МОЙ ЛЮБИМЫЙ – АНГЕЛ,
призвание-признание от М.
Ещё не благодать, но что-то
Похожее на благодать
Погладит душу. Жить охота!
И Португалию догнать.
Да только санкции и климат:
Дожди, вожди et cetera
Последнее в бюджет изымут,
Но голь на выдумки хитра!
Не буду слушать Киселёва
И Соловьёва, и других.
Пусть возвратится в сердце слово,
Как блудный, но свободный стих!
Оставив тех, в унынье ветхом,
Кто сам определил свой путь,
Я снова стану человеком,
А может ангелом. Чуть-чуть.
27.03.2019 г.
Еще не благодать, но что-то...
© Copyright: Валерий Новоскольцев, 2019
Свидетельство о публикации №119032708217
Свидетельство о публикации №119032708217
Рецензии
К. Чуковский, воспоминания
-
Илья Ефимович Репин
-
Мнения Репина о разных людях, вещах и событиях порою очень круто изменялись, но каковы бы они ни были, он вкладывал в них всю свою искренность. Даже такое, казалось бы, обычное дело, как изменение первоначальной оценки творческой личности того или иного художника, вызывало в душе у Репина бури и страсти.
Характерна, например, история его отношений к финскому художнику Акселю Галлену. Он долго не признавал его большого таланта и резко порицал его в печати.
«Это образчик одичалости художника, — писал он о Галлене в одной из своих давнишних статей. — Его идеи — бред сумасшедшего, его искусство близко каракулям дикаря».
Но через тридцать лет он написал мне о том же Галлене большое покаянное письмо:
«...Я теперь без конца каюсь за все свои глупости, которые возникали всегда — да и теперь часто на почве моего дикого воспитания — необузданного характера... И вот: Аксель Галлена я увидел впервые (то есть его работы) на выставке в Москве, в 1881 году. А был я преисполнен ненавистью к декадентству; оно меня раздражало... как самые нелепые, фальшивые звуки во время какого-нибудь великого концерта... (вдруг какой-нибудь олух возьмет дубину и по стеклам начнет выколачивать в патетических местах...) И вот я в этаком настроении наткнулся на вещи Галлена в Москве... А эти вещи были вполне художественны, и он, как истинный и громадный талант, не мог кривляться... И этим не кончилось: в «Мире искусства», когда я писал о Галлене, я даже не представлял хорошо его трудов — так, по старой памяти... А потом, будучи в Гельсингфорсе, я познакомился с его работами... и... готов был провалиться сквозь землю... Это превосходный художник, серьезен и безукоризнен по отношению к форме. Судите теперь: есть отчего, проснувшись часа в два ночи, уже не уснуть до утра — в муках клеветника на истинный талант. ... Ах, если бы вы знали, сколько у меня на совести таких пассажей!!!»
…
Скажем так…
Суди, Боже
-
Даже в гневе Иоанн пребывал христианином. Вот что сказал он Новгородскому архиепископу Пимену, уличенному в измене собственноручной грамотой, писанной королю Сигизмунду.
Архиерей пытался отвратить возмездие, встретив царя на Великом мосту с чудотворными иконами, в окружении местного духовенства.
-
«Злочестивец! В руке твоей – не крест животворящий, но оружие убийственное, которое ты хочешь вонзить нам в сердце. Знаю умысел твой... Отселе ты уже не пастырь, а враг Церкви и святой Софии, хищный волк, губитель, ненавистник венца Мономахова!»
-
«Наша литература об Иване Грозном представляет иногда удивительные курьезы. Солидные историки, отличающиеся в других случаях чрезвычайной осмотрительностью, на этом пункте делают решительные выводы, не только не справляясь с фактами, им самим хорошо известными, а... даже прямо вопреки им: умные, богатые знанием и опытом люди вступают в открытое противоречие с самыми элементарными показаниями здравого смысла; люди, привыкшие обращаться с историческими документами, видят в памятниках то, чего там днем с огнем найти нельзя, и отрицают то, что явственно прописано черными буквами по белому полю».
Этот отзыв принадлежит Николаю Константиновичу Михайловскому – русскому социологу, публицисту и литературному критику второй половины прошлого (19-го) века. Он был одним из редакторов «Отечественных записок», затем «Русского богатства». По убеждению – народник, близкий в конце 70-х годов к террористической «Народной воле», Михайловский не имел никаких оснований симпатизировать русскому самодержавию, и все же...
Воистину – неисповедимы пути Господни! Некогда, отвечая на упреки иудеев, возмущенных тем, что народ славит Его, Господь ответил: «Аще сии умолчат, камение возопиет» (Лк.19:40). «Сии» – русские дореволюционные историки, православные лишь «по паспорту», забывшие истины веры, утратившие церковное мироощущение, отрекшиеся от соучастия в служении русского народа – «умолчали». И тогда, по слову Господа, «возопили камни».
Одним из таких вопиющих камней – окаменевших в мифах марксизма историков, невольно свидетельствовавших о несостоятельности богоборческих «научных» концепций, – стал через много лет после Михайловского советский академик Степан Борисович Веселовский, охарактеризовавший итоги изучения эпохи Грозного так: «В послекарамзинской историографии начался разброд, претенциозная погоня за эффектными широкими обобщениями, недооценка или просто неуважение к фактической стороне исторических событий... Эти прихотливые узоры «нетовыми цветами по пустому полю» исторических фантазий дискредитируют историю как науку и низводят ее на степень безответственных беллетристических упражнений.
