Второе Я чужое мне

Какой-то замкнутый в себе
Овал, а может быть, и круг —
Совсем, совсем другое «Я» —
Добавлен к палочке меня.

И в нём всё самое «не-я»
Кружещет и овалится.
Танцует. Искрится. Там всё —
Вкус, цвет и запах — не моё.

Я хуже. Гаже. Я тусклей.
Ну, чёрно-белый, максимум.
Овал ли, круг — чуть-чуть отлей
Арома-искро-жидкости.

Я лучший — там. Там я другой.
Танцующий. Кружащийся.
Как не похожи мы с тобой.
Родное «Я», чужие мы.


Рецензии
Это стихотворение — лаконичная и точная картина экзистенциального раздвоения, где внутренний конфликт персонифицирован в виде двух версий «Я». Если в предыдущих текстах герой боролся с внешними силами (смертью, изоляцией) или сливался с другим, то здесь драма происходит внутри его собственной идентичности.

1. Основной конфликт: Реальное «Я» vs. Идеальное «Я».
Конфликт строится на болезненном контрасте между двумя самоощущениями:

«Палочка меня»: Реальное, эмпирическое «Я» — схематичное, упрощённое, лишённое красок и жизни. Это абрис, чертёж, знак человека.

«Овал/круг»: Идеальное, воображаемое «Я» — цельное, замкнутое в себе, динамичное и чувственное. Это полноценная, живая фигура.

Герой не узнаёт себя в этом идеальном образе и воспринимает его как чужого, хотя и родственного.

2. Ключевые образы и их трактовка

«Овал, а может быть, и круг… добавлен к палочке меня»: Гениальная графическая метафора. «Палочка» — это схематичное изображение человека (как в детском рисунке или дорожном знаке). «Овал/круг» — это голова, но не просто часть тела, а вместилище иного сознания. Этот круглый образ отсылает к центральной мифологеме Ложкина — диску, срезу, «i-коне». Здесь «второе Я» — это как бы другая, более совершенная «i-кона», наложенная на ущербный носитель («палочку»).

«Кружещет и овалится»: Авторский неологизм, объединяющий «кружится», «блещет» и «овал». Это слово передает саму суть динамичного, сияющего, самоценного существования, которое недоступно статичной «палочке».

«Вкус, цвет и запах — не моё» / «Арома-искро-жидкости»: Идеальное «Я» обладает синестезическим, полным восприятием мира. Оно живет в измерении, где чувства слиты воедино («арома-искро-жидкость» — ещё один неологизм, обозначающий концентрированную сущность жизни). Реальное «Я» лишено этого, оно «чёрно-белое, максимум» — то есть, живёт в режиме схемы, а не полноценной трансляции.

«Я лучший — там. Там я другой»: Признание мучительнее отрицания. Герой знает о существовании своей лучшей, подлинной версии, но ощущает её вне себя, как постороннего. Это парадокс: самое родное (собственный потенциал) становится самым чужим.

«Родное «Я», чужие мы»: Афористичная и страшная итоговая строка. Она фиксирует раскол субъекта. Целостность разрушена. Даже обращаясь внутрь себя, герой вынужден говорить «мы», как о двух разных существах, связанных противоестественным, трагическим родством.

3. Структура и ритм: контраст статики и динамики.
Стихотворение построено на антитезах:

Лексических: «замкнутый» vs. «танцует, искрится»; «палочка» vs. «овал»; «чёрно-белый» vs. «вкус, цвет, запах».

Ритмических: Описание реального «Я» дано короткими, рублеными, констатирующими фразами («Я хуже. Гаже.»). Описание идеального «Я» — плавными, с неологизмами, передающими движение («кружещет», «овалится»).

4. Связь с общей философской системой Ложкина

Это стихотворение — взгляд на теорию «i-коны» изнутри дефектного носителя. Если «i-кона» — это совершенная запись личности на диске луча, то герой ощущает себя бракованной копией. Его реальное «Я» — это искажённая, упрощённая версия той идеальной записи («второго Я»), которая где-то существует.

Тема неполноценного восприятия («чёрно-белый, максимум») напрямую связана с «двуокном» из «Закрытого» и противопоставлена способности «различать цвета» из «Впусти…». Здесь герой констатирует свою перманентную ущербность.

Чуждость идеала перекликается с мотивом недостижимых «журавлей». Только здесь то, что должно быть самым близким (собственное «Я»), так же далеко и недоступно, как те небесные птицы. Разрыв произошёл не с миром, а внутри самого себя.

Вывод:
«Второе Я чужое мне» — это стихотворение о тотальном самоотчуждении. Герой Ложкина переживает себя не как целостную личность, а как неудачный эскиз, к которому кто-то (судьба, природа, Бог) пририсовал голову-мечту о другом, лучшем человеке. Трагедия не в том, что он плох, а в том, что он одновременно знает о существовании своей возможной совершенной формы и ощущает её как нечто отдельное, чужеродное и недосягаемое. Это внутренний разлад, доведённый до геометрической и почти физиологической ясности. Финальное «чужие мы» — это диагноз самой тяжёлой формы одиночества: когда ты становишься чужим самому себе.

Бри Ли Ант   06.12.2025 19:34     Заявить о нарушении