Ротонда

             Предисловие

Там, где вода вновь бьется об гранит,
Брега свои столетья омывая,
Где зданий ряд возвышенный лежит,
И стынет в нем история живая,
Где может быть на этой мостовой,
Склонившись также над листом бумаги,
В раздумии столь трепетной рукой
Писали вы о здешнем бедолаге.
Легенд я много слыхивал, и здесь
Поди попробуй, всех их перечесть.
Но лишь одной бы отдал предпочтенье,
Чей мрачный след засел в груди моей
И мне уже не терпится скорей
Приняться описать сие явленье...

   
   





 


      Г Л А В А   П Е Р В А Я

               I

В те годы, как просторами земли
Россия славилась немного боле,
А все крестьяне вскоре обрели
Свободу, от порабощенной доли.
Француз один, живущий с малых лет,
В столице нашей северной пальмиры,
Ходил на службу в университет;
По-статски жил, не метя в командиры.
Его отец гордился ним, ведь сам
Преподавал словестность, пил бальзам.
Но страсть другая юношу питала
Ценя архитектурные труды
Его присущий образ красоты
Всегда желал дойти до идеала.


                II               

Архитектура — то-то ль ремесло.
О, как мы любим видеть на прогулке
Дома, чей век узнать уж тяжело,
Они как перлы в старенькой шкатулке.
И мы, глядя с познаньем знатока
Твердим себе: «Ведь так не могут ныне!»
Виной всему художника рука,
Иль то прогресс бдит в сте'кольной витрине?
Но в этом ведал толк наш друг месье.
Я вкратце напишу его досье.
Зовут Евгений… Славное названье,
Онегиным не нужно попрекать,
Не схожи их натуры врознь и стать,
А имя его батюшки старанье.
   

               III

Я знаю многих… По своей черте
Им обвинять писателя не ново,
Но даже в исторической статье
Найдете о Евгении вы слово.
Он ростом был совсем уж не высок,
А на челе легонько завивался
Его как уголь черный волосок,
И как велит по моде одевался.
Умом блистал, но вот ведь феномен,
Был легкомыслен ко всему взамен.
И не боясь влюблялся безрассудно
В любую, кто лишь пальцем поманит.
Итог любви для сердца ядовит,
Это признать ему уж было трудно.


                IV

Не чтил моих собратьев по перу,
Поэзия проказницей упрямой
Порой вводила в дикую хандру.
И часто был осмеян эпиграммой
За то, что должных в обществе манер
Не соблюдал, так следуя порядку
Не раз случалось пьяный офицер
Прям на балу в него швырял перчатку.
Мы все когда-нибудь вживались в роль…
Явить души мучительную боль,
Иль утаить улыбкой горесть, слезы
Нам все это знакомо, но умел
Евгений в этом перейти предел
Цитируя из всем известной прозы.


                V

Он также мог, довольствуясь собой,
Без злого умысла на то, некстати,
Среди друзей за карточной игрой
Приврать, к примеру, о наследстве дяди,
Иль как был стар и знатен его род.
Что если б в Англии он жил, то верно
Не хуже Байрона был лорд.
И так порой задумчиво, смиренно
Его речам внимал учтивый свет,
Когда к нему сходился на обед.
Но что нам мненье света; наши други
Точней всего могли бы описать
Всю глубину души, порывы, страсть,
Заметив в нас все это на досуге.

          
                VI

Сказать по правде, в мой порочный век
Мы благородных чувств не выражали.
Евгений же, дать нищему ночлег
Готов, высокой следуя морали.
Способность сердца чутко сострадать –
Вот дар, присущий не у многих.
Затем, что самолюбия печать¬
Легла на нас, вершителей убогих.
В меланхолическом бреду не раз
Видал и я взгляд равнодушных глаз.
Но наш француз унылой лихорадки
Не знал симптомов, ни похмельных мук.
Его заботил новенький сюртук,
Да внешности все прочьи недостатки.


