Вкушающие лотос

Альфред Теннисон.


«Смелей!» воскликнул он. «Вон там, в туманной дали,
Причалим мы к земле». Чуть пенилась вода.
И в сумерки они к чужой стране пристали,
Где сумеречный час как будто был всегда.
В тревожно-чутких снах дышала гладь морская,
Вздымался круг луны над сумраком долин.
И точно бледный дым, поток, с высот сбегая,
Как будто замедлял свой путь, изнемогая,
И падал по скалам, и медлил меж теснин.

О, тихий край ручьёв! Как бледный дым, иные
Скользили медленно по зелени лугов,
Иные падали сквозь тени кружевные,
Роняя дремлющий и пенистый покров.
Огнистая река струила волны в море
Из глубины страны; а между облаков,
Три мёртвые горы, в серебряном уборе,
Хранили след зари, и сосны на просторе
Виденьями росли, среди немых снегов.

На Западе Закат, навек заворожённый,
Горя, не погасал; и сквозь провалы гор
Виднелась глубь страны, песками окаймлённой,
Леса из пышных пальм сплеталися в узор,
Долины и луга, в сверканьи бледной влаги,
Страна, где перемен как будто нет и нет.
И, бледнолицые, как тени древней саги,
Толпой у корабля сошлися Лотофаги,
В их взорах трепетал вечерний скорбный свет.

Душистые плоды волшебного растенья
Они давали всем, как призраки глядя,
И каждый, кто вкушал, внимал во мгле забвенья,
Как ропот волн стихал, далёко уходя;
Сердца, в сознании всех, как струны трепетали,
И, если кто из нас друг с другом говорил,
Невнятные слова для слуха пропадали,
Как будто чуть звеня во мгле безбрежной дали,
Как будто приходя из сумрака могил.

И каждый, хоть не спал, но был в дремоте странной,
Меж солнцем и луной, на взморье, у зыбей,
И каждый видел сон о Родине туманной,
О детях, о жене, любви, — но всё скучней
Казался вид весла, всё большей тьмой объята
Казалась пена волн, впивающая свет,
И вот один сказал: «Нам больше нет возврата!»
И вдруг запели все: «Скитались мы когда-то.
Наш край родной далёк! Для нас возврата нет!»

1
Есть музыка, чей вздох нежнее упадает,
;Чем лепестки отцветших роз,
Нежнее, чем роса, когда она блистает,
;Роняя слёзы на утёс;
Нежней, чем падает на землю свет зарницы,
;Когда за морем спит гроза,
Нежней, чем падают усталые ресницы
;На утомлённые глаза;
Есть музыка, чей вздох как сладкая дремота,
;Что сходит с неба в тихий час,
Есть мшистая постель, где крепко спит забота
;И где никто не будит нас;
Там дышит гладь реки в согретом полумраке,
;Цветы баюкает волна,
И с выступов глядя, к земле склонились маки,
;В объятьях нежащего сна.

2

Зачем душа болит, чужда отдохновенья,
;Неразлучимая с тоской,
Меж тем как для всего нисходит миг забвенья,
;Всему даруется покой?
Зачем одни лишь мы в пучине горя тонем,
;Одни лишь мы, венец всего,
Из тьмы идя во тьму, зачем так скорбно стонем,
;В терзаньи сердца своего?
И вечно и всегда трепещут наши крылья,
;И нет скитаниям конца,
И дух целебных снов не сгонит тень усилья
;С печально-бледного лица?
И чужды нам слова чуть слышного завета: —
;«В одном покое торжество».
Зачем же только мы томимся без привета,
;Одни лишь мы, венец всего?

3

Вон там, в глуши лесной, на ветку ветер дышит,
;Из почки вышел нежный лист,
И ветер, проносясь, едва его колышет,
;И он прозрачен и душист.
Под солнцем он горит игрою позолоты,
;Росой мерцает под луной,
Желтеет, падает, не ведая заботы,
;И спит, объятый тишиной.
Вон там, согрет огнём любви, тепла и света,
;Растёт медовый сочный плод,
Созреет, и с концом зиждительного лета
;На землю мирно упадёт.
Всему есть мера дней; взлелеянный весною,
;Цветок не ведает труда,
Он вянет, он цветёт, с землёй своей родною
;Не разлучаясь никогда.

