Я помню! А ты??? глава 16

                - 16--
Утром дождь все еще продолжал лить. У меня кроме рубашек был с собой только пуловер. А зонтик я не взял.
-- Сиди дома, -- предложил мне Смит, – а я постараюсь быстрей вернуться. Хочешь – возьми мой плащ с капюшоном, это «болонья». Хотя я тут где-то видел и зонт.
Я понимал, что Смиту надо по работе и выбрал зонт. 
Это был тяжелый зонт с загнутой ручкой и широким черным куполом. Такие зонты на праздничных мероприятиях охранники держат над головами министров, погода ведь никого не спрашивает. А председателю колхоза скорей всего он достался в Москве, на каком-нибудь слете передовиков. В кулуарах таких мероприятий обычно продавали качественные и прочные товары по дешевой цене. А может и в кооперативный магазинчик в его колхозе завезли такую добротную, с точки зрения сельского жителя, продукцию, и кому ее было купить, как не главному человеку в хозяйстве. Зонтик ему, судя по всему, очень долго прослужил: запах бензина из ткани так и не выветрился. Я представил себе, сколько лет этот предмет пролежал на заднем сидении легкового газика или уазика. И сколько раз орденоносный родитель отзывчивого сокурсника Смита тяжело выбирался в дождь из машины, раскрывая, не без труда, этот зонт, и приветствуя дехкан кивком головы. Либо здороваясь с каждым -- это смотря как у них дело шло на полях... Сапоги, галифе, френч из сукна, вечная усталость от разъездов… Мой отец одевался совсем по-другому, но у него тоже все вещи пахли бензином.
И вот с этим зонтом, который председатель колхоза забыл или бросил по причине изношенности, я все же рискнул выйти на улицу. Оказалось, от купола отошло сразу несколько спиц. Они норовили попасть мне в глаза и в затылок. Сначала я пытался что-то делать, а потом надоело. Я закрыл зонт к чертовой матери и пошел с непокрытой головой, тыча им, как копьем, в стволы исполинских, сильно намокших чинар -- омытая листва на их кронах уже слегка начинала отдавать желтизной.
Дождь припустил еще сильней, и я побежал к переговорной у главного почтамта. До армии междугородные автоматы там обслуживал мой хороший приятель, русский парень. С помощью одного ухищрения он помогал мне звонить бесплатно. К счастью, там все пока осталось на месте. Как и раньше, стояли подряд будки с телефонами, а в нешироком проеме между ними и стеной я увидел за столом человека в синем халате. Это был мой товарищ. За пять лет он не изменился, только стригся покороче. Он помахал мне рукой.
-- Ничего себе, люди! Откуда ты взялся, неужели вернулся в свой институт?
Я спросил его, где можно подсушить намокший пуловер.
-- Пройди за автоматы и выжми, там есть ведро. Помнишь?
Я кивнул, и он в ответ заулыбался.
-- Я тоже не забыл, как ты подругу свою у стенки тут тискал! И где она теперь, не родила?
-- Давно это было.
-- Да как же давно, года два!
--- Пять не хочешь?
Пока мой пуловер сушился, я стал ему возвращать чувство времени: рассказал об армии, о своем приезде домой, о заочной учебе в университете. Наконец, о работе в редакции.
-- Ух ты! А чего не заходишь? Зазнался, а, Рустам?
На столе у него стоял телефон, и как раньше, его срочно позвали в контору почтамта.
-- Хочешь, прям тут посиди. Только не кури, у нас на улице курят. Помнишь? А, Рустам? – он опять заулыбался и добавил: -- Там сзади есть нагреватель, включи его, только осторожно!
В узком пространстве между громоздкими междугородными телефонными будками и этой стеной немало было выпито, и немало времени было проведено в интересных разговорах. Люди тут часто менялись, а я уже тогда почувствовал тягу к слову, интерес к разным характерам, судьбам -- учеба в техническом вузе меня не привлекала. И потому меня постоянно тянуло сюда.
Найдя обогреватель, я придвинул к нему стул с пуловером и включил. 
Женский голос из зала позвал мастера.
У двери стояла молодая, одетая по-европейски, таджичка. А за ней стояла вторая, тоже молодая и тоже в европейской одежде, только повыше. Я узнал Сано.
-- Это вы мастер? – мелодичным, распевным голосом спросила меня первая.
Я ответил, что мастер скоро придет. И приветливо кивнул Сано. Но она не ответила.