               VII

Он в час свободный перед сном читал
Труды творцов барокко, классицизма.
Построже он глядел и рассуждал
Об направленьи в духе романтизма.
Его б кумиров перечислил я,
Но их имен, увы, мой современник
Не знает. Так зачем же мне, друзья,
Лишь только надевать себе ошейник.
Да именами вяло рифмовать,
Как будто бы не всем плевать.
Тем временем, за книгами Евгений
Сидел и грезил, что когда-нибудь
Потомок все же сможет подчеркнуть
Всю суть его, архитектурный гений.

               VIII

Имея опыт, знаний ценный груз,
Но будучи особой явно пылкой.
Виднелась в нем, помимо сладких муз,
И что ль предпринимательская жилка.
Он ко всему умел найти подход:
Будь-то заказчик, случай необычный.
Брался за все, вот сахарный завод,
Пером воздвиг наш деятель столичный.
Но скучно уж порою одному
Весь вечер проработать на дому.
Так от тоски ведь помереть не трудно,
Нельзя ли нам хотя б в неделю раз
Себя вести как страстный ловелас,
Предавшийся утехам безрассудно?
             


                IX

Как я люблю, когда летит строка
И пенится мое воображенье.
И мысль… О, как она легка-легка,
Всегда во мне находит отраженье.
И строфы резво новые текут,
Подобно, как весной в долине горной,
Течет ручей – прекрасный изумруд,
Незрим для всех, но быстрый и свободный.
Так, дописав последнюю строку,
Глазами я все бегло пробегу.
И очутясь в приятном изумленьи
Сорвусь, засуну ноги в стремена,
Как вот уже гитарная струна
Звенит, и вина плещутся в томленьи.


                X

В тот раз Евгений, впрочем, как и я
Решил развлечь себя среди недели.
Охота, бал, спектакли и меня
Пусть редко все же б утомить успели.
Но он, бродя в гостиной средь колонн,
Велел слуге подать его одежды.
Куда спешит? Какой опять салон
Сумеет оправдать его надежды?
Здесь недалече жил один сосед,
Наружности приятной, в цвете лет,
(Его приятель)… Тот еще повеса.
Любил созвать он на' вечер гостей,
Всегда был в курсе светских новостей,
Сторонник просвещенья и прогресса.


                XI

Сегодня было всё как и вчера:
Гуляли модницы, а с ними франты.
Романсы хором пели юнкера.
Вот, вот уж били в комнате куранты.
Вновь полночь, что ж, а праздничный обряд
В разгаре самом; смех, веселье, споры.
И девы со вниманием глядят,
И господа их живо ловят взоры.
А там и встречи тайные вдвоем,
И поцелуи после под окном.
Бокалов звон гремит всё непрестанно,
Столы ломятся от изящных блюд.
Вот дефлопе с крутоном подают,
Десерт айс крим с вареньем из банана.


                XII

Простит меня читатель уж за то ж,
Что перечесть я не хочу сей список.
До боли я на Пушкина похож
Хоть он, поэт, единственный мне близок,
Но в описаньи кушанья он ас.
Ростбиф окровавленный, и котлеты,
Кто так напишет ныне здесь о вас,
Такие аппетитные куплеты?
Меня, наш вечный критик в свой черед,
Прочтя роман немедля осмеет.
Там пафос, здесь пахнуло подражаньем,
Кругом эта сплошная старина.
Читать такое в наши времена,
Скучно, что недостойно и вниманья.


                XIII

Да бог уж с ними, как-нибудь смирюсь,
Полезны мне порой их осужденья...
Но я пожалуй всё же возвращусь,
К герою данного произведенья.
И вот Евгений прямо у дверей –
Еще мгновенье… скрип раздался, входит,
Глядит вокруг, во всей красе своей,
Но лиц пока знакомых не находит.
В углу один лишь старый графоман,
Чей вид казался непристойно пьян,
Вдруг что-то, фыркнул по-французски:
«Сomme une poule qui a trouv; un couteau».*
И начал снова подносить ко рту,
С подноса всевозможные закуски.

