Патриот

  Не перестаю удивляться, как же красива и богата наша русская земля!
И самое большое богатство в ней — люди.
Каждый кулик хвалит свое болото, вот и я хочу хвалить свою Брянщину.
Здесь я родилась среди удивительных людей и красот природы.
   Сказочную красоту природы Брянщины я передаю в стихах. Она на многие годы вдохновила меня. Наверно, хватит на всю жизнь.
  Земляничные поляны, ромашковые поля, заливные луга в цветах -
вы можете себе представить, поскольку вы видели где- то ромашки, ели землянику и любовались цветущими лугами. Но красоту человеческой души невозможно передать. Только заглянув в глаза, увидишь её.
   Я так рада, что пишу эту повесть, когда еще жив мой отец, и я не только слушаю, но и смотрю в его глаза. Хорошо помню дедушку, бабушку и многих односельчан, о которых рассказывает папа.
  Вспоминаю колхозный сад, который сажал папа, и запах яблок. Когда был большой урожай, их целый день возили на свиноферму, через всю деревню на телегах. Уж очень любили их хрюшки.
  Помню громкий удар по чугунной рельсе двенадцать раз, означавший, что
наступил обед. Все дела на работе прекращались. Женщины бежали к стаду доить коров и кормить скотину. Мужчины тоже успевали что-то сделать по хозяйству и опять шли на колхозную работу, до вечера. Обеденный перерыв длился три часа.
 Мы, дети, тоже часто ходили на работу со взрослыми, например, щипать хмель или собирать колоски Ох, как же я ждала этот обеденный перерыв. Да и окончания работы я тоже ждала под вечер. Ведь в конце рабочего дня мы несли огромные, но лёгкие мешки с хмелем на
сушилку. Просто так не попадёшь в это интересное сооружение в несколько этажей, где сушили хмель. Потом хвастались другим те, кто там побывал.
  Помогали мы собирать и клубнику. Её очень много сажали в колхозе, огромные поля.
Очень болела спина от этого труда, но как было здорово, что можно было есть вдоволь ягоды. Честно сказать, мы любили воровать их. Сторож гонял нас, но мы умудрялись проскочить и полакомиться. Обычно это были самые первые ягоды. Потом уже не было так вкусно.
То ли вкус детства, то ли сорта клубники были другие. Я сама сейчас сажаю на участке клубнику, но такой вкусной, как в детстве, к сожалению, нет.

   Часть Климовского, Клинцовского и Стародубского районов были владениями
княгини Долгорукой. Сама княгиня жила в Великой Топали. До сих пор там сохранилось её имение. Много лет это здание служило школой - десятилеткой, где училось не одно поколение. Сейчас оно в полуразрушенном состоянии. А вокруг, на расстоянии полутора или двух с половиной километров друг от друга, расположились деревни и села:
Малая Топаль, Пруска, Курозново, Плавна, Брахлово, Чернооково, Каменка, Чернятино, Бурное.
  Более восьмисот гектаров земли было засажено лесом, а часть отдана крепостным.
Урожай делился пополам. Одна половина -  князьям, а другая -  батракам. Но были и личные земли, которые обрабатывали только для князей, люди по оброку.
Лес так и назывался топальский или чернятинский, в зависимости от того, к какой деревне или селу он примыкал. И граничили эти леса с Брянским лесом. Условием образования поселения служило наличие реки.


   На берегу реки Сновь расположилась деревня Рудня, которая окружена лесами, как стеной.
Это и есть  наша малая родина, где родились и жили мой прадедушка - Барсуков Ефрем Михайлович 1861 года рождения, мой дедушка - Барсуков Денис Ефремович, 1898 года рождения, папа - Барсуков Иван Денисович, 1926 года рождения, и мы, дети. У всех поколений большие семьи. Двоюродные и троюродные братья, дяди, тёти, племянники и племянницы живут не только во всех этих селениях, но и во многих городах нашей страны. Семьи помнят все невзгоды Гражданской и Великой Отечественной войн, так как принимали в них самое активное участие.
 