В итоге историкам предстоит, прежде чем идти дальше, употребить много времени и сил только на то, чтобы убрать с поля исследования хлам домыслов и ошибок, и затем уже приняться за постройку нового здания».
Решающее влияние на становление русоненавистнических убеждений «исторической науки» оказали свидетельства иностранцев. Начиная с Карамзина, русские историки воспроизводили в своих сочинениях всю ту мерзость и грязь, которыми обливали Россию заграничные «гости», не делая ни малейших попыток объективно и непредвзято разобраться в том, где добросовестные свидетельства очевидцев превращаются в целенаправленную и сознательную ложь по религиозным, политическим или личным мотивам.
По иронии судьбы, одним из обличителей заграничного вранья стал еще один «вопиющий камень» – исторический материалист, ортодоксальный марксист-ленинец Даниил Натанович Альшиц. Вот что он пишет: «Число источников объективных – актового и другого документального материала – долгое время было крайне скудным. В результате источники тенденциозные, порожденные ожесточенной политической борьбой второй половины XVI века, записки иностранцев – авторов политических памфлетов, изображавших Московское государство в самых мрачных красках, порой явно клеветнически, оказывали на историографию этой эпохи большое влияние... Историкам прошлых поколений приходилось довольствоваться весьма путаными и скудными сведениями. Это в значительной мере определяло возможность, а порой и создавало необходимость соединять разрозненные факты, сообщаемые источниками, в основном умозрительными связями, выстраивать отдельные факты в причинно-следственные ряды целиком гипотетического характера. В этих условиях и возникал подход к изучаемым проблемам, который можно кратко охарактеризовать как примат концепции над фактом».
Это Просто Дождь 09.11.2025 06:54 • Заявить о нарушении
-
Илья Ефимович Репин
-
Мнения Репина о разных людях, вещах и событиях порою очень круто изменялись, но каковы бы они ни были, он вкладывал в них всю свою искренность. Даже такое, казалось бы, обычное дело, как изменение первоначальной оценки творческой личности того или иного художника, вызывало в душе у Репина бури и страсти.
Характерна, например, история его отношений к финскому художнику Акселю Галлену. Он долго не признавал его большого таланта и резко порицал его в печати.
«Это образчик одичалости художника, — писал он о Галлене в одной из своих давнишних статей. — Его идеи — бред сумасшедшего, его искусство близко каракулям дикаря».
Но через тридцать лет он написал мне о том же Галлене большое покаянное письмо:
«...Я теперь без конца каюсь за все свои глупости, которые возникали всегда — да и теперь часто на почве моего дикого воспитания — необузданного характера... И вот: Аксель Галлена я увидел впервые (то есть его работы) на выставке в Москве, в 1881 году. А был я преисполнен ненавистью к декадентству; оно меня раздражало... как самые нелепые, фальшивые звуки во время какого-нибудь великого концерта... (вдруг какой-нибудь олух возьмет дубину и по стеклам начнет выколачивать в патетических местах...) И вот я в этаком настроении наткнулся на вещи Галлена в Москве... А эти вещи были вполне художественны, и он, как истинный и громадный талант, не мог кривляться... И этим не кончилось: в «Мире искусства», когда я писал о Галлене, я даже не представлял хорошо его трудов — так, по старой памяти... А потом, будучи в Гельсингфорсе, я познакомился с его работами... и... готов был провалиться сквозь землю... Это превосходный художник, серьезен и безукоризнен по отношению к форме. Судите теперь: есть отчего, проснувшись часа в два ночи, уже не уснуть до утра — в муках клеветника на истинный талант. ... Ах, если бы вы знали, сколько у меня на совести таких пассажей!!!»
…
Скажем так…
Суди, Боже
-
Даже в гневе Иоанн пребывал христианином. Вот что сказал он Новгородскому архиепископу Пимену, уличенному в измене собственноручной грамотой, писанной королю Сигизмунду.
Архиерей пытался отвратить возмездие, встретив царя на Великом мосту с чудотворными иконами, в окружении местного духовенства.
-
«Злочестивец! В руке твоей – не крест животворящий, но оружие убийственное, которое ты хочешь вонзить нам в сердце. Знаю умысел твой... Отселе ты уже не пастырь, а враг Церкви и святой Софии, хищный волк, губитель, ненавистник венца Мономахова!»
-
«Наша литература об Иване Грозном представляет иногда удивительные курьезы. Солидные историки, отличающиеся в других случаях чрезвычайной осмотрительностью, на этом пункте делают решительные выводы, не только не справляясь с фактами, им самим хорошо известными, а... даже прямо вопреки им: умные, богатые знанием и опытом люди вступают в открытое противоречие с самыми элементарными показаниями здравого смысла; люди, привыкшие обращаться с историческими документами, видят в памятниках то, чего там днем с огнем найти нельзя, и отрицают то, что явственно прописано черными буквами по белому полю».
