Обида

  В школе я училась только на пять. Немного было отличников в классе -  два-три человека. Основная масса училась на «четыре» и «пять». В конце каждой четверти подводились итоги учёбы, и отличников, на большой школьной линейке, награждали. Или карандашами цветными, или книжкой, или набором для черчения. Важна была не ценность подарка, а обстановка и всеобщая слава, наверно. Меня всегда зачитывали в общем списке отличников, но когда переходили к награждению, то мне никогда не вручали подарков. Я понимала почему, и по-детски обижалась и на учительницу, и на директора школы. У своей  учительницы я спросила однажды, и она ответила: «Руководство школы так решило.» Всё, конечно, зависело от директора школы. Я чувствовала к себе любовь учителей и дискредитацию директора. Я была из семьи верующих. Христиане веры Евангельской.
  Директор школы не любила всех верующих, православных в том числе. На праздник Пасхи или Рождества, если вдруг она узнавала, что кто-то был в церкви, (а дети ходили иногда с родителями), то выставляла на линейке их на всеобщее обозрение  и унижала. Помню, на Пасху никто в деревне не топил печку. С раннего утра праздновали этот торжественный праздник все. Только у неё шёл дым из трубы. А нас она не любила особенно. Хоть мы всегда учились хорошо и придраться было не к чему, то хоть таким способом она отыгрывалась на нас. Мама меня успокаивала, карандаши и книжки у нас были, конечно. Но вот обида на директора долго владела моим сердцем, и я плакала по ночам в подушку от несправедливости. Иногда награждали мою подругу, Люду Морозову, несмотря на то что у неё были четвёрки. Её мама была медработник у нас в селе…
  Звали директора Удовиченко Клавдия Лаврентьевна. Красивая и умная женщина. Она очень красиво одевалась, и я любовалась её нарядами. Правда, она очень хромала на одну ногу. Говорили, что это была детская травма.
  Спустя много лет я ехала в поезде из Москвы в деревню. И в Брянске ко мне в купе подсела прихрамывающая женщина. Я сразу узнала её. Жизнь была потом не очень благосклонна к ней, и были большие потери в жизни. Я просто это слышала от других. Мы оказались в купе вдвоём. Она сделала вид, что не узнала меня, но я назвала её по имени и поздоровалась. Мы сидели молча, и надо было о чём-то говорить. И тут я рассказала ей о своей детской боли и обидах на неё. Когда я рассказывала, то понимала, что ушла куда то прежняя боль, и я уже вроде и не обижаюсь, а просто рассказываю ей свои переживания и сама не понимаю зачем. Она не проронила ни слова, её взгляд был не на меня, а в пол. В конце я поняла, что мне вдруг, стало легко. Она вышла из купе, и, как вагон был полупустой -  села в другое.
   Сегодня, исследуя своё сердце, я точно могу сказать, что эта встреча была нужна мне. За неё я не знаю, но вот я точно стала свободной от этой детской обиды, гложившей меня долгие годы.