и к Израилю.

По итогам этих поездок написал книгу: «16 стран, включая Монако. Путевые очерки». Москва. Советский писатель. 1990 год.

Принимая участие почти во всех кампаниях внутри СССР, направленных против борьбы советских евреев за право репатриации в Израиль.

В четырёх сборниках стихотворений Арона Вергелиса, «У родника» 1940 год, «Вторая встреча» 1961 год, «ОТ А до Я» 1970 год. «Путь» 1972 год, видна несомненная литературная одарённость поэта, его любовь к укладу и культуре ушедшего мира черты оседлости, искренняя скорбь по жертвам Катастрофы европейского еврейства.

Арон Вергелис – автор хрестоматии для начальных школ на идиш в Советском Союзе, изданной в Хабаровске в 1986 году.

Много времени уделял, Арон Алтерович обучению писательскому мастерству, молодых еврейских писателей.

Пьесы Арона Вергелиса ставились Московским еврейским драматическим ансамблем предтечей Государственного еврейского театра «Шалом».

Долгие годы Арон Вергелис был членом Советского комитета защиты мира, входил в Антисионистский комитет советской общественности.

Арон Вергелис был женат на дочери классика советской литературы, Валентина Петровича Катаева, автора знаменитой повести «Белеет парус одинокий» и главного редактора журнала «Юность» (1955-1961), Евгении.

После закрытия в 1991 году журнала «Советиш геймланд», издававшегося на государственные средства, Арон Вергелис стал издателем и редактором журнала «Ди идише гас» - «Еврейская улица» (1992-1998).

Чтобы спасти журнал, в те нелёгкие годы, Арон Вергелис отправлялся за границу «с шапкой по кругу», не гнушаясь брать пожертвования от прежних неприятелей, на выпуск журнала.

Когда он говорил своим знакомым, в последние годы, в России, что никогда не был в Израиле туристом, и вряд ли уже туда поедет, в его голосе слышалось сожаление.

На страницах этого журнала были опубликованы его последние яркие стихи, на темы Библии.

За несколько месяцев до кончины, Арон Алтерович Вергелис умер 7 апреля 1999 года, у него всё-таки отняли и этот журнал, какая-то крупная коммерческая фирма позарилась, на помещение в центре Москвы и захватила его.

Похоронен Арон Алтерович Вергелис на Ваганьковском кладбище.

За заслуги перед Отечеством, поэт-фронтовик Арон Алтерович Вергелис был награждён:

   -орденом Отечественной войны I степени 6.04. 1985 года.
   -орденом «Знак Почёта».
   -медалью «За боевые заслуги».

На светлую память об Ароне Вергелисе остались его замечательные стихи о патриотизме, о тяжёлых днях войны, о любви к советским людям, к Родине и природе.

Из поэтического наследия Арона Вергелиса.

       «Я воистину жив».

«Я воистину жив – не убили.
Это, мама родная, к добру:
Меньше мальчиком в братской могиле,
Меньше мальчиком в Бабьем Яру.

Я воистину цел – не калека.
Это, мама родная, к добру:
Меньше на одного человека
Враг оставил без ног и без рук.

Я воистину выжил, родные, -
Пулю, штык и петлю миновал,
Камер газовых спазмы стальные,
Крематория чёрный пенал.

Но ни в грош я не ставил бы жизни,
Если б этот не выиграл бой,
Не вернул бы свободу Отчизне, -
Я тогда бы покончил с собой.
1945 год, перевод Юнны Мориц.

       «Как зажигать костёр».

«Тонка шинель. Ночь холодна в апреле.
Зажечь костёр? Но спички отсырели

Я из патрона ссыплю наземь порох,
Ногтём с цигарки искорку стряхну.

Огонь взлетел, погас, но сучьев ворох
Горит, и струйкой дыма – в вышину!

И рота новичков потрясена:
Как жизнь сурова! Как проста она!»
1941 год, перевод Евгения Винокурова.

       «Белка».

«Артиллерия ударила! А белка испугалась:
Не иначе, как охота началась…
С ветки спрыгнула, как молния помчалась
И ко мне в траншею сорвалась.

Ах, зверёк… Не знает он, что та пристрелка
Не по ним зверькам, бегущим наугад.
Как не бьют по тяжким танкам дробью мелкой,
Так по белкам из орудий не палят.

Белка, белка! Как ей знать , что рядом
Зверолов лежит былой, что смотрит он
Изумлённым на неё, печальным взглядом…
На войне охотник с белкой примирён».
1943 год, перевод Владимира Соколова.

       «Ручеёк».

«Ручей и не более -
Журчанье, сверканье красивое.
Но с армией воинов
Его Рокоссовский форсировал.

Водичка расстелена
Лучистыми струйками чистыми.
Местечко расстреляно
Над этой водичкой фашистами.

И горечь, и сладость
Журчат в ручейке незабытом –
Победная радость
И слёзы по людям убитым».
1977 год, перевод Юнны Мориц.

   «Другу, который навестил меня в госпитале» 

«Придёшь ты с новостью потёртой,
Но самой радостной, мой друг:
Вчера я числился как мёртвый,
Но жив я оказался вдруг.

Огнём и кровью, смертным стоном
В три списка я внесён войной:
Один – на выдачу патронов,
На память вечную второй.

А в третьем – те, кто жив остался
По воле случая! Под ним,
Под третьим, писарь расписался,
Узнав, что я судьбой храним.