Этот отзыв принадлежит Николаю Константиновичу Михайловскому – русскому социологу, публицисту и литературному критику второй половины прошлого (19-го) века. Он был одним из редакторов «Отечественных записок», затем «Русского богатства». По убеждению – народник, близкий в конце 70-х годов к террористической «Народной воле», Михайловский не имел никаких оснований симпатизировать русскому самодержавию, и все же...
Воистину – неисповедимы пути Господни! Некогда, отвечая на упреки иудеев, возмущенных тем, что народ славит Его, Господь ответил: «Аще сии умолчат, камение возопиет» (Лк.19:40). «Сии» – русские дореволюционные историки, православные лишь «по паспорту», забывшие истины веры, утратившие церковное мироощущение, отрекшиеся от соучастия в служении русского народа – «умолчали». И тогда, по слову Господа, «возопили камни».
Одним из таких вопиющих камней – окаменевших в мифах марксизма историков, невольно свидетельствовавших о несостоятельности богоборческих «научных» концепций, – стал через много лет после Михайловского советский академик Степан Борисович Веселовский, охарактеризовавший итоги изучения эпохи Грозного так: «В послекарамзинской историографии начался разброд, претенциозная погоня за эффектными широкими обобщениями, недооценка или просто неуважение к фактической стороне исторических событий... Эти прихотливые узоры «нетовыми цветами по пустому полю» исторических фантазий дискредитируют историю как науку и низводят ее на степень безответственных беллетристических упражнений.
В итоге историкам предстоит, прежде чем идти дальше, употребить много времени и сил только на то, чтобы убрать с поля исследования хлам домыслов и ошибок, и затем уже приняться за постройку нового здания».
Решающее влияние на становление русоненавистнических убеждений «исторической науки» оказали свидетельства иностранцев. Начиная с Карамзина, русские историки воспроизводили в своих сочинениях всю ту мерзость и грязь, которыми обливали Россию заграничные «гости», не делая ни малейших попыток объективно и непредвзято разобраться в том, где добросовестные свидетельства очевидцев превращаются в целенаправленную и сознательную ложь по религиозным, политическим или личным мотивам.
По иронии судьбы, одним из обличителей заграничного вранья стал еще один «вопиющий камень» – исторический материалист, ортодоксальный марксист-ленинец Даниил Натанович Альшиц. Вот что он пишет: «Число источников объективных – актового и другого документального материала – долгое время было крайне скудным. В результате источники тенденциозные, порожденные ожесточенной политической борьбой второй половины XVI века, записки иностранцев – авторов политических памфлетов, изображавших Московское государство в самых мрачных красках, порой явно клеветнически, оказывали на историографию этой эпохи большое влияние... Историкам прошлых поколений приходилось довольствоваться весьма путаными и скудными сведениями. Это в значительной мере определяло возможность, а порой и создавало необходимость соединять разрозненные факты, сообщаемые источниками, в основном умозрительными связями, выстраивать отдельные факты в причинно-следственные ряды целиком гипотетического характера. В этих условиях и возникал подход к изучаемым проблемам, который можно кратко охарактеризовать как примат концепции над фактом».
Это Просто Дождь 09.11.2025 06:54 • Заявить о нарушении
Действительно, богоборческие «концепции» научного мировоззрения, исключающие из объектов своего рассмотрения промыслительное попечение Божие о России, ход осмысления русским народом своего нравственно-религиозного долга, ответственность человека за результаты своего свободного выбора между добром и злом – долгое время безусловно преобладали над фактической стороной русской истории, свидетельствующей о ее глубоком религиозном смысле. Не лишним будет сказать несколько слов о тех, чьи свидетельства были положены в основу этих «концепций».
Один из наиболее известных иностранцев, писавших о России времен Иоанна IV, – Антоний Поссевин. Он же один из авторов мифа о «сыноубийстве», то есть об убийстве царем своего старшего сына. К происхождению и определению целей этого измышления мы еще вернемся, а пока скажем несколько слов о его авторе.
Монах-иезуит Антоний Поссевин приехал в Москву в 1581 году, чтобы послужить посредником в переговорах русского царя со Стефаном Баторием, польским королем, вторгшимся в ходе Ливонской войны в русские границы, взявшим Полоцк, Великие Луки и осадившим Псков. Будучи легатом папы Григория XIII, Поссевин надеялся с помощью иезуитов добиться уступок от Иоанна IV, пользуясь сложным внешнеполитическим положением Руси. Его целью было вовсе не примирение враждующих, а подчинение Русской Церкви папскому престолу. Папа очень надеялся, что Поссевину будет сопутствовать удача, ведь Иоанн Грозный сам просил папу принять участие в деле примирения, обещал Риму дружбу и сулился принять участие в крестовом походе против турок.
«Но надежды папы и старания Поссевина не увенчались успехом, – пишет М. В. Толстой. – Иоанн оказал всю природную гибкость ума своего, ловкость и благоразумие, которым и сам иезуит должен был отдать справедливость.., и отринул домогательства о позволении строить на Руси латинские церкви, отклонил споры о вере и соединении Церквей на основании правил Флорентийского собора и не увлекся мечтательным обещанием приобретения... всей империи Византийской, утраченной греками будто бы за отступление от Рима».
