Наша мама

Для меня мама — это  тепло, свет, солнышко, радость, мир, добро... Всё самое прекрасное -  связано с ней. Я не скажу, что нас целовали и нежили. Но мы чувствовали, что нас любят.
Всех одинаково, а нас было шестеро и никаких любимчиков. Мама ни разу никого из нас не наказала, но мы очень боялись расстроить её. У папы над дверью лежала тоненькая лозинка,  и он мог иногда её применить, но мы не обижались, потому что, это всегда было заслуженно. Ребята лозинку иногда выбрасывали, а папа приносил новую: надо ведь было чем-то припугнуть. Папа тоже больше грозился, чем наказывал.
 Росли мы в заботе и чистоте. Я помню, у всех знакомых в доме было много мух. У нас не было ни одной. Мама за этим строго следила. Она их ловила руками, на лету. Пока не поймает, не успокоится. В детстве нас не укусила ни одна муха, так она говорила. Потом мы и сами научились ловить их, как мама. Когда бьёшь хлопушкой, то остаётся след на стене, а у нас была чистота, для мамы это было важно. Стены в доме были  побелены белой глиной. Перед Пасхой, выбирался солнечный день, и всё выносилось из дома. Одежда развешивалась на верёвки по всему двору на просушку и проветривание. Постель, подушки, утварь, сундуки, полки и полочки, этажерки и книги тоже сушились и проветривались. Дом был пустой, и мама белила щёткой потолок и стены. Потом открывали все окна и двери для просушки. Мыли все, и заносили вещи назад, почистив от пыли. Работали целый день, причём все. Вечером всё блестело чистотой. Портреты были украшены чистыми рушниками, занавески на окнах, на печке, на полочках - свежие, бельё свежее, половики чистые, вся мебель солнышком нагретая. Все очень уставали, но было так хорошо!. Мне казалось, что и сон становился особенным, крепким.
  Если мама куда-нибудь уезжала, что было редко, она описывала нам всё путешествие очень красочно. Однажды она поехала с папой в Москву на свадьбу к папиной сестре, тёте Вале. Подготовка шла долго. Что одеть, обуть маме? Что подарить молодым? В этом обсуждении участвовали все мы. Потом родители уехали, и начались дни ожидания. Мы
считали дни и часы до их возвращения. Конечно, вернулись с гостинцами. Мандарины, баранки, конфеты, апельсины - и каждому по маленькому подарочку. Кому носки, кому варежки, кому шапку, кому игрушку.
Мама описывала всё: как ехали на поезде, кто встретил и во сколько, как в метро спустились. Как будто мы сами там присутствовали, таким достоверным был рассказ. Цвет вагонов, мрамор вестибюлей, люстры, лестницы-чудесницы, двери, которые сами открываются. Очень её удивил лифт в высотном доме. А свадьбу она пересказывала несколько дней. Наряд жениха и невесты, необычные наряды  приглашённых, особо понравившиеся ей «яркие» тосты, сервировку столов. Названий блюд она не знала, но по-своему передавала и вкус и то, как они выглядели. 
  Побывала она и в Бородинской панораме. Её восторг я даже не могу передать. Когда я приехала в Москву годы спустя и сама посетила этот музей, было впечатление, что я когда-то уже всё это видела.
Ещё у мамы была хорошая память и прекрасная дикция. Она знала много стихов и читала их. У неё было несколько общих тетрадей, туда она переписывала особо понравившиеся ей стихотворения. Правда, авторов она не запоминала, для неё это было неважно. Она любила яркие и красивые наряды. Все женщины на колхозные работы одевались в тёмные платья, а она во что-нибудь яркое. Была удивительной чистюлей. Придя на обед могла постирать платье, чтобы после обеда идти в чистом.
 Мама коллекционировала платки. Каких только у неё их не было. Меняла несколько раз в день. Была у неё и пара туфелек на шпильке, чего не было ни у одной из деревенских женщин. Носила она их, когда работала в школе уборщицей. Приходила, переобувалась и работала, уходя, опять переобувалась. Помню, привезли в деревенский магазин комбинации, женщины смотрят и смеются: «Куда мы в них пойдём?»А мама купила две, голубую и розовую. В детстве я всё примеряла их, как и туфли на шпильке. Волосы она заплетала в две косы и укладывала их корзиночкой. Я нахожу в себе много от мамы в характере, в восприятии окружающей среды, в выражении себя, в отношениях с людьми, хоть внешне я и не похожа на неё, а похожа на бабушку Евдокию.