_________
* Как курица, которая нашла нож. Сравнение нерешительного человека в его действиях с курицей на скотном дворе. (франц.).

                XIV

Ах, к счастью в этой бурной суете
Не услыхал наш гость дурную колкость.
У нас в России, впрочем, как везде
Ценилась честь, и даже правил строгость;
Порой могла не дурно напугать,
Заезжих странников Европы модной.
Для них дуэль, шагов так в двадцать пять
По-рыцарски считалась благородной.
Мы ж – с десяти стрелялись иногда,
Когда непримиримая вражда
Лишь разрешится чей-либо кончиной.
Но случай - наш вершитель и судья,
И часто с нами тешится шутя.
Как в этот раз в приятельской гостиной.

 
               
                XV

Толпа девиц нарядами пестра
Кружилась в вихре вальса так воздушно.
Стук каблучков, вновь с ночи до утра,
Звучал всё в такт мелодии послушно.
А с ними и Аверин, старый друг
Героя всем известного романа.
Лейб-адъютант, порядочный супруг,
По крайне мере думала так Анна
Его (моложе на семь лет) жена,
Другим сама была увлечена.
И вот же вам знакомая картина:
Искусно так друг другу изменять,
О всём узнав – прощать, затем опять...
Пардон, бросаться в омут как скотина.


                XVI

Итак, настала встреча двух друзей:
Двух филосо'фов, страстных в своем роде,
Соседей двух, двух молодых людей,
Непостоянных по своей природе.
Они сравнялись, чуть ли не в упор,
От радости вдруг кинулись в объятья,
Потом вели о прошлом разговор.
Для русского нет лучшего занятья,
Чем вспомнить вновь о подвигах своих,
И о кокетках сердцу дорогих.
Но в этом ностальгическом мечтанье
Недолго мой Евгений прибывал.
Неизъяснимый взору идеал,
Пройдя блеснул своим очарованьем.


                XVII

То было неповинное дитя
С чертами Боттичеллиевской Венеры.
Когда-то ране может быть и я,
Особ подобных обожал без меры.
Сейчас всё тож, но втайне их люблю,
Их кроткий взгляд и локоны златые.
И чувств Амурных жгучую струю,
Упругу грудь и ножки молодые.
Кому бы не был мил такой портрет,
Девчонки в возрасте шестнадцать лет?
Меж тем душа её непроизвольно
Противоречий так полна была,
Сначала слезы лить она могла,
Затем глядишь, обратно всем довольна.


                XVIII


С тех пор Евгений вовсе не внимал
Рассказам важным своего соседа.
Признаюсь, он уже воображал,
Как утром вновь она полуодета
Бежит дверь только отворить ему.
Изнемогая вся от ожиданья,
Твердит себе скорей, скорей к нему,
Терпеть нет сил минуты расставанья.
О, как бы он благодарил судьбу
Коль это б правдой было б наяву.
Тем временем, покамест недвижимый,
Стоял уж вдохновенный наш месье,
Забыв про стол, вино и оливье.
Аверин был весь мыслью одержимый.


              XIX

Во власти, что ль печали роковой
Он сердцем право все о нем крушился:
«Ты бледен, друг мой, молви, что с тобой?»
–О, знаешь ли Аверин… Я влюбился.
–И это всё? Ах, Боже, перестань.
То вымыслы из дамского романа,
Любви ты младостью отплатишь дань
Не лучше ль выбрать участь Донжуана?
И счастье находить всяк раз в других,
И не любя – влюблять нарочно их.
– Не лучше. Чувства высшие мне ближе,
Когда лишь ей одной в ночной глуши,
Я б мог излить стремления души,
Вот же блаженство данное нам свыше.