Известный историк Русской Церкви, Толстой мог бы добавить, что происки Рима в отношении России имеют многовековую историю, что провал миссии сделал Поссевина личным врагом царя, что само слово «иезуит» из-за бессовестности и беспринципности членов ордена давно сделалось именем нарицательным, что сам легат приехал в Москву уже через несколько месяцев после смерти царевича и ни при каких условиях не мог быть свидетелем происшедшего... Много чего можно добавить по этому поводу. Показательна, например, полная неразбериха в «свидетельствах« о сыноубийстве. Поссевин говорит, что царь рассердился на свою невестку, жену царевича, и во время вспыхнувшей ссоры убил его. Нелепость версии (уже с момента возникновения) была так очевидна, что потребовалось «облагородить» рассказ, найти более «достоверный» повод и «мотив убийства». Так появилась другая сказка – о том, что царевич возглавил политическую оппозицию курсу отца на переговорах с Баторием о заключении мира и был убит царем по подозрению в причастности к боярскому заговору. Излишне говорить, что обе версии совершенно голословны и бездоказательны. На их достоверность невозможно найти и намека во всей массе дошедших до нас документов и актов, относящихся к тому времени.
А вот предположения о естественной смерти царевича Ивана имеют под собой документальную основу. Еще в 1570 году болезненный и благочестивый царевич, благоговейно страшась тягот предстоявшего ему царского служения, пожаловал в Кирилло-Белозерский монастырь огромный по тем временам вклад – тысячу рублей. Предпочитая мирской славе монашеский подвиг, он сопроводил вклад условием, чтобы «ино похочет постричися, царевича князя Ивана постригли за тот вклад, а если, по грехам, царевича не станет, то и поминати».
Косвенно свидетельствует о смерти Ивана от болезни и то, что в «доработанной» версии о сыноубийстве смерть его последовала не мгновенно после «рокового удара», а через четыре дня, в Александровской слободе. Эти четыре дня – скорее всего, время предсмертной болезни царевича. В последние годы жизни он все дальше и дальше отходил от многомятежного бурления мирской суеты. Эта неотмирность наследника престола не мешала ему заниматься государственными делами, воспринимавшимися как «Божие тягло». Но душа его стремилась к Небу. Документальные свидетельства подтверждают силу и искренность этого стремления. В сборниках библиотеки Общества истории и древностей помещены: служба преподобному Антонию Сийскому, писанная царевичем в 1578 году, «житие и подвиги аввы Антония чудотворца... переписано бысть многогрешным Иваном» и похвальное слово тому же святому, вышедшее из-под пера царевича за год до его смерти, в 1580 году. Православный человек поймет, о чем это говорит.
Высота духовной жизни Ивана была столь очевидна, что после церковного собора духовенство обратилось к нему с просьбой написать канон преподобному Антонию, которого царевич знал лично. «После канона, – пишет Иван в послесловии к своему труду, – написал я и житие; архиепископ Александр убедил написать и похвальное слово». В свете этих фактов недобросовестность версии о «сыноубийстве» и о жестокости царевича («весь в отца») кажется несомненной. Что же касается утверждений о жестокости самого Грозного царя, к ним мы вернемся позже...
Следующий «свидетель» и современник эпохи, о писаниях которого стоит упомянуть, это Генрих Штаден, вестфальский искатель приключений, занесенный судьбой в Москву времен Иоанна IV.
«Неподражаемый цинизм» записок Штадена обратил на себя внимание даже советских историков.
«Общим смыслом событий и мотивами царя Штаден не интересуется, – замечает академик Веселовский, – да и по собственной необразованности он не был способен их понять... По низменности своей натуры Штаден меряет все на свой аршин». Короче – глупый и пошлый иностранец. Хорошо, если так. Однако последующие события дают основания полагать, что он очутился в России вовсе не случайно. «Судьба», занесшая Штадена в Москву, после этого вполне целенаправленно вернула его туда, откуда он приехал.
В 1576 году, вернувшись из России, Штаден засел в эльзасском имении Люцельштейн в Вогезах, принадлежавшем пфальцграфу Георгу Гансу. Там в течение года он составил свои записки о России, состоявшие из четырех частей: «Описания страны и управления московитов; Проекта завоевания Руси; Автобиографии и Обращения к императору Священной Римской империи».
Записки предназначались в помощь императору Рудольфу, которому Штаден предлагал: «Ваше римско-кесарское величество должны назначить одного из братьев Вашего величества в качестве государя, который взял бы эту страну и управлял бы ею». «Монастыри и церкви должны быть закрыты, – советовал далее автор «Проекта». – Города и деревни должны стать добычей воинских людей».
В общем, ничего нового. Призыв «дранг нах Остен» традиционно грел сердца германских венценосцев и католических прелатов. Странно лишь то, что «творческое наследие» таких людей, как Генрих Штаден, может всерьез восприниматься в качестве свидетельства о нравах и жизни русского народа и его царя.
Русское государство в те годы вело изнурительную войну за возвращение славянских земель в Прибалтике, и время было самое подходящее, чтобы убедить европейских государей вступить в антимосковскую коалицию. Штаден, вероятно, имел задание на месте разобраться с внутриполитической ситуацией в Москве и определить реальные возможности и перспективы антирусского политического союза. Он оказался хвастлив, тщеславен, жаден и глуп. «Бессвязный рассказ едва грамотного авантюриста», – таков вывод Веселовского о «произведениях» Штадена.
