Би-жутерия свободы 29

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

Глава#1 Часть 29
 
Ничего странного не было в том, что я, со своими непомерными запросами завышенных требований, падкий на соблазнительные строки, ощутил себя не то вальщиком деревьев, затягивающим «Строевую леса», не то прозябающим на реке Березине Наполеоном, не обладавшим в 1812 году всеми достоинствами Среднерусской возвышенности. И это притом, что текучая жизнь – это не понюшка кокаина на ладошке в мире полном пороков, а у меня не вытертый порок сердца, продиагностированный чешским кардиологом Владеком Притащил, который счёл нужным предупредить меня, что если так дальше рассуждать, то и унитазу для кабинетных учёных придёт крышка.
Владек являл собой экстракт современного бескультурья, поэтому приходилось учитывать, что в соответствии с историческими сплетнями, мы с авантюристом-корсиканцем Бонапартом, обладали не самыми выдающимися первичными половыми признаками (оба такого пикантного роста, что не сгибаясь, могли бы легко проскочить под спортивным конём доблестного конюховеда, прототипа маршала Будённого – маршала Мюрата). Кстати, Мюрат никогда не играл на гармошке по сопроводительной записке в присутствии всемогущего Сира, из-за того что тот, имея мнительную натуру, с которой жил в полном согласии и не признавал лукавые сёдла норовистых коней. К тому же маститый доктор Пепелюкин, прослывший завидным свиным ухожёром в некошерных ресторанах Брюквина, где ему не угрожал встречный сабвей неортодоксального мышления, оказался точной ксерокопией другого маршала – Нея, прославившегося невразумительными кулачными решениями спорных вопросов в разносолах западной культуры. Признаюсь, мне льстили компания доктора и его подход к телу, позаимствованный им у интернированного китайского философа Вани Лина, по неподтверждённым слухам накрывавшегося термическим одеялом в ожидании прихода замусоленных мыслей, касающихся посильного щелевого участия в неразделённой любви, когда он не плавал в бассейне с подогревом в пробковом жилете от выпитых им бутылок шампанского. А когда ученики Вани сообщили ему, что со стены на него пристально глядит оторва-календарь, а расчётливая шариковая ручка без посторонней помощи заправляется силиконовой пастой, он попытался нащупать у неё груди, прежде чем отправиться с нею в ортодоксальный бар «Мицва».
Проштемпелеванный как письмо с фронта Вани Лин – ярый противник Галено-стопной медицины и искусный ловец жемчуга слов оппонентов на блесну остроумия на вернисаже трубочистов прославился исследованиями в неизведанной области половинчатых ощущений. В табели «Душевная ранка» он числился первым.
Вдобавок к этому от него, обладающего в семье завещательным голосом, несло корицей, что являлось характерной чертой взаимозаменяемых мужчин (загонщиков подневольных женщин) провинции Синьхуа, не избавившихся от привычки перекатываться с боку на бок по земле в гвоздичном масле без шляпок и потягивать бочковое пиво в присутствии кисельных барышень. Я бы словом не обмолвился о нём и связанных с ним пряностей, если бы на скороварочный ум не пришёл касающийся его курьёзный случай.
Именитый китайский философ, как и многие из нас, страдал графоманией в неизлечимой форме, а в 90 лет потерял к себе интерес как к собеседнику. Об этом никто бы не узнал, не появись он в местной прессе с басней в адрес жены одного из ведущих на предвыборном радио «Иммигранты с БАМа за Обаму». Высокообразованная ещё с прошлого столетия особа – жена его – закройщица мужских трусов в фирме «Колбасный отдел», пожелала открыть брачное агентство широкого диапазона завещания не для собственного обогащения, а из чисто меркантильных соображений мужа, когда-то женившегося на двухкомнатной бесприданнице, и оправдывавшего это тем, что привычка – вторая натура.

Все любят себя, ну и я однолюб.
Хоть время от времени в браки влезаю,
прошенье подам в новосозданый клуб –
отзывчивый я, моя хата не с краю.