  Маме было одиннадцать лет, когда в деревню пришли немцы. В отличие от папы, она много  рассказывала нам про это время. Родилась она в бедной семье крестьян. В живых осталось семь человек. Пятеро умерли в детстве. Когда началась война, два старших брата, Петр и Алексей, ушли на фронт. Ушли и два мужа старших сестёр, Петр и Савелий. Никто из них не вернулся с фронта. Не знаем, где они и похоронены. Последним погиб брат Петр. Где-то в Восточной Пруссии. В1945 году, в самом конце войны, пришла похоронка. Две сестры остались вдовами с детьми на руках. Мужчин в селе после войны было мало, остались лишь женщины, дети и старики. Лошадей забрали немцы ( Брянщина была оккупирована немцами по 1943 год). Хоть и прятали их подростки, немцы находили и забирали. Однажды младший брат мамы, Иван, вскочил на лошадь и хотел угнать забранного немцами коня, а офицер выстрелил. Слава Богу, не попал! Несколько дней брат прятался с лошадью и не мог прийти домой.
  Немцы заставляли детей и женщин рыть окопы. Жили немцы в домах, занимая лучшие их половины. Им надо было готовить, стирать и убирать за ними. Разные были они, злые и добрые. Некоторые даже конфетами угощали детей, но их дети боялись. Очень любили играть на губных гармошках немцы в свободное время, а свободного было много.
Когда немцы уходили, то каким-то чудом оставили семье лошадь, сжалились, так как видели, что никакой скотины больше нет. Потом пришли наши и лошадь опять забрали. Не знаем, говорила мама, что лучше: немцы жили в домах, на них готовили, но и самим что-то перепадало, красноармейцы насильно все взяли сразу, даже ульи с пчелами разграбили. Не осталось ни крупы, ни муки, ни одной курицы.
  После войны тоже было нелегко. Женщин и подростков вместо лошадей впрягали в плуг и пахали на них. Мама с детства тяжело работала, пахать - это не самая тяжелая работа, вот мешки с зерном таскать на мельницу, на склад - ещё тяжелее. Летом работали и в ночные смены. Умела мама делать всё: косить, пахать, молотить, коров доить и дрова рубить. Детство только и было -  до одиннадцати лет, когда старшие братья и сестры работали, а они с младшим, Ваней, который был моложе на три года, еще взрослели. Вот об этом беззаботном их времени и делилась мама особенно тепло.
  Они с Ваней были очень дружны и вместе проводили время. Заводилой была мама. Ловили рыбу неводом, на удочку и корзиной на мелких местах. А до войны речка Титва была многоводной, лодки имелись у каждого жителя, пока не осушили болота. Зачем их только осушали! Эти площади потом не использовали, на них ничего не росло, а речка обмелела, и рыбы не стало. Раньше все село рыбой с речки питалось, и заливные луга косили для сена, но всё было испорчено. Как будто, вредительство. По жизни мама с дядей Ваней всегда были рядом, помогая друг другу во всём.
  Однажды они решили ночью послушать, как поёт в улье матка пчелиная. Пришли, расположились возле ульев, приложив ухо к одному из них, стали слушать. Это действительно интересно: все пчёлы тихонечко гудят, а матка тоненько и более громко. Как будто поёт. Я потом много раз слушала это пение. Так вот - слушали они, слушали и нечаянно толкнули улей. Он опрокинулся и вылетели пчёлы. Мама убежала первой, а маленький Ваня, когда понял, в чём дело, был весь искусан пчелами. Залезли они на чердак и никому не признались в этом. Несколько дней Ваня отлёживался и был весь отёчный до неузнаваемости, а ведь мог и умереть. Мама сидела возле него и сочувствовала, смачивая в холодной воде полотенце и прикладывая для облегчения страданий.
Дядя Ваня потом и сам был пчеловодом, а вот мама до конца жизни очень боялась пчёл. Наш папа тоже разводил пчёл, и они из-за них, помню, всё время ругались. Мама просила, чтобы папа с ними расстался, а он не слушался. Правда, надо отдать должное: мама любила очень угощать всех мёдом. Папа так и говорил: «Ну, что пчела, всё разнесла?» Конечно, это были не ссоры, а скорее, дружеские перепалки. Я не помню, чтобы маму пчёлы когда то кусали. Нас, детей, да, а её, как будто чувствуя неприязнь, избегали.
  Уже в конце жизни, когда папа работал не пасеке в колхозе, она помогала ему откачивать мёд, крутя медогонку. Когда она приходила с пасеки, я всегда спрашивала её: «Не укусила ли  пчела?» Не было такого случая.
 