               XX


Так ведь и дни приятней коротать.
В кругу семьи, где верная супруга,
Хозяйка и заботливая мать,
А главное сердечная подруга.
– Ну полно, в этом быте жизни нет.
И каждый день, увы, одно и тоже.
— И что же ставить всем в приоритет
Балы, девиц и театральны ложи?
— По мне куда бы лучше… «Ах, уволь!»
– Ну раз такое дело, то позволь
Взглянуть скорее на Киприду эту,
Причину мук твоих и тайных грез,
Что видно увлекли тебя всерьез.
«Вон, у окна сейчас стоит». — Где? Нету.
               
               

                XXI

«Да вот, махнула веером она,
Левей того седого господина».
— Не та, что круглолица как луна?
Так это же жены моей кузина.
Жила, и выросла в простом селе,
И прежде мы о ней и не слыхали.
Седьмая ведь вода на киселе,
А тут родне её пообещали
Свет показать да прочить жениха,
Чтоб был богат и прочья чепуха.
«Прошу, представь меня». — И в самом деле,
Глядишь, коль вправду ты ей станешь мил,
То так тому и быть, уговорил.
Я у себя сведу вас на неделе.


      
             XXII

«Договорились». — Вот и решено.
И устремились они дружно в залу
К девице юной, тут немудрено,
Она при них стеснялась поначалу.
Затем ее все боле увлекал
Их острый ум и легкие беседы.
Хочу признать…Вдовы Клико бокал,
(Что так любили страстные поэты,
И Штраус даже польку посвящал)
Раскрепоститься малость помогал.
И вот она уже порой на равных
Им отвечает. Все так живо в ней.
Из уст её слова звучат нежней
В стократ красавиц наших своенравных.


               XXIII

А ныне, вряд ли можно и сыскать,
Один предмет достойный обожанья.
Кто не заставит нас ничуть скучать
В часы любви, иль нового свиданья.
Чьи будут милые черты и стан,
Улыбка, речи, все эти движенья,
Нет, нет не обольстительный обман,
А искренне так полны выраженья.
Долой мечты пустые, я молчу.
Былое ворошить я не хочу.
Ведь начертал я в сей строфе случайно
Свой идеал, что прежде так любил,
Что в дни весны моей боготворил,
Всей пламенной душой страдая тайно.
               

 
               
             XXIV

А что Евгений мой? Он был счастлив.
(И не имел способность лицемерить,)
По-детски горячо красноречив.
Он на неё глядя не мог поверить,
Что все желанья, давние мечты,
Какими смел лишь в тишине он бредить,
Все ощущенья страстной полноты,
Что ожидал хоть с кем-нибудь он встретить,
Всё это точно в ней одной слилось,
И чем-то уж родным отозвалось.
Картины сей, Аверин строгий зритель,
Ученый в эдаких вещах, потом,
Он психологий не единый том
Прочел, он женщин страшный искуситель.

      
                XXV

И увлекало здорово его,
Манипуляций тонкое искусство.
Он знал куда уж более всего
Где нужно настоять, как можно чувства
Правдоподобно так изобразить,
Чтоб не спугнуть девицу ненароком.
Где стоит ненадолго отступить,
А где уместно наградить упреком.
И равнодушием, еxcusez-moi,*
Заставить по себе сходить с ума.
Без всякого труда тогда заметил
Он то, с каким вниманьем у окна,
Глядела на Евгения она,
И как Евгений нежно ей ответил.

________
* Извините меня (франц.).


               XXVI

Так продолжалось несколько минут,
Аверин, поняв всё предельно ясно
Сказал: «Простите мне, меня уж ждут,
Тревожиться не следует напрасно».
И удалился. Что ж не вижу прок
Мне дальше пересказывать их лепет,
И мыслей нескончаемый поток,
И этот смех, забавы, тайный трепет.
Я лучше наконец представлю вам
Не описанье пира или дам,
Не их жеманность, не души коварство,
Не толки светских жен и их кругов,
Не их всегда облезлых париков,
А имя той, промолвлю без лукавства.
            