  В 1919 году мой дедушка Денис вступил добровольцем в ряды Красной Армии и был зачислен в третью роту второго Богунского полка. Закончил курсы красных командиров, (пулемётная школа), и до весны 1921 года он участвовал во многих сражениях.
Вернувшись с фронта, дедушка Денис решил жениться, но жили так бедно, что не было денег, чтобы одеться к свадьбе.
Как достать деньги? Дедушка поймал петуха, посадил в мешок и пошёл в поместье Долгоруких. Он пришёл к повару во флигель (этот флигель до сих пор существует в усадьбе) и предложил купить у него петуха. Повар купил и дал ему небольшие деньги.  На них дедушка и приобрёл сапоги и одежду на свадьбу.
   Дедушка Денис имел четыре класса церковно-приходской сельской школы. (Когда его дети учились в школе, он всем помогал по математике.) Во время образования колхозов, он состоял в комитете бедноты, и одним из первых вступил в колхоз.
Папа рассказывает, что, когда дедушка уводил со двора паровицу лошадей (двух кобылиц, Галку и Ворону), жена Евдокия и бабушка Галюшка, так её все звали, рыдали на всю деревню. А еще плуг, борону и воз зерна он отдал в колхоз.
  В начале Великой Отечественной войны дедушка принимал участие в эвакуации сельского имущества и скота. Был мобилизован, но призывная комиссия вернула его домой (1898 год не подлежал призыву.) Начало оккупации он провёл с семьёй, которая состояла из восьми детей и жены.
  В 1943 году территория Брянщины была освобождена от немецких войск, и дедушка был мобилизован в армию.
Под городом Гомелем он был ранен в шею. После лечения -  снова на фронт, в сапёрный батальон, где через четыре месяца под городом Жлобиным получил ранение осколком в ногу.
С войны дедушка вернулся инвалидом второй группы. Так как нога не действовала, он подвешивал её на самодельное приспособление, сшитое из резинки, чтобы удобнее было таскать ногу, и  работал: по-другому не выжить. Резал скот в колхозе, потому как не все владели этим ремеслом.
  Все восемь детей выросли и стали хорошими специалистами и хорошими людьми.
Мария -  швея, Катерина — учительница, Иван (это мой папа) - работал колхозе, семь классов образования, Василий — окончил Харьковское военное училище,  Александра -  строитель,
Михаил — инженер, Валентина — повар, Алексей — инженер-строитель. Кто-то работал в городе, кто-то в селе, и у каждого выросли хорошие дети.
   Папа говорит, что работать в колхозе он стал с восьми лет. Это сейчас есть везде телефонная связь, а раньше в деревне Рудня телефона не было. Чтобы передать сводки, а в посевную их передавали ежедневно, нужен был посыльный. Вот и бегал папа вечером в Каменку, а это пять километров туда и пять назад, с этими сводками. В Каменке был сельский совет, и оттуда уже по телефону в район передавали сводки. Папа говорит, что он быстро бегал, вот и выбрали его для этой работы. После посевной он был водовозом, возил на лошади воду для огородов, садов. Воду в бочку наливал из речки.

   Война застала моего папу пятнадцатилетним подростком. Вместе с другими сверстниками он прятал лошадей, спасая их от немцев.
В лесах образовывались партизанские отряды, и на борьбу с ними немцы присылали карателей, среди которых были люди разных национальностей, так как сами немцы партизан боялись. Но в этих отрядах были тоже трусы. Днём они пили кофе с молоком, которое отбирали у хозяек, а ночью уходили спать в коноплю.( Так они прятались от партизан).
  Сажали коноплю в каждом колхозе. Из неё делали пеньку и верёвки. Пенька использовалась на технические нужды и на производство одежды, из неё изготавливали холсты. Вся сбруя для упряжек делалась из верёвок. Очень много нужно было их в хозяйствах, да пенька продавалась и за границу. Мы, дети, ходили за семенами конопли. Срывали, тёрли, освобождая от шелухи, веяли и получались очень вкусные семена. Мы их щелкали, как семечки, или толкли и делали жмых. И то, и другое было очень вкусно! К наркотикам это не имело никакого отношения, мы про них в то время и не слышали.
  Производство пеньки, дело интересное и нехитрое. Коноплю выдёргивали из земли, связывали в снопы, отрезали верхушки с семенами, которые  шли для производства конопляного масла, а стебли сушили, потом замачивали в речке под гнётом на  несколько недель. Вытаскивали, опять сушили, а потом мяли, трепали, чесали и получалась пенька. Помню, как мы в детстве наблюдали за этой процедурой. Всё было хорошо организовано и отработано до мелочей, начиная от нехитрых деревянных мялок, чесалок, трепалок, багров с крюками и до вышедших в свет тугих и красивых связок пеньки и верёвок, своеобразно пахнущих. Вить верёвки умели не все. Тут тоже были свои секреты, которые знали только умельцы. У нас в деревне всю зиму их вил дед Аринич, так его все звали.
Жалко, что зло овладело умами людей и мы лишились такой ценной культуры, как конопля.
Это ведь натуральные материалы и продукты!

