Шаритэ

Осень моя чужая в заморской речи,
в тряпках с плеча не нашенского рантье.
Скученность межсезоний и междуречий
и медсестричка из клиники Шаритэ
в белом халатике, стройная, как тростинка,
с голосом, вроде шелеста камыша.
Тише, будильник, молчи, не шуми, не динькай,
может, у нас получится? Не мешай.

Снова между двух огней, но куда отсюда,
в парке больничном осенние холода,
страж мой звонит, раздражает, достал, паскуда.
Вдруг бы она мне сегодня сказала - да.
Юная барышня, миленькая садистка,
ножки длиннющие, талия, всё при всём.
Милая, встань - про себя говорю - пройдись-ка,
а медсестричка - мы вас всё равно спасём.

Всё понимаю по голосу, будто зная,
время придёт и затянется навсегда
боль эмиграции - рана моя сквозная.
Будут потом бесконечные поезда.
Вспомнится Сена, в которой вода свинцова,
клиника, барышня - милая егоза.
Этот будильник допёк меня, право слово,
у медсестрички заплаканные глаза,

руки дрожащие. Осень моя, останься,
в Питере холод и пьяная солдатня...
Может, случится - и цепь безымянных станций
встретит когда-то вернувшегося меня.
Будут ещё перестрелки, бои, погоня,
солнце, идущее прямо сквозь дым в зенит,
кони в агонии, бьющиеся кони.
Если будильник когда-нибудь зазвонит.