Само собой разумеется, его записки кишат «свидетельствами» об «умерщвлениях и убийствах» , «грабежах великого князя», «опричных истязательствах» и тому подобными нелепостями, причем Штаден не постеснялся и себя самого объявить опричником и чуть ли не правой рукой царя Иоанна. Вряд ли стоит подробнее останавливаться на его записках. Да и сам он не заслуживал бы даже упоминания, если бы не являлся типичным представителем той среды, нравы и взгляды которой стали источниками формирования устойчивой русофобской легенды об Иване Грозном.
О недобросовестности иностранных «свидетелей» можно говорить долго. Можно упомянуть англичанина Джерома Горсея, утверждавшего, что в 1570 году во время разбирательств в Новгороде, связанных с подозрениями в измене верхов города царю (и с мерами по искоренению вновь появившейся «ереси жидовствующих»), Иоанн IV истребил с опричниками 700 000 человек. Можно...
Но справедливость требует отметить, что среди иностранцев находились вполне достойные люди, не опускавшиеся до столь низкопробной лжи. Гораздо печальнее то, что русские историки восприняли легенды и мифы о царствовании Иоанна Грозного так некритично, да и в фактической стороне вопроса не проявляли должной осторожности.
-
Митрополит Иоанн (Снычев)
Это Просто Дождь 09.11.2025 06:57 Заявить о нарушении
Один из наиболее известных иностранцев, писавших о России времен Иоанна IV, – Антоний Поссевин. Он же один из авторов мифа о «сыноубийстве», то есть об убийстве царем своего старшего сына. К происхождению и определению целей этого измышления мы еще вернемся, а пока скажем несколько слов о его авторе.
Монах-иезуит Антоний Поссевин приехал в Москву в 1581 году, чтобы послужить посредником в переговорах русского царя со Стефаном Баторием, польским королем, вторгшимся в ходе Ливонской войны в русские границы, взявшим Полоцк, Великие Луки и осадившим Псков. Будучи легатом папы Григория XIII, Поссевин надеялся с помощью иезуитов добиться уступок от Иоанна IV, пользуясь сложным внешнеполитическим положением Руси. Его целью было вовсе не примирение враждующих, а подчинение Русской Церкви папскому престолу. Папа очень надеялся, что Поссевину будет сопутствовать удача, ведь Иоанн Грозный сам просил папу принять участие в деле примирения, обещал Риму дружбу и сулился принять участие в крестовом походе против турок.
«Но надежды папы и старания Поссевина не увенчались успехом, – пишет М. В. Толстой. – Иоанн оказал всю природную гибкость ума своего, ловкость и благоразумие, которым и сам иезуит должен был отдать справедливость.., и отринул домогательства о позволении строить на Руси латинские церкви, отклонил споры о вере и соединении Церквей на основании правил Флорентийского собора и не увлекся мечтательным обещанием приобретения... всей империи Византийской, утраченной греками будто бы за отступление от Рима».
Известный историк Русской Церкви, Толстой мог бы добавить, что происки Рима в отношении России имеют многовековую историю, что провал миссии сделал Поссевина личным врагом царя, что само слово «иезуит» из-за бессовестности и беспринципности членов ордена давно сделалось именем нарицательным, что сам легат приехал в Москву уже через несколько месяцев после смерти царевича и ни при каких условиях не мог быть свидетелем происшедшего... Много чего можно добавить по этому поводу. Показательна, например, полная неразбериха в «свидетельствах« о сыноубийстве. Поссевин говорит, что царь рассердился на свою невестку, жену царевича, и во время вспыхнувшей ссоры убил его. Нелепость версии (уже с момента возникновения) была так очевидна, что потребовалось «облагородить» рассказ, найти более «достоверный» повод и «мотив убийства». Так появилась другая сказка – о том, что царевич возглавил политическую оппозицию курсу отца на переговорах с Баторием о заключении мира и был убит царем по подозрению в причастности к боярскому заговору. Излишне говорить, что обе версии совершенно голословны и бездоказательны. На их достоверность невозможно найти и намека во всей массе дошедших до нас документов и актов, относящихся к тому времени.
А вот предположения о естественной смерти царевича Ивана имеют под собой документальную основу. Еще в 1570 году болезненный и благочестивый царевич, благоговейно страшась тягот предстоявшего ему царского служения, пожаловал в Кирилло-Белозерский монастырь огромный по тем временам вклад – тысячу рублей. Предпочитая мирской славе монашеский подвиг, он сопроводил вклад условием, чтобы «ино похочет постричися, царевича князя Ивана постригли за тот вклад, а если, по грехам, царевича не станет, то и поминати».
Косвенно свидетельствует о смерти Ивана от болезни и то, что в «доработанной» версии о сыноубийстве смерть его последовала не мгновенно после «рокового удара», а через четыре дня, в Александровской слободе. Эти четыре дня – скорее всего, время предсмертной болезни царевича. В последние годы жизни он все дальше и дальше отходил от многомятежного бурления мирской суеты. Эта неотмирность наследника престола не мешала ему заниматься государственными делами, воспринимавшимися как «Божие тягло». Но душа его стремилась к Небу. Документальные свидетельства подтверждают силу и искренность этого стремления. В сборниках библиотеки Общества истории и древностей помещены: служба преподобному Антонию Сийскому, писанная царевичем в 1578 году, «житие и подвиги аввы Антония чудотворца... переписано бысть многогрешным Иваном» и похвальное слово тому же святому, вышедшее из-под пера царевича за год до его смерти, в 1580 году. Православный человек поймет, о чем это говорит.