Да, случай был! И в битве смертной
Делил я тяжкою порой
С другими список милосердный –
Из мёртвых, возвращённых в строй.

Когда придёшь ко мне в палату,
Где нынче раненый лежу,
Тебе, дружище, я как брату
Всю правду чистую скажу:

Кому судьба прожить поболе –
Тот и убитый не умрёт,
И даже случая по воле,
По воле случая живёт»
1944 год перевод Юнны Мориц.

       «Новоселье».

Покрыты пылью и золою,
В сыром окопчике привстав,
Прикурим жадно под полою
Цигарка обожжёт рукав.

И на войне претит безделье.
Назло врагу, мы не умрём,
И справим это новоселье,
И спирт закусим сухарём.

Душа очнулась от удара,
За ней вослед очнулась плоть.
И вот прошу я санитара
Нарыв на пальце проколоть.

Вокруг подначивают: - Друже,
Ты что нашёл у паренька?
И всё ж коли его не дюже,
Оставь работу для штыка…

В окопе, что продут метелью,
Согреты верой, не вином,
Мы с другом под одной шинелью
До ранней птицы прикорнём».
1943 год, перевод Натана Злотникова.

       Два метра земли».

«За спиною – черта горизонта.
Предо мною – два метра земли.
Не порогом – линией фронта,
Эти метры легли.

Мне их брать не иначе, как с бою.
Но раздумывать стану едва ль…
Два обугленных метра – за мною,
Впереди километры и даль».
1941 год перевод Льва Беринского.

       «Подвиг».

«Человек неважно защищён,
Не бронёй прикрыт, а кожей нежной.
Но выходит против танка он
На огромной на равнине снежной.

Просто так не остановишь танк,
Но зажата в кулаке граната.
Танк рычит: мол, так тебя и так…
- Мелюзга, чего тебе здесь надо?

Потягаться вздумал? Не постиг,
Что такое танк? Так я отвечу:
На снегу от гусениц моих
Остаются клочья человечьи!..

Человек неважно защищён,
Не бронёй прикрыт, а кожей нежной.
Но выходит против танка он
На огромной на равнине снежной.

Танк велик, а парень невелик,
Он с гранатой валится под треки.
Взрыв. И в красном взрыве – не на миг,
На века! – сверкает свет отваги…
1943 год, перевод автора.

     «У проволочных заграждений».

«Я лежу у колючей проволоки.
                Здесь раздумья кончаются.
Как большая моя колыбель,
                земля подо мною качается.
Средь многих примет
                я одну сберегаю примету:
Нужно сделать единственный шаг
                через проволоку эту,
Только шаг –
                и колючая проволока
                за спиной остаётся,
И ещё только шаг –
                И смерть сдаётся».
1941 год, перевод Булата Окуджавы.

       «Я по вас тоскую».

                Памяти Моисея Тейфа,
                Матвея Грубиана, Овсея Дриза.

«Собратья на пирах, вы обратились в прах,
Друзья в боях, друзья в трудах, вы – прах, собратья,
Тройное эхо на родимых на холмах.
Вас, одинокий, не могу уже собрать я.

Тоска по вас, тоска все ночи напролёт
По - волчьи воет, чтобы сны летели мимо.
И одиночество холодное грядёт.
Всё, что случилось непоправимо.

А свет ваш добрый, словно свет погасших звёзд,
Мне прямо в душу упадёт, чтобы навеки
Я не сумел забыть про тот вселенский мост,
Где трясся с грохотом я на простой телеге.

Как будто бы во сне, в небесной вышине
Четвёрка дружная колёс – пусть не без скрипа –
Катила весело, и любо было мне…
Неужто то был сон? Я спал бы без просыпа!

Друзья минувших дней, друзья грядущих лет,
Круг разомкнулся наш, и всё ж никто на смену
К нам не придёт. Навек простыл телеги след.
За всё, что не ценил, даю большую цену.

Собратья! Каждый раз мне говорит о вас
Любой пустяк, любой штришок – аж ноют кости!
И смерть не так страшна, разлуки страшен час,
Её, разлуку, не схоронишь на погосте.

Тоска по вас, тоска все ночи напролёт
По-волчьи воет, чтобы сны летели мимо.
И одиночество холодное грядёт.
Всё, что случилось, всё непоправимо.

Тоскуя и любя и мысленно лепя
Единый образ ваш – жду Вечности прощенья.
Взяла она в заклад три золотых рубля,
Пока четвёртый рубль, бумажный, в обращенье.

О тяжко, тяжко мне, уж лучше б на войне,
Где смерть совсем не тратит время на угрозы,
На бруствер пасть ничком иль в поле на стерне –
Лицом к врагу!.. А здесь острей свинца жгут слёзы.

Смерть, как и жизнь, одна. В мальчишьи времена,
Когда ещё нет кошелька, но есть монета, -
Пусть очень мелкая, - есть радость и весна,
И есть надежда, что навек продлится это,

Несли мы чепуху, а счастье на скаку
Вдруг настигало, озаряло ненароком,
Открыв провидческую каждому строку.
И вскоре, вправду, каждый стал себе пророком…

Тоска по вас, тоска все ночи напролёт
По-волчьи воет, чтобы сны летели мимо
И одиночество холодное грядёт.
Всё, что случилось, всё непоправимо».
1974 год, перевод Натана Злотникова.