   Когда отцу исполнилось семнадцать лет, его вместе с другими подростками взяли в армию.
Продолжалась война, и нужны были люди на фронте.
Закончилось босоногое детство, катание на лошадях, походы за грибами. А ведь вставали в пять часов и в ельник, за рыжиками. А чтобы сберечь одежду от росы и еловых веток, раздевались догола и прятали одежду в траву, чтобы не порвать и не замочить. За час нарезали полные корзины -  и домой. Ловили рыбу и раков, ныряя в холодную воду и ища их на дне реки. Или ставили сетки из ниток с лягушками без кожи, для приманки. До войны, как говорил папа, очень много в речках было раков. Потом они почему-то исчезли. На дне речки раки от щук прятались в норы, а мальчишки ныряли и пятками нащупывали эти норы и извлекали из них раков. К завтраку бабушка Галюшка отваривала большой чугун раков. Более ста штук.
А ещё они купались и ходили на танцы по вечерам в соседние сёла. Влюблялись и дрались за невест.

  Папа попал в учебную часть под городом Борисоглебск. « Нас готовили на младших командиров», -  говорил он.
Я не помню, чтобы папа рассказывал нам об этом тяжёлом для страны времени. Всегда отделывался простыми фразами: «Служили», или «А кому было легко?»
Да и времени на рассказы не было. У нас тоже была большая семья: шестеро детей и бабушка Ксения. Отец работал день и ночь. Днём работал в колхозе, а вечерами допоздна клал печи. Он был хорошим печником. В колхозе разбивал сады, строил фермы. С бригадой рабочих, по своей технологии, построил кирпичный завод и руководил этим заводом много лет. Там же  был пчеловодом в колхозе и дома держал пчёл.
Все в деревне хотели, чтобы печку сложил только Иван Денисович, хоть он и обучил этому ремеслу уже многих, но считали за честь, если он сам это делал. Звали его уважительно «Денисич», а уважали и любили все, даже убогий Пантелей,( нищий), и он любил отца.
  Жил этот Пантелей в Великой Топали с матерью и по всем сёлам и деревням ходил и просил милостыню. Давали, кто что мог. Моя мама приглашала его на обед, и ему это очень нравилось. Пообедав, он говорил: «Хитрый Иван!» Дескать, жену хорошую нашёл мой отец, и смеялся. Папа говорит, что не всегда был таким, этот Пантелей. Он учился в школе, причём очень хорошо, много читал, как говорится, «запоем»,  но что-то стало с головой. Точного диагноза никто не знал, поэтому нам бабушки в деревне всегда не советовали много читать, говоря: «Головой можно тронуться, как Пантелей».
Был Пантелей высокого роста, метра под два, и очень красивый, белокурый и розовощёкий.
Его старались не обижать, так как побаивались. Он, когда сердился на кого, кричал: «Хата, пожар! Хата, пожар!» Мало ли что...  Но на самом деле никому он ничего плохого не делал.

    Папа был на заготовках леса, где и сорвал спину. Долго потом лечился. Приходила разнарядка на колхоз, и отправляли людей на заготовку леса в Архангельск. Папа ездил, пока не женился. Это 1946 — 1948 годы.
Кстати, в лесах многому научился, чтобы выжить в тяжёлых условиях. Он из тех, кто кашу из топора сварит и нигде не пропадёт. Самый вкусный картофельный суп по утрам нам готовил папа. У него был особый рецепт. Хоть и научил он этому и маму, но всегда говорил ей: «Ты в соли не практична».

    В 1962 году мы переехали из деревни Рудня в другое село. Это была родина мамы, село Медвёдово. Богатое было село. Находилось оно в десяти километрах от деревни Рудня. Это был уже Клинцовский район. Помню, ночью, на грузовой машине, мы вместе с вещами и животными приехали  и поселились в маленькой хатке с земляным полом. Но прожили в ней только до зимы. Отец построил дом, и зимовали мы уже в нём. Когда переезжали, то забыли кошку Катю. Вспомнили и пожалели, но не вернулись за ней. Представьте, каково было наше удивление, когда она пришла к нам сама! Была с нами ещё долго и рожала котят. Мы стали жить в большом селе, где папа устроился на работу в строительную бригаду бригадиром. Мама работала и в колхозе, и уборщицей в школе, и на кирпичном заводе, и швеёй. Мы учились.