Высота духовной жизни Ивана была столь очевидна, что после церковного собора духовенство обратилось к нему с просьбой написать канон преподобному Антонию, которого царевич знал лично. «После канона, – пишет Иван в послесловии к своему труду, – написал я и житие; архиепископ Александр убедил написать и похвальное слово». В свете этих фактов недобросовестность версии о «сыноубийстве» и о жестокости царевича («весь в отца») кажется несомненной. Что же касается утверждений о жестокости самого Грозного царя, к ним мы вернемся позже...
Следующий «свидетель» и современник эпохи, о писаниях которого стоит упомянуть, это Генрих Штаден, вестфальский искатель приключений, занесенный судьбой в Москву времен Иоанна IV.
«Неподражаемый цинизм» записок Штадена обратил на себя внимание даже советских историков.
«Общим смыслом событий и мотивами царя Штаден не интересуется, – замечает академик Веселовский, – да и по собственной необразованности он не был способен их понять... По низменности своей натуры Штаден меряет все на свой аршин». Короче – глупый и пошлый иностранец. Хорошо, если так. Однако последующие события дают основания полагать, что он очутился в России вовсе не случайно. «Судьба», занесшая Штадена в Москву, после этого вполне целенаправленно вернула его туда, откуда он приехал.
В 1576 году, вернувшись из России, Штаден засел в эльзасском имении Люцельштейн в Вогезах, принадлежавшем пфальцграфу Георгу Гансу. Там в течение года он составил свои записки о России, состоявшие из четырех частей: «Описания страны и управления московитов; Проекта завоевания Руси; Автобиографии и Обращения к императору Священной Римской империи».
Записки предназначались в помощь императору Рудольфу, которому Штаден предлагал: «Ваше римско-кесарское величество должны назначить одного из братьев Вашего величества в качестве государя, который взял бы эту страну и управлял бы ею». «Монастыри и церкви должны быть закрыты, – советовал далее автор «Проекта». – Города и деревни должны стать добычей воинских людей».
В общем, ничего нового. Призыв «дранг нах Остен» традиционно грел сердца германских венценосцев и католических прелатов. Странно лишь то, что «творческое наследие» таких людей, как Генрих Штаден, может всерьез восприниматься в качестве свидетельства о нравах и жизни русского народа и его царя.
Русское государство в те годы вело изнурительную войну за возвращение славянских земель в Прибалтике, и время было самое подходящее, чтобы убедить европейских государей вступить в антимосковскую коалицию. Штаден, вероятно, имел задание на месте разобраться с внутриполитической ситуацией в Москве и определить реальные возможности и перспективы антирусского политического союза. Он оказался хвастлив, тщеславен, жаден и глуп. «Бессвязный рассказ едва грамотного авантюриста», – таков вывод Веселовского о «произведениях» Штадена.
Само собой разумеется, его записки кишат «свидетельствами» об «умерщвлениях и убийствах» , «грабежах великого князя», «опричных истязательствах» и тому подобными нелепостями, причем Штаден не постеснялся и себя самого объявить опричником и чуть ли не правой рукой царя Иоанна. Вряд ли стоит подробнее останавливаться на его записках. Да и сам он не заслуживал бы даже упоминания, если бы не являлся типичным представителем той среды, нравы и взгляды которой стали источниками формирования устойчивой русофобской легенды об Иване Грозном.
О недобросовестности иностранных «свидетелей» можно говорить долго. Можно упомянуть англичанина Джерома Горсея, утверждавшего, что в 1570 году во время разбирательств в Новгороде, связанных с подозрениями в измене верхов города царю (и с мерами по искоренению вновь появившейся «ереси жидовствующих»), Иоанн IV истребил с опричниками 700 000 человек. Можно...
Но справедливость требует отметить, что среди иностранцев находились вполне достойные люди, не опускавшиеся до столь низкопробной лжи. Гораздо печальнее то, что русские историки восприняли легенды и мифы о царствовании Иоанна Грозного так некритично, да и в фактической стороне вопроса не проявляли должной осторожности.
-
Митрополит Иоанн (Снычев)
Это Просто Дождь 09.11.2025 06:57 Заявить о нарушении
В антракте)
-
Элвис П., Диана Ан.:
-
Can't help falling in love — Видео от Диана Анкудинова,
vk:
http://yandex.ru/video/touch/preview/8530972750574618374
Марина Сергеева-Новоскольцева 09.11.2025 08:51 Заявить о нарушении
-
Элвис П., Диана Ан.:
-
Can't help falling in love — Видео от Диана Анкудинова,
vk:
http://yandex.ru/video/touch/preview/8530972750574618374
Марина Сергеева-Новоскольцева 09.11.2025 08:51 Заявить о нарушении
Пересечение сердец и голос:
-
В. Фомин
-
сквозь условность границ культур и цивилизаций
наугад не забыв закрыть за собою двери
есть куда уходить но некуда возвращаться
есть с чем можно играть но не во что больше верить.