В подробной анкете упомяну
о статусе в ходе дотошных вопросов
про гомопривычки, про храп на луну,
про кровотеченье из хлипкого носа.

Разборчив я, но подойдёт сват и брат.
Дашь религиозную? Согласен на нашу.
Я в миллионеры большой кандидат.
Как Трамп, там где надо, свой волос подкрашу.

За мною не числится списка из краж,
в долги не влезал, не ходил на закланье,
ни капли не скрою про сантиметраж,
дарованный как результат обрезанья.

Я не Геркулес, Прометей, Автандил,
но смело влечу в разношёрстную стаю.
На улице кучи всего обходил,
а в брачную без колебанья вступаю..

Казалось, что самоистязательная басня, полная задушевного откровения, стремясь к элементарной простоте, отрицала разумное, чем вызвала девичий переполох в высоких кругах и низменных квадратах посетителей гимнастических залов, чуть не провалив нужное начинание. Но вернусь к самой процедуре, чтобы время не тянулось в мочале безразмерной беседы (скажу откровенно, мне никогда не доводилось потрогать вегетативный невроз собеседницы в постели при игре в одно касание). Ввергнутый в глубокие размышления Пепел, как я крайне пренебрежительно называл уролога с пышной копной фамильного серебра вьющихся волос, с изяществом фехтовальщика напялил на правую атлетическую руку кокетливо напудренную резиновую перчатку и подверг стушевавшегося меня безжалостному пальцевому обследованию.
Только от этого мне захотелось высадиться на обратной стороне Луны, чтобы не появляться в свете в обществе переспелых Груш. Параллельно время от времени он бросал заклинания в растопыренное ухо шокированной медсестры, как бы доказывая, что всё у его подопечного в переполненном порядке, и бормотал под кончик носа, что анус по-латински означает тётя. А я-то, наивный, думал, что нет у человека лучшего собеседника, чем говорливый ручеёк. Ан нет, и я – неустанный сподвижник стрелки на шкале радиоприёмника – наконец-то вспомнил с чего началось моё партийное недержание. Оно зародилось в дешёвом кафе  книжных червей «Заморыш», где нажравшийся из-за подступающей магнитной бури бухгалтер-тяжеловес Донат Сэмбрафачиле, сидя за столиком, ошибочно выписал в вельветовые брюки премиальные не за мой обратный авторизованный перевод посла России в Тегеран господина Грибоедова с турецкого «Горе бастурма», а за научное исследование «Воздушный льстец и  лестничные пролёты».
В нем я мастерски разобрал крайнее любопытство, касающееся сумасшедшего Ван-Гога, изобразившего вместо обмишурившейся ёлочки подсолнухи и, чтобы не выжимать из них масло, в психическом расстройстве, отрезавший собственное ухо. Наконец, я, решившись взяться за ум, продольным движением расстегнул ширинку, решив, что обнажённая сабля лучше чем в ножнах и почему-то вспомнил, что отец бухгалтера сапожник-стеклодув, страдавший повышенным самомнением и холестеролом, подвизался специалистом по хрустальным башмачкам и одновременно числился тамбурмажором по сцеплению вагонов дальнего преследования у карабинеров с их перочинным шляпочным строем.
Уролог, как потом выяснилось в суде, блестяще отличавший цистит от плебисцита, комментировал осмотр смущённо, будто вытряхивал скопившуюся внутри пыль, но это вовсе не доказывало, что практицизм стал синонимом его ума. Одновременно он поглядывал на портрет антирелигиозного грибника в панамке, напоминавшей кулинарное изделие, видимо представляя как жук-Маяковский, опоздав на собрание Сочинений, чистил себя под выдающейся поганкой. Когда обрывки фраз переродились в ошмётки, страсти вокруг не менее могучего трибуна, чем его предшественник, улеглись валетом, его покинуло благоразумие – консервант избыточной половой энергии. Уролог, перенесший семейную травму, долго не мог придти в себя, хотя и пытался встретить кого-нибудь ещё в своей беспросветной личной жизни. Странно, почему ему это не удавалось, ведь от него никогда не пахло профессиональной мочой. Естественно, это не было отражено в его единственном стихотворении, повешенном за креслом в кабинете среди многочисленных дипломов.   