4

Враждебен небосвод, холодный, тёмно-синий,
;Над тёмно-синею волной,
И смерть предел всего, и мы идём пустыней,
;Живя тревогою земной.
Что может длиться здесь? Едва пройдёт мгновенье,
;Умолкнут бледные уста.
Оставьте нас одних в тиши отдохновенья,
;Земля для нас навек пуста.
Мы лишены всего. — Нам ничего не надо.
;Всё тонет в сумрачном Былом.
Оставьте нас одних. Какая нам отрада —
;Вести борьбу с упорным злом?
Что нужды восходить, в стремленьи бесконечном,
;По восходящей ввысь волне?
Всё дышит, чтоб иметь удел в покое вечном,
;Всё умирает в тишине.
Всё падает, мелькнув, как тень мечты бессильной,
;Как чуть плеснувшая волна.
О, дайте нам покой, хоть чёрный, хоть могильный,
;О, дайте смерти или сна.

5

Глаза полузакрыв, как сладко слушать шёпот
;Едва звенящего ручья,
И в вечном полусне внимать невнятный ропот
;Изжитой сказки бытия.
И грезить, и дремать, и грезить в неге сонной,
;Как тот янтарный мягкий свет,
Что медлит в высоте над миррой благовонной
;Как будто много-много лет.
Отдавшись ласковой и сладостной печали,
;Вкушая Лотос день за днём,
Следить, как ластится волна в лазурной дали,
;Курчавясь пеной и огнём.
И видеть в памяти утраченные лица,
;Как сон, как образ неживой,
Навек поблёкшие, как стёртая гробница,
;Полузаросшая травой.

6

Нам память дорога о нашей брачной жизни,
;О нежной ласке наших жён;
Но всё меняется, и наш очаг в отчизне
;Холодным прахом занесён.
Там есть наследники; и наши взоры странны;
;Мы потревожили бы всех,
Как привидения, мы не были б желанны
;Среди пиров, где дышит смех.
Быть может, мы едва живём в мечте народа,
;И вся Троянская война,
Все громкие дела теперь лишь гимн рапсода,
;Времён ушедших старина.
Там смута, может быть; но, если безрассудно
;Забыл народ завет веков,
Пусть будет то, что есть: умилостивить трудно
;Всегда взыскательных богов.
Другая смута есть, что хуже смерти чёрной, —
;Тоска пред новою борьбой;
До старости седой — борьбу и труд упорный
;Везде встречать перед собой, —
Мучение для тех, в чьих помыслах туманно,
;Кто видел вечную беду,
Чей взор полуослеп, взирая неустанно
;На путеводную звезду.

7

Но здесь, где амарант и моли пышным цветом
;Везде раскинулись кругом,
Где дышат небеса лазурью и приветом
;И веют лёгким ветерком,
Где и;скристый поток напевом колыбельным
;Звенит, с пурпурных гор скользя,
Как сладко здесь вкушать в покое беспредельном
;Восторг, что выразить нельзя.
Как нежны голоса, зовущие оттуда,
;Где шлёт скала привет скале,
Как нежен цвет воды с окраской изумруда,
;Как мягко льнёт акант к земле,
Как сладко здесь дремать, покоясь под сосною,
;И видеть, как простор морей
Уходит без конца широкой пеленою,
;Играя светом янтарей.

8

Здесь Лотос чуть дрожит при каждом повороте,
;Здесь Лотос блещет меж камней,
И ветер целый день, в пленительной дремоте,
;Поет нежней и всё нежней.
И впадины пещер, и сонные долины
;Покрыты пылью золотой.
О, долго плыли мы, и волны-исполины
;Грозили каждый миг бедой, —
Мы ведали труды, опасности, измену,
;Когда средь стонущих громад
Чудовища морей выбрасывали пену,
;Как многошумный водопад.
Клянемтесь же, друзья, изгнав из душ тревоги,
;Пребыть в прозрачной полумгле,
Покоясь на холмах, бесстрастные, как боги,
;Без тёмной думы о земле.
Там где-то далеко под ними свищут стрелы,
;Пред ними нектар золотой,
Вкруг них везде горят лучистые пределы,
;И тучки рдеют чередой.
С высот они глядят и видят возмущенье,
;Толпу в мучительной борьбе,
Пожары городов, чуму, землетрясенье,
;И руки, сжатые в мольбе.
Но в песне горестной им слышен строй напева
;Иной, что горести лишён,
Как сказка, полная рыдания и гнева,
;Но только сказка, только сон.
Людьми воспетые, они с высот взирают,
;Как люди бьются на земле,
Как жатву скудную с полей они сбирают
;И после тонут в смертной мгле.
Иные, говорят, для горечи бессменной
;Нисходят в грозный чёрный ад,
Иные держат путь в Элизиум блаженный
;И там на златооках спят.
О, лучше, лучше спать, чем плыть во тьме безбрежной,
;И снова плыть для новых бед.
Покойтесь же, друзья, в отраде безмятежной,
;Пред нами странствий больше нет.

Альфред Теннисон.