просто смерть – лишь одна из многих проекций жизни
просто штиль – лишь одна из реализаций шторма
а сознание преломившись в незримой призме
принимает любые виды любые формы.
только мысли опять сплетаются в инвективы
эфемерность всего казавшегося нетленным
девять уровней девять робких шажков к обрыву
мы познаем себя приблизив коллапс вселенной.
-
Неевклидова сказка,
пролог
Марина Сергеева-Новоскольцева 10.11.2025 01:38 Заявить о нарушении
-
В. Фомин
-
сквозь условность границ культур и цивилизаций
наугад не забыв закрыть за собою двери
есть куда уходить но некуда возвращаться
есть с чем можно играть но не во что больше верить.
просто смерть – лишь одна из многих проекций жизни
просто штиль – лишь одна из реализаций шторма
а сознание преломившись в незримой призме
принимает любые виды любые формы.
только мысли опять сплетаются в инвективы
эфемерность всего казавшегося нетленным
девять уровней девять робких шажков к обрыву
мы познаем себя приблизив коллапс вселенной.
-
Неевклидова сказка,
пролог
Марина Сергеева-Новоскольцева 10.11.2025 01:38 Заявить о нарушении
Арти
Где взять мужества, силы найти,
Чтобы встать и дойти до небeс?
Мне не надо чудес, только сил.
М., 1989 г.
-
Во время перехода голос
звучит над миром:
-
В. Фомин
а жизнь казалась такою длинной и бесконечной дорога счастья
возможность выбора до предела остановиться или свернуть
мы никогда не стреляли в спину нас укоряли за безучастье
клаустрофобия совершенства прыжок падение Млечный Путь.
глубоководные рыбы в толще чернильной бездны безликих страхов
что оживают с приходом ночи стальною цепью сжимая грудь
а шарик жизни катился к лузе устав от взлетов застоев крахов
морские звезды мечтали тоже увидеть небо и Млечный Путь.
и кто-то счастлив а кто-то болен смертельно страшно неизлечимо
он балансирует на пределе закрыть глаза и перешагнуть
черту взрыв газа в квартире снизу как жаль что время необратимо
для всех ступивших босой ногою на уплывающий Млечный Путь.
-
Эхо, издалека:
Der Himmel sammt…
Der Himmel sammt funkelnder Sternen…
/Nikolaus Lenau/
-
Неевклидова сказка
Марина Сергеева-Новоскольцева 10.11.2025 01:54 Заявить о нарушении
Где взять мужества, силы найти,
Чтобы встать и дойти до небeс?
Мне не надо чудес, только сил.
М., 1989 г.
-
Во время перехода голос
звучит над миром:
-
В. Фомин
а жизнь казалась такою длинной и бесконечной дорога счастья
возможность выбора до предела остановиться или свернуть
мы никогда не стреляли в спину нас укоряли за безучастье
клаустрофобия совершенства прыжок падение Млечный Путь.
глубоководные рыбы в толще чернильной бездны безликих страхов
что оживают с приходом ночи стальною цепью сжимая грудь
а шарик жизни катился к лузе устав от взлетов застоев крахов
морские звезды мечтали тоже увидеть небо и Млечный Путь.
и кто-то счастлив а кто-то болен смертельно страшно неизлечимо
он балансирует на пределе закрыть глаза и перешагнуть
черту взрыв газа в квартире снизу как жаль что время необратимо
для всех ступивших босой ногою на уплывающий Млечный Путь.
-
Эхо, издалека:
Der Himmel sammt…
Der Himmel sammt funkelnder Sternen…
/Nikolaus Lenau/
-
Неевклидова сказка
Марина Сергеева-Новоскольцева 10.11.2025 01:54 Заявить о нарушении
Ангел:
…
Я кровь грозда сокрыл в своих ладонях,
чтоб оградил исход твоих героев
Мельхиседек Державными лучами.
-
Неевклидова сказка
Это Просто Дождь 10.11.2025 02:24 Заявить о нарушении
…
Я кровь грозда сокрыл в своих ладонях,
чтоб оградил исход твоих героев
Мельхиседек Державными лучами.
-
Неевклидова сказка
Это Просто Дождь 10.11.2025 02:24 Заявить о нарушении
Черн., потом увидишь
нужное
-
Солнечный ветер!
Огненный дух вдохновения – под лавиной накатывающего, накрывающего желания...
М., 2015 г.
-
Души, по Гераклиту, «рождаются-падают». Падают с неба, как звёзды – семена сева Божьего. Пролёт человеческих душ через мир – пролёт падающих звёзд.
«Мы знаем мартовский и сентябрьский пролёт аэролитов через земную атмосферу… Собственно, всякое обоюдополое слияние есть пролёт целых созвездий человеческих душ, есть в точности Млечный, небесный путь» (Розанов).
Было слово Господа к Аврааму в видении, ночью: «Посмотри на небо и сосчитай звёзды… Столько будет у тебя потомков» (Быт. XV, 5). И напал на Авраама «ужас и мрак великий» (XV, 12), когда увидел он истекающий из чресл его, клубящийся звёздной пылью человеческих душ, Млечный Путь к единому Солнцу – к Тому, Кто сказал: «Прежде нежели Авраам был, Я есмь».
