Не искрит

Не искрит.
А раньше - искрило. Полыхало синим, как чистый лист,
проходила дрожь и внутренний сценарист
Доставал машинку, творил сюжеты, один за одним,
И мир превращался в дым
Растворялся в пламени, как свеча,
И жизнь была горяча.
Все сбывалось, конечно, а как еще,
если жить и весело, и горячо,
Если дни сочатся, как виноград... Не смотри назад.
Все прошло, все высохло, как сухофрукт,
Вроде, вкус все тот же, и сахар тут,
сладость есть, как от импортных конфет.
Только сока нет.
Раньше на первый же текст оказывались на волне,
На второй - в постели, на третий - он был во мне,
На четвертом метали молнии в чумный пир,
Пятым творили мир.
На шестой расставались, конечно же, навсегда,
На седьмой сходились, как поезда,
На восьмом замыкался привычный круг,
не размыкая рук.
Все мужчины были воинами, женщины - ведьмами, как на показ,
Все горели, и возрождались из пепла - за разом раз.
Но устали. Пошли молиться, просить покой,
повзрослели, выросли над собой,
Над деревьями выросли, над людьми.
Все пережили и переросли.
Преисполнились здравого смысла, такта, ума,
Так нам и надо, господи, по мерке - сума,
Так, незаметно, вошли в свою колею,
И околели у пропасти на краю.
Мне не пишется, господи, не от работы ли?
Не от нехватки ли витаминов в моей крови?
Может, магнитные бури сотрясают дом,
Рушится мир, а я в нем. - Мы идиоты, господи. Отче, прости! - Вы идиоты, любимые дети мои.
И бог не покинул нас, и голос еще не охрип,
и сценарист в одиночной камере в ночь не спит,
пишет, царапает чем-то на бетонной стене:
Помоги мне - наоборот. Три тире, три точки и три тире.
Просыпайся, выходи из камеры в свет,
уезжай на трамвае, которого нет,
путешествуй по весям и по городам,
не веди счет годам.
Не искрит. Все так безопасно, что не о чем петь,
Говорят, так незаметно приходит смерть.
Говорят, где-то в степи бывает большой пожар,
Раздувается марево, словно ало-лиловый шар,
Земля горит и не потухает, и не остынет вовек,
и тогда живет человек.
Дай мне силы, господи, выйти из тишины и жить.
Дай мне слово - словом творить.