Жизнь преподносит ряд сюрпризов нам,
кому-то на тарелочке с каёмкой,
а с кем-то явно шутит сатана –
трясёт козёл чертовской бородёнкой.

Бес-щадно рушит то, что создаём,
заразно по-козлиному смеётся
над тем, что бремя поклялись вдвоём,
нести, но с помощью его не удаётся.

Она оставила меня и двух детей,
и я, не мстительный, скажу вам без обмана,
при расставании желал удачи ей,
чтоб растворилась в кислоте ... тумана.

Распущенность любви на стороне
по-новому нас заставляет думать.
Пусть женщины простят вольготность мне,
есть в мусульманстве кое-что разумное.

Не помешало б принцип перенять:
неверных баб колбасить на салями,
с ногами руки им поотрубать,
недрагоценными забить камнями.

Должно ж когда-то общество прозреть.
Проголосует за закон зубастый –
хвалу Иисусу в синагогах петь,
чтоб в парандже ходили педерасты.

А если обратиться к сатане?
Возможно разрешит мою кручину.
Он опытный и может с дуру мне
не бабу подоберёт – в соку мужчину.

В какой-то момент доктор отключился. Он вспомнил осень, опавшие листья на подмосковной даче в Фирсановке, покойных родителей, приступавших к дележу награбленных листьев. А тем временем медсестра с обречённым взглядом беременной меч-рыбы, выброшенной на берег и подыхающей без глотка воды, сочувственно вздыхала, взирая на мой оголённый арьергард и вспоминала вслух как в экстремистском кафе «Мороженое» пломбир подавали в не освященных мисках. Это настораживало. Похоже она требовала к себе культурного извращения, и я, догадываясь, что мир кишит всякими заморскими тварями, а долг наложным плутежом красен, предупредительно спрятал чековую книжку-пустышку поглубже со словами: «Чёрт с ней, с мечтой, была бы ты рядом». Затем я, вызывая восторг на себя, обратил рассеянное по комнате внимание доктора в бегство, сообщив, что когда в меня как в главу фракции бродячих музыкантов «Партитура» вселяется уверенность, я не прошу у неё аванса. Немаловажные данные, исходившие неподследственно из уст врача, успокоили меня, когда он вскользь признался, что забойной попсе предпочитает бельканто, доступное и вольной галёрке, и респектабельному бельэтажу, заполняемому по вечерам старыми вешалками из отжившего общества «Покатые плечики». После такого более чем откровенного заявления, во мне, как во всяком корнеплодном мужчине и симулянте с отменным здоровьем, заполемизировали зависть с рудиментами совести, но я тут же (в love(ине) любви к ближней) собрался заткнуть им рот внушительной дозой словесной подливки.

Недаром на лестничной клетке тебя называют
розеткой мечты.
Источник любви, вдохновенья, провалов, успехов
конечно же ты.

Когда подключался к тебе, ощущал покалывание
и накал,
я с лёгкой руки твоей азбуку жизни, Розеттка моя,
постигал.

Я многое пересмотрел, наивный платоник, с подачи
твоей,
Вчера принесла две бутылки джина с тоником и сказала
налей.

Меня словно током в голову ударила сакральная
мысль –
иди с ней по жизни и в горе и в радости – с Розетткой
свяжись.

Мою тайну послушайте, не сочтите за каторжный труд,
невроку, соседи не раз замечали, что я слегка ****ут.
Жениться на даме с редчайшей фамилией Эбонит
о чём-то знакомым и близким без выпивки говорит.

Не Мозамбик, не остров Крит, я неизвестен, не мастит,
но общепризнанно считаюсь недолеченным.
А вам о чём-то говорит имя Розетты Эбонит?
Она соседка мне по клетке лестничной.