Д. Мережковский
-
Пересекаясь, летят, мелькают картины великих человеческих сражений.
Века, века…
-
МЕР, im,
великая блокада
…
Голод бродит по улицам белым,
Где, крыла простирая в рассвет,
Горе смотрит на бледные стены
Свеже-рытыми дырами бед.
В безбережное снежное море,
Где царит непокой да зима,
Свеже-рваными ранами горя
Ослеплённые смотрят дома.
К детям, к детям Последней Столицы
Тихо тенями стынут дома
Под крылами истерзанной Птицы,
Дико мечущей вниз зеркала,
Дико, гибельно внутрь, зеркала,
К сердцу, гибельно, дни-зеркала.
М., 1982 г.
-
Прорыв и Восходящий Свет!..
-
Stella! La tua fiamma inestinguibile risplende per sempre...
Nessuno potrà mai estinguere il tuo sacro fuoco.
Роберто О.
-
Шёпот…
По упавшим на мёртвой дороге,
Отдохнуть, воздыхает зима,
Под небесные стоны тревоги,
Под стенанья небесной тревоги,
Под рыданья небесной тревоги
Безбережные смежив крыла.
М., 1982 г.
-
Дуновение невидимого пламени.
Вселенский ураган бушует над образом Великого Моря.
——
Неевклидова сказка
Марина Сергеева-Новоскольцева 11.11.2025 01:18 Заявить о нарушении
нужное
-
Солнечный ветер!
Огненный дух вдохновения – под лавиной накатывающего, накрывающего желания...
М., 2015 г.
-
Души, по Гераклиту, «рождаются-падают». Падают с неба, как звёзды – семена сева Божьего. Пролёт человеческих душ через мир – пролёт падающих звёзд.
«Мы знаем мартовский и сентябрьский пролёт аэролитов через земную атмосферу… Собственно, всякое обоюдополое слияние есть пролёт целых созвездий человеческих душ, есть в точности Млечный, небесный путь» (Розанов).
Было слово Господа к Аврааму в видении, ночью: «Посмотри на небо и сосчитай звёзды… Столько будет у тебя потомков» (Быт. XV, 5). И напал на Авраама «ужас и мрак великий» (XV, 12), когда увидел он истекающий из чресл его, клубящийся звёздной пылью человеческих душ, Млечный Путь к единому Солнцу – к Тому, Кто сказал: «Прежде нежели Авраам был, Я есмь».
Д. Мережковский
-
Пересекаясь, летят, мелькают картины великих человеческих сражений.
Века, века…
-
МЕР, im,
великая блокада
…
Голод бродит по улицам белым,
Где, крыла простирая в рассвет,
Горе смотрит на бледные стены
Свеже-рытыми дырами бед.
В безбережное снежное море,
Где царит непокой да зима,
Свеже-рваными ранами горя
Ослеплённые смотрят дома.
К детям, к детям Последней Столицы
Тихо тенями стынут дома
Под крылами истерзанной Птицы,
Дико мечущей вниз зеркала,
Дико, гибельно внутрь, зеркала,
К сердцу, гибельно, дни-зеркала.
М., 1982 г.
-
Прорыв и Восходящий Свет!..
-
Stella! La tua fiamma inestinguibile risplende per sempre...
Nessuno potrà mai estinguere il tuo sacro fuoco.
Роберто О.
-
Шёпот…
По упавшим на мёртвой дороге,
Отдохнуть, воздыхает зима,
Под небесные стоны тревоги,
Под стенанья небесной тревоги,
Под рыданья небесной тревоги
Безбережные смежив крыла.
М., 1982 г.
-
Дуновение невидимого пламени.
Вселенский ураган бушует над образом Великого Моря.
——
Неевклидова сказка
Марина Сергеева-Новоскольцева 11.11.2025 01:18 Заявить о нарушении
К слову…
-
Се нова вся творю (Откровение 21:5).
-
В разговоре с известным авиаконструктором
М. Симоновым (8 апреля 1998 года ему присуждено почетное звание «Человек-легенда авиакосмической промышленности», его имя представлено в Галерее славы в Национальном музее авиации и космонавтики в Вашингтоне)
Роберто О. как-то спросил: может ли менее мощная экономическая система догнать и перегнать более мощную?
Симонов ответил, что, наверное, нет.
На что Р. О. сказал: «А если бежать наперерез?..»
-
То бишь не совершенствовать старое, но делать нечто принципиально новое)
Марина Сергеева-Новоскольцева 12.11.2025 05:51 Заявить о нарушении
-
Се нова вся творю (Откровение 21:5).
-
В разговоре с известным авиаконструктором
М. Симоновым (8 апреля 1998 года ему присуждено почетное звание «Человек-легенда авиакосмической промышленности», его имя представлено в Галерее славы в Национальном музее авиации и космонавтики в Вашингтоне)
Роберто О. как-то спросил: может ли менее мощная экономическая система догнать и перегнать более мощную?
Симонов ответил, что, наверное, нет.
На что Р. О. сказал: «А если бежать наперерез?..»
-
То бишь не совершенствовать старое, но делать нечто принципиально новое)
Марина Сергеева-Новоскольцева 12.11.2025 05:51 Заявить о нарушении
На это произведение написано 7 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.