Брат

-Четвертый день мы находимся в этом вагоне. Миша, четвертый. Четвертый день меняются облака, жучки, травинки, листья на деревьях... Солнце...
Отчего не меняемся только мы? И отчего ты вечно не отвечаешь?
Миша, прекращай. Миша, мне будет не с кем говорить. Миша, хотя бы встань!

Петр поднялся с потрескавшегося и помятого кожанного сидения купе, схватившись, будто от рывка, за поручень в мертвенно стоящем вагоне. Духота этого лета... Пробиралась сквозь его голову. Головокружение, маки, голубое, химически голубое небо....
Петру удалось преодолеть это, и он снова встал на ноги. По голове шагала пульсирующая головная боль, темнело в глазах, хотелось снова упасть на пыльный, никем не тронутый уже много лет, в стекляшках, пол. Дошел до бывшего купе проводников. Под руки подвернулся гаечный ключ. Невероятно тяжелый в его сломанных, тощих, длинных пальцах, он медленно вошел в череп Миши. Петр, видя окровавленного брата, отшатнулся. Стены вагона снова поплыли перед его глазами. Засверкало в глазах, кровь полилась струей, застилая его ноги, будто желая поглотить. Петр бросился к мертвому, обнял и сжал его холодное тело. Этот запах... Запах старого сырого белья, березовых семян и реки... Все перемешалось в одну, большую иллюзию.
Поле, в котором стоял вагон, огласил нечеловеческий крик. Крик скорби. Гроза. Душно.
-Душно! Миша, мне душно! Мне! Миша, Миша, душно, душно, душно!..
Петр выбежал из вагона, неся тело товарища на плечах. Кровь, все еще капавшая из раны, впитала пшеница с васильками и маками.
-Тише, Миша, тиша. Сейчас все будет хорошо... Сейчас, сейчас... Ты ведь не уйдешь? Нет, не уйдешь ведь. Я тебя знаю, Миша. Ты всегда молчишь,будто обиженная кукла, но никогда не уходишь. Ты... ты не ответишь... Ну и плевать! Уходи! - Петр со всей силой уронил тело на траву - Уходи! Уходи! Чего же ты не уходишь? Не можешь? Почему же? Смотри, даже я могу! Даже я могу! Шаг! Второй! Ать! Два!
Петр неровно замаршировал. Но запнулся на первой же кочке и упал, прямо лицом, прямо в грязную и едкую пшеницу. Его измученное тело скорчилось и двинулось. Снова перед глазами поплыли маки, колосья, тучи.... Ударила молния. Гроза. Она все-таки началась. Полил дождь. Тяжелые, глухие капли стучали по телу Петра, прижимая его ближе к земле и заставляя ломаться еще больше. Тишина. Остался только шум воды и тяжелое дыхание покинутого человека. Никто не говорил, даже его разум. Снаружи скрежетали ржавые стены вагона, летали вороны, шумела листва... Но Петр не слышал всего этого. Тупая глухота мертвенно сковала его. Ничего, кроме стеблей пшеницы и грязной земли. Тишина...

Но Миши никогда не существовало. Исчез Петр, а вместе с ним и видение брата.
Убивая его, Петр будто бы убил себя.

Гора. Колокольня. Храм. Монах в черном одеянии тихо читал дневную молитву.
Духота. Камни и небо. Химически-неестественное небо.