Хотя шустрый доктор и опередил нерасторопного меня, мне следовало бы знать, что Пепелюкин был не только практикующим врачом, но и исследователем. Его дерзкое открытие родины онкологии – Анголы привело в изумление научно-медицинские круги и присборенные овалы.
– Учитывая, что мы с вами непредсказуемы как питбули – выходцы из империи со сниженными ценами на жизнь, трещавшей по швам и отделавшейся  заплатками, отправляйтесь-ка, мой милый, на бэкъярд, на показательную птицеферму «В курятнике не курить!» Там вы обретёте отдых на открытом неизвестно кем свежем воздухе и окончательно откажетесь от дурной привычки, прикрыв глаза от страха, заглядывать в нескончаемое будущее. Не спеша, без восторгайчиков выбирайте любую дородную несушку на свой вкус. Надеюсь, вы ей понравитесь, – оптимистично подбодрил уролог, с трудом определявший какой угол прицела его глаза дальний, и поэтому проваливший не одно холёное дело своими слюнявыми поцелуйчиками.
Неподдельно смутившись, я объяснил шутнику врачу, что мне, жившему во времена восточного сатрапа и «Девчонок шалых вразнобой», не чуравшихся западных поветрий, не всё, что по вкусу, приходится по зубам. В какой-то степени я женат на долгоиграющей пластинке, которая жалеет всех и вся, рыдая под пикейным одеялом, а на досуге от кухонных забот, поглядывает в домашний телескоп Галилео Галилея, приобретённый мною за бесценок на раскладке блошиного рынка, что напротив кафе офтальмологов «Вовеки веков». Там регулярно проводятся обсуждения «Бутулизма» как алкогольной зависимости от размера ёмкости. Как-то, рассматривая новую восходящую с Востока порнозвезду мужского рода, которую она органически не переваривала, супруга, обожающая ленточные черви а’тропинок в глаз и думающая, что филантропы – неасфальтированные участки жизненного пути, мудро заметила: «Идиот, you made my day с парадного подъезда,  пора переходить через дорогу к телу». Неблагодарная! Оставить меня с бюргеркингом в кармане и фигой во рту?! Невиданное до селе кощунство! Что скажет мой друг из бистро «Боязливые яйца», вплетая слова в привычную троекратную отрыжку, после посещения невропатолога, отыскавшего у него перевалочный пункт позвоночника?! А ведь когда-то наш порожистый бульварный роман, напоминавший яростный ураган, оставшийся далеко позади, булькал во всю Ивановскую, употребляя проходные выражения из полезных Советов депутатов трудящихся, которые следовало бы забить с обеих сторон. Но с кровоподтёками революционного времени исполнительные вагоновожатые поезда, бессмысленно летящего к обещанному коммунизму, бесследно исчезли. И это притом, что к авангардному искусству с его модным течением «В раскоряку» супруга относилась довольно странно. Она справедливо  считала, что чрезмерно разговорчивые поэты с их бессодержательнами бумажниками и заковыристо отороченным павлиньим оперением недопустимых стихов, не для людей со слабыми нервами, но они всё же полезней молчунов-художников – в их доме не пахнет анилиновой краской и буреломом страстей и от них мы всегда узнаём что-нибудь новенькое.

Мы рыбёшками на леске
дефилируем асфальтом.
Нам вдогонку шепчут – бесы,
не поняв, что мы кристальны.
Брат мой – истребитель сбитый,
я – потопленный корабль
подалися в трансвеститы,
те кто в этой жизни дабл.
Кажемся весьма гротескными
посторонним (мягко скажем).
Нам в мужском костюме тесно,
вид наш странен, напомажен.

Что иным во сне не снится
Сплошь моральная нагрузка.
Норма – веером ресницы
и приталенная блузка.

На бюстгалтера раструбы
проходящий подивится.
Чуть подкашенные губы
украшают наши лица,
оттеняя тон загара
у пупка и на лодыжках,
гордые гуляем парой,
и приветствуем излишки.