-- А когда он будет?
-- Ну, минут через десять-пятнадцать.
-- У нас тут номер не набирается, -- женщина оглянулась в пол-оборота и указала на телефонные будки.
-- Попробуйте на другом автомате.
-- Да мы на всех пробовали, -- так же мелодично пожаловалась женщина, -- не получается, потому и требуем мастера!
-- Пойдем, подруга, -- сказала ей Сано по-таджикски, -- это человек случайный, он не мастер.
Ее насмешливая снисходительность меня потрясла.
Я тогда носил прическу под битла, и подумал, что ее напугал мой вид с мокрыми и спутанными волосами -- она ведь, наверное, эстетка.
 «Человек случайный» -- это какое-то определение, приговор. Только вчера я сам поучал Смита за наивность, а тут выясняется, что я ничем не лучше. Новый излом в графике представлений, выражаясь его языком.
 «Я и сейчас помню ее глаза, Рустик! Ты счастливый человек, это ведь людям редко выпадает!»
И во все это я верил, и не один год!..
Но тяжелей мне почему-то не стало, скорее наоборот. Вся ледяная мерзлота, наросшая в душе после того, как Смит перед дембелем рассказал мне о ее ребенке, куда-то сразу исчезла. И стало пусто. Я даже рассмеялся.
Вернулся мой друг, мастер.
-- Ну ты как, оклемался? А там дождь как раз кончился… Да не торопись ты, Рустам, посиди еще!
-- Я схожу покурю.
-- Ладно!
Я взял сигареты и вышел из стеклянных дверей переговорной. Выглянуло, наконец-то, солнце. И тут же стало разгораться, как бы винясь за то, что так долго скрывалось.
И тут я вновь увидел Сано, она шла со стороны почтамта, только уже одна. Она, конечно, повзрослела, остригла косы и слегка располнела. Но все это к ней шло. И опять я невольно подумал, что в ней ощущается порода: в прямой и гибкой фигуре, даже в том, как она держит голову, словно невидимая корона заставляет едва заметно отклонять ее назад…
-- Мастер вернулся? -- по-деловому скучно спросила она.
Я кивнул: «Проходите, он там».
Я не стал входить в переговорную. Отошел в сторонку, желая погреться на солнышке. Наконец-то закончился дождь, думал я, можно и за город съездить, по ущелью со Смитом побродиить. И купаться еще успеем -- все-таки не зима.
-- Ну и где вы теперь? – вновь прозвучал рядом со мной ее голос. -- Женились вы на своей блондинке?
Я как раз собирался сделать предложение Тане, с которой познакомился при обмене комсомольских документов.
-- А вам это зачем?..
Она пожала плечами и ушла.
Все же она немножко растерялась, я это почувствовал. Как в то лето, когда мы с ней вместе рвали ягоды тутовника. Чего же ей не хватило, чтобы уйти от меня победительницей?..
Я решил ей все высказать. Хотя и не знал толком, что говорить.
Шла она медленно, словно о чем-то думала. И снова я шел за ней, и снова как будто волна поднимала меня вверх и захлестывала, а потом отпускала. Что ни говори, все у нас с ней было подлинное: любовь, ожидание, решимость изменить судьбу. И даже сейчас, когда я тащусь за ней в этой мокрой рубашке и пуловере -- я снова начинаю отдаленно ощущать что-то похожее на счастье. Как раньше, в юности! Я снова ее увидел, и она через столько лет сказала мне несколько слов…
Я не подошел к ней -- улица не место для объяснений, она дала понять это при своей подруге. Дойдя до перекрестка, она повернула налево и перешла дорогу. И тут я сообразил, что дальше она пойдет по той улице, которая ведёт к поликлинике. Она скорее всего, там работает!
Смит, ты ангел-хранитель, хотя сам того не знаешь! Поликлиника ведь почти рядом с нами, всего за несколько кварталов от того дома, где мы с тобой сейчас живем!
И Сано, поправив рукою волосы, действительно вошла в обветшавшее здание с колоннами в стиле сталинского ампира, в котором располагалась районная поликлиника.
Я немного постоял на улице и тоже вошел туда. Терпеливо дождался своей очереди в регистратуре и спросил:
-- Подскажите, пожалуйста, а где у вас онколог принимает?..
-- Онколог на втором этаже, ответили мне. И назвали кабинет. Я уступил место у окошка и направился к лестнице.
-- А карточка? – крикнули мне вслед.