Мама, как ребёнок, любила всех животных и птиц. Когда мы приносили маленьких щенков или  котят, папа говорил: «Нет, нам не надо, унесите назад!»А мама брала на руки, ласкала, наливала молока в блюдечко, радовалась, видя, как они кушали, и мы понимали, она не против. Так и оставались они у нас жить. Жила у нас очень красивая крольчиха, но не для потомства, а для души. Звали её Дашка, она была дымчатого цвета, пушистая и ручная. Мы все её любили. Однажды она пропала, кто-то украл. Прошёл год, и случайно мы узнали, что это сосед через два дома украл Дашку, чтобы разводить породистое потомство. Мама пошла и забрала её. Крольчиха была худая, грязная и несчастная. Мы откормили её, и долго еще она жила у нас.
 Как то были сильные морозы, и мама открыла сначала веранду для синичек, а потом и в дом  пустила. Их прилетело множество, обогрелись, наелись, и когда морозы закончились, мы их не могли выгнать, так им у нас понравилось. Правда, дом отмывали потом несколько дней, но птичек спасли. А ещё она любила цветы. Комнатные стояли на всех подоконниках и росли в кадках на полу. Это были огромные фикусы и китайские розы. Она мыла их листья, чтобы они блестели, и поливала только сама. Если она приезжала в город и видела в каком-то доме на окне цветок, которого у неё не было, стучалась и просила росточек. Это сейчас можно купить в магазине, а в то время не было, делились люди. В палисаднике тоже росли цветы. Особенно она любила запах жасмина и сирени. Сколько я себя помню, у нас под кроватью на газетах хранились клубни георгинов, которые она весной высаживала. Очень гордилась своей коллекцией! Когда её хоронили и складывая на могилу живые цветы, один из односельчан сказал: «Да, эта женщина любила цветы!»
  Когда мы были маленькими и жили в деревне Рудня (это где-то пятидесятые года), никто не ставил ёлку в доме. Ёлка была только у нас. Купить елочные игрушки было не на что и негде. Всей семьёй мы делали их сами. Папа рисовал фигурки, мы вырезали, фольгой разноцветной обвёртывали их или раскрашивали красками. Из бумаги и ваты делали бусы, развешивали на веточки конфеты. Мама была увлечена больше нас. Все приходили смотреть нашу ёлку, а она была под потолок высотой и очень красивая.
Несколько лет у нас на квартире жила учительница со своим мужем. Директор школы лично приходил и упрашивал маму, так как у нас был самый просторный и чистый дом. Мама очень дружила с этой учительницей, её звали Анна Павловна.
   После окончании семилетки  маму отдали учиться в соседнее село на портниху. Купили швейную машинку «Зингер». Это было её приданое, когда она выходила замуж. Все деревенские жители шили одежду у неё. Всё, кроме верхней одежды, она могла сшить. Когда мы начинали учиться, то сумки для книг ещё шили из холста, не было портфелей в продаже. Только через несколько лет, помню, появились.