Волосы отмыты пивом,
серым пыль носы припудрит.
Летний ветерок игривый
раздувает наши кудри.
Но откуда мы такие?
Этого никто не спросит,
отчего не как другие,
почему крыльях носит?

Перерезал себе вены
доктор – травма родовая.
Папа перепутал гены
в спешке нам передавая.
Жизнь свою мы перекроем –
безутешна наша мама.
Мы – творение застоя
близнецами из Сиама.

Если бы мне, сызмальства занимающемуся словесной эквилибристикой, посчастливилось выловить Золотую рыбку, обладающую водонепроницаемым взглядом, то у неё, дёргающейся на крючке в расстёгнутом бюстгальтере, не помешало бы выпросить солнечную корону без плазменных всплесков и магнитных выбросов. Вот тогда бы я заполучил не источник удовольствия, а взрывное устройство, которое не захочется воспевать по зимним ночам в унисон нашему соседу-жёноненавистнику Мойше Дурману, имевшему тенденцию рассматривать каждую идущую навстречу фемину, напоминавшую платяной шкаф с кривыми ножками, в виде неизбежно приближающегося апокалипсиса.
Было бы непростительным упущением не упомянуть, что на другом соседе Ростиславе Флажок – спортсмене с лицом, едва умещающемся на фотографии и поэтому обращавшимся к её мужу с неизменным «коллега», сказывались посещения Предвечерних курсов секса с практикой на дому и чтением трактата «Женщина –  постельная принадлежность, если дополнительные занятия любовью с мужем входят в перечень её обязанностей при наличии материнской невостребовательности». Но тут возникает законный вопрос, можно ли считать отца десятерых детей считать творческим работником и почему Ростислав, для которого знания, как планктон для кита, стремился к неуправляемости?
Ответ прост – Флажок наслушался утренних радиопередач с участием Люды и ему снился сочельник её губ. На прошлой неделе ведущий-полукровка, ненавидевший все нации на биологической основе, включая и свои две, довёл до сведения слушателей историю о двухстах вагонах пригородных поездов Нью-Порка с рекламой, в которой пассажирам предлагалось заняться гимнастикой влагалища после отделочных работ и мышц Малого Таза,  в частности мышечного жома вдоль и поперёк ануса. В следующем часе разгулявшийся ведущий проникновенно посоветовал особо желающим, не успевшим приобрести рекламируемые им газометры, поиграть очком, а женской половине обратить внимание на что-нибудь ещё, в частности на возможность зашивания плевы, в подражание тенденции «Всё ещё девушка по теории вероятности» в странах Магриба и Африки вниз по карте. От этого соблазнительного предложения слушательницы пребывали в полном шоке. Самые впечатлительные носительницы сплетен, памперсов и бюстгальтеров бросились проверять свои «датчики», а определённая категория мужчин, живущих в лимитированном мире однополой любви, непроизводительно зашевелила расплывающимися в ладонях ягодицами. Возмущённый Флажок не остался безразличным и в долгу по отношению к незавуалированным призывам и разразился саркастическим выпадом, полным опреснённой воды, в адрес баламута.

Не сожалеем ни о чём,
совет в сабвее скажется,
нам стоит поиграть очком –
не встанет, так уляжется.

О счастье боевых подруг
ни с Колечки не сетуя,
резекцию у малых губ
пройти гуртом советуют.

Народ наш издавна привык
к иной интерпретации –
как клитор вырежет язык,
зовущий к мастурбации.

Так не готовясь каждый день
к очередной трансляции,
нам выдаётся плоть за тень
предметной мутиляции.

      P.S.     Сам я (последователь Кафки)
скажу без комплекса вины –
такой ликбез семье оставьте,
чтоб были все охвачены.

Обрисовал в стихах картину.
Вы ре-активно, в МИГ прозрев,
с квакушек собирая тину,
займётесь зашиваньем плев.

Но тщетен труд Искариота
в создании одной из схем.
Приём звонков от идиотов –
   благое дело в грязи тем.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #30)