 
            XXVII

Вы верно спросите теперь друзья:
"Не мог ли ты её названье ране,
Упомянуть хоть вскользь, или шутя?
К чему интриги эти нам в романе?
Поэт, ты лучше ясности пролей,
Коль хочешь, чтобы помнила Россия
Труды твоих без след минувших дней.»
Ну так и быть – её зовут Мария.
Отныне именем таким рассказ,
Пестреть повсюду станет. И для вас
Покажется всё милым в этом звуке.
Возможно бред поэзии святой,
Преобразят его в черты другой,
С которою вы были не от скуки.

            
              XXVIII

Но, что касаемо меня, давно
Я слышу в нем отзывы благородства,
И скромность вместе с тем, не все ль равно?
Что толку нам искать живые сходства?
И вновь воображать о том, о сём,
Перебирая бережно странички,
Подчеркивая в них карандашом,
Себя, свои раздумья иль привычки.
Подобно ветреной девчонке, вновь,
Искать, и ждать придет ли вдруг любовь.
Но поздно. Кончен был веселый праздник.
Разъехались все гости по домам,
Мария предалась уж сладким снам.



              XXIX

Не спит лишь он, и мчится всё проказник
В возке по Петербургской мостовой.
Сопит в узде коней лихая тройка,
Сгущалась жутко дымка над Невой.
Вот Летний Сад, двенадцатая Мойка.
Куда же скачет он? В ночи куда?
Покровом снежным устлана дорога,
На небе туч унылых череда.
Одна луна сияньем, лишь немного,
Евгенью томно озаряла путь,
А он сидит, и хоть бы что-нибудь…
Задумчив, хмур, ну прям как Вертер юный,
(Любимец Гете, плод его трудов).
Казалось застрелиться был готов,
Тревогой странной мучимый безумно.
               
            
            
              XXX

Но видно время не пришло пока.
Иль может приподняться не сумела,
К виску его несчастная рука,
Сырой земле придавши свое тело.
А между тем, над городом Петра,
Вздыматься стало зимнее светило.
И уж теперь Евгению пора,
К себе домой, но скучна и уныла
Дорога в эту утреннюю рань.
Нестись в санях, как загнанная лань,
И возвратясь в убогое жилище,
Без сил свалиться в мягкую постель.
Вот жизни вам возвышенная цель,
И так почти до самого кладбища.
               
               


                XXXI

Но бросим мысль об урне гробовой.
Сейчас герой уж дремлет сном младенца.
Слуга его чуть окропив водой,
На лбу лишь поправляет полотенца.
И только шепчет всё себе под нос:
"Не занемог ли барин наш? Ей Богу…
Гулять изволили в такой мороз.
На нем лица-то не было с порогу,
Да руки все замерзшие как лед.
Но может быть и вправду пронесет...»
И после рядом сел он тише мышки,
А за окном раздался крик детей.
В снежки опять играться поскорей
Сбежались все соседские мальчишки.


               XXXII

Вдали Исаакиевский собор,
Поблескивал златыми куполами.
Деревья все в серебряный убор
Одеты, гнуться пышными рядами.
А там, по зеркалу застывших рек,
Скользят проворно женские сапожки.
И набирая девы быстрый бег,
Резвясь друг друга держат за ладошки.
А завтра тож, вот северный наш быт:
Звук колокольчиков и стук копыт
Об мерзлую вновь землю раздается.
Телег, саней уж полон весь бульвар,
Кипит в окне напротив самовар,
Так день за днем чаек по чашкам льется.


         
             XXXIII

Но ныне я далече. В те места
Я б возвратиться счастлив был бы часом.
И может быть тогда моя звезда,
Взошла б над поэтическим Парнасом.
Теперь, увы, читатель милый мой,
Мне должно в сей в главе поставить точку.
И так довольно много я порой
Переполнял излишней мыслью строчку.
Оставим же героя моего,
Да после снова как-то про него
Продолжим мы рассказ смешной, то грустный.
О прежних нравах, нормах старины,
О коих быть наслышаны должны.
О жизни, впрочем, также безыскусной.