   Ещё мама очень много вышивала. У нас сохранились вышитые рушники,  подзоры,  картины. Папа рисовал, а она вышивала. У неё были самые красивые работы и все приходили снимать образцы. Вышивала она больше гладью и очень много вязала крючком. Придумывала такие замысловатые узоры, каких тоже ни у кого не было. Все снимали с них копии. По вечерам, когда она всё сделает по хозяйству, мы забирались на тёплую печку, и она читала нам интересные рассказы из Библии. Наши родители были верующие, Евангельские христиане. Мы заслушивались историями про Иосифа, про Даниила, про Ноев ковчег, про смерть и воскресение Иисуса. Мы знали суть всех христианских праздников и заповеди. Нас учили молиться перед едой и перед сном. Ещё у мамы был хороший голос, и она много пела. Был такой у христиан сборник духовных песен, более тысячи гимнов, так она его от руки переписала несколько раз. До наших дней сохранились эти сборники, и в деревне верующие по ним поют. Делал эти сборники папа из тетрадей, а обложки из картона. Получались красивые книжечки в тысячу страниц. Папа умело переплетал и потрёпанные книги, которые приносили многие к нему на ремонт. И сейчас мы с теплотой вспоминаем эти вечера, где пережили много историй. Помню рассказ «Звёздочка» про девочку-сиротку. У кого-то мама переписала его, ведь раньше у нас библиотеки не было.
« Волшебник изумрудного города» я тоже впервые услышала вот в такие вечера. Как же мы ждали этих часов маминого чтения! Кто-то засыпал и требовал повтора, но это не поощрялось. Когда мы были постарше и жили уже на маминой родине, в селе Медвёдово, то, помню, зимними вечерами приходили к нам в гости многие соседи  и до позднего вечера велись беседа и разговоры, вспоминались былые времена. Мы, дети, любили слушать эти беседы. А ещё нам гости приносили угощения: конфеты, семечки,  яблоки, а это тоже нравилось нам. Некоторые бабушки были смешные, как, например, «сидорыха». Когда она приходила, то мы загадывали, сколько у неё сегодня будет платков на голове. Посидев немного и согреваясь, она начинала постепенно по одному снимать их с головы. Мы насчитывали до шести-семи платков. У неё болела и мёрзла голова, она жаловалась. Иногда родители уходили в гости к кому-то из соседей и мы оставались дома одни. Одним нам не очень нравилось, мы скучали и не всегда положительно себя вели, бывало, дрались. Телевизора ещё не было, и вечерами, мы любили играть тоже с родителями, которые с удовольствием присоединялись к нам. Помню, мы прятали небольшой квадратный ластик и искали его. Однажды папа спрятал на лампочку под потолком. Мы долго не могли найти его,  пока папа не подсказал - сдались.
  Мама была очень сострадательным человеком, приглашала к себе в баню одиноких бабушек (баня была не у каждого и семейного) и мыла их. Они все любили её и дружили с нею. Дружила она и с высокопоставленными , как их считали  в селе, это работники школы и сельского совета, медработники, жена председателя колхоза, торговые работники. Ведь она шила и им многие вещи.

   Вышла замуж мама в девятнадцать лет в другую деревню, но так и не смогла там привыкнуть, и через десять лет, когда родились уже пять детей, мы переехали  на её родину. Шестой ребёнок родился через десять лет после переезда. Нас три сестры и три брата. Всех родители выучили, благословили и дали свободу выбора по жизни.   

                Однажды за порог родного дома
                Я вышел в путь и к цели зашагал.
                Не знаю, что берут другие,
                А я благословение взял.
               
                Мне не кричали, поднимая рюмки:
                «На посошок! Чтоб счастлив был».
                Отец перед дорогой помолился
                И Богу путь мой с верою вручил.

                Как оберег, отцовскую молитву,
                Я, может быть, тогда и не принял.
                Из уважения, механически, послушно,
                Сказал: «Аминь». И дальше побежал.
               
                Молитвы не молчат, живут и действуют.
                Молитвы веры чудеса творят!
                Однажды я услышал голос Божий
                И вспомнил, как в молитве, с Богом говорят.

                Помолиться Богу на дорожку,
                Провожая сына или дочь, не забудь!
                Молитва веры -
                Силы тьмы разгонит прочь.

    Наши родители были и есть примером нам во всём. Папа как глава семьи, а мама как помощница. Свои семьи мы строили на основании ценностей взятых у них. Это правильные ценности: семья -  главное.
Мама помогала нам растить детей. Все внуки, а их четырнадцать, с большой радостью проводили у неё летние каникулы. К сожалению, её нет уже в живых, она ушла на небеса в возрасте семидесяти одного года. Память о ней в наших сердцах. Когда мама заболела, мы все очень переживали, боялись её потерять. Мы не представляли жизни без неё, и если бы она умерла внезапно, то наши сердца разорвались бы. Наверно, зная это, Бог позволил маме четыре месяца поболеть и этим подготовил нас к принятию неизбежности.
   Самое вкусное варенье варила мама. Помню картину: маленькая летняя кухня, примус, и на нём большой таз, в котором варится земляничное варенье. Мы впятером, сидим вокруг с ломтиками чёрного хлеба и ждём, когда мама намажет нам на него пенку, снятую с кипящей земляники. Ничего не было вкуснее! Этот вкус и сейчас я ощущаю на губах. Варенье варилось для зимы, когда не будет молока (корова будет ждать телёнка), и мы будем пить не чай, а компот из сухофруктов и кушать хлеб с вареньем. По утрам мама пекла блины, и мы ели их, смазывая вареньем, перед тем как отправиться в школу.
  Вставала мама в пять утра, и, когда будила нас в школу, на столе уже стояла большая горка блинов и кувшин с парным молоком. Приходя со школы, она встречала нас каждого (в разное время у всех заканчивались уроки), кормила обедом и расспрашивала о новостях. А в перерывах она строчила на швейной машинке, чей-то выполняла заказ. Иногда ( было это очень редко), приходя из школы, я не видела маму дома, и свет для меня гас. Мне становилось грустно и одиноко. Мало того, что нужно было самой обед доставать из печки, некому было рассказать все новости и получить одобрение.
  Летом было по-другому. Мама работала, мы спали, сколько хотели, ведь были каникулы. Вставали по очереди и обслуживали себя самостоятельно. На столе стояла большая кастрюля утреннего супа, картофельного, большая сковорода с яичницей -глазуньей, кувшин молока и ароматного чёрного хлеба большая булка. Поев супа, каждый отделял себе только одну порцию яичницы-глазуньи, а мама её жарила необыкновенно вкусно. Я до сих пор так не умею. Пили молоко и отправлялись по своим детским делам.
Я вставала самая последняя, часам к десяти - одиннадцати. Суп я не ела, не любила. Моя доля яичницы на сковороде, была уже настолько мала, что наесться ею было нельзя (ведь каждый отщипнул от неё ещё кусочек). Я брала стакан, выходила в сад, рвала смородину, крыжовник, с сахаром растирала всё это и ела. Молоко пила только холодное, из погреба, и только с белым хлебом. Если его не было, то без хлеба. Потом я мыла всю посуду, убирала на летней кухне, в доме заправляла  все постели, мыла полы. Это была моя обязанность.
  Повзрослев, мы тоже работали в колхозе, и тогда с родителями вместе уходили на работу. Обед и ужин уже стояли в тёплой печке. Мама всё успевала сделать. Скот был накормлен, задания на день нам были отданы с вечера. На обед мы могли прийти, а могли и нет. Никто нас не принуждал, а вот на ужин собирались опять все вместе. Так проходила наша жизнь. Опять же посуда всегда была моей. Вытащив из печки тёплой воды, я мыла все чугуны, кувшины, миски, ложки, чтобы к утру всё было чистым. А моющих средств применять было нельзя: помои шли животным. Только горячая вода и полотенце, которым вытирали всю посуду. Ох, как я не любила мыть её! Но кто бы меня спрашивал! Это не оговаривалось.
Сейчас я с удовольствием её мою и всегда благодарю Бога за тёплую водичку, за все удобства и комфорт.