    Моему отцу сейчас девяносто два года. У него светлая память, острый ум, и он не лишён чувства юмора. Не имеет привычки жаловаться и обижаться, но вот с годами стал более сентиментальным и разговорчивым. Когда я приезжаю к нему, то часами слушаю его истории о жизни села  в его молодые годы, и  мы вспоминаем общих знакомых и истории про них.
  «Папа, а почему эту женщину, которой далеко за восемьдесят, все зовут Таня- ветеринар ка? - Спрашиваю я у него. - Ведь она никогда не работала у нас ветеринаром?» На что отец, засмеявшись, рассказывает: «Да нет, это кликуха, а было так:
Пригласили дедушку Дениса, отца папы, к односельчанам кастрировать поросёнка Ваську.
Девочка лет пяти, Таня, наотрез отказывалась уходить и решила всё увидеть. В то время детей не ограждали от таких зрелищ, и те могли видеть всё существующее в природе. Открыв рот, от начала и до конца она видела эту процедуру. Хоть и визжал оглушительно поросёнок Васька, но все тонкости она увидела. Как точили бритву, как её обрабатывали самогонкой и что вырезали.
  И вот однажды, возвращаясь с работы, родители слышат крик в доме. Это очень громко плачет трёхлетний Вовка, а Таня кричит на него и пытается положить в нужную позу, но он никак не хочет лежать. На столе приготовлен нож, обработанный самогонкой (всё  готово к операции).
  Слава Богу, вовремя подоспели родители! И вот с тех пор, Таню и прозвали  Таня - ветеринар ка». И это на всю жизнь.
  Или другой факт - сосед наш Михаил, его все в селе зовут «кружкин». Сам он кружкин, дети кружкины,  жена Шура -  кружкина.  И я удивилась, узнав, что фамилия у них другая. Я думала, что их по фамилии называют, а папа говорит: «Это его на свадьбе кружкой по голове ударили, и здорово, чуть жив остался.» И вот так стал он для всех «кружкин».

    Я спрашиваю папу: «Как кормили в армии?»  И он говорит, что голодали. Плохо было с продовольствием. Кушали баланду, заправленную мукой с кусочком хлеба. Мяса не видели, а кушать хотелось постоянно.  Был такой эпизод на службе:
- Приболел я в учебке, рассказывает папа, и  направили к врачу, а ехать надо было одну остановку на поезде. Иду я на вокзал, а здесь бабушки спозаранку, до работы, продают булочки, пирожки, хлеб, молоко, творог. Запах от булочек и пирожков сводит с ума, а денег-то нет. И вот подходит состав, все бросились на посадку. И эти бабушки тоже. Давка, толчея, и я говорит, оказался за бабулей с корзиной, в которой лежали пирожки. Моя рука попадает в корзину с пирожками. Я трогаю этот мягкий пирожок, желудочный сок капает на сапоги, голова кружится. Хорошо, что толпа держит, а то бы упал. И вдруг мысль: «Так что я, вор? Нет, не возьму... И я разжимаю руку.»
Действительно, он никогда ничего чужого не брал, хоть и были завистники, которые хотели убедить всех в обратном.

   Когда он работал на кирпичном заводе бригадиром ( я думаю, должность это была директорская, ведь он построил завод с нуля и всем процессом управлял), себе он обложил кирпичом дом, построил баню, сарай из кирпича. И когда донесли завистливые люди председателю колхоза, а он у нас был новый и приезжий, что ворует, дескать, бригадир кирпич, то была назначена комиссия из представителей власти, и пришли к нам тогда человек пять выяснять. Народу собралось любопытного пол села.
Подсчитали, сколько тысяч кирпича ушло на все постройки, и сказали, что если отец не представит квитанции — будут судить. Я помню, мне было так стыдно за этих людей и неудобно за папу… Я знала, что он платил, но где взять доказательства, ведь прошли годы.
А он на их просьбу протянул руку под навес крыши и достал потрёпанный старый кошелёк.
«Мыши малость попортили», -  сказал он, открывая кошелёк, как будто удивляясь не людям этим, требующим отчёта, а испорченному кошельку, и достал из него квитанции с печатями и подписями на весь кирпич. Их скопилось много за несколько лет. Все были поражены. Даже мама и мы, дети, не знали, что он хранил их. После этого председатель колхоза его зауважал. Хороший был председатель. Он потом в область от нас ушёл, а там говорили, что и в Москву. Болтунов его фамилия. Потом, правда, всё же подсидели папу, и он вынужден был уйти с этой работы. Гадости делали завистливые люди. Когда он ушёл, стали выпускать кирпич с браком. Папа говорит, что не дожигали, и его перестали покупать. А через год или полтора совсем всё производство развалилось. Звали его начальники назад, но он не пошёл.

    Мало того, что в армии кушать было нечего, так и с одеждой было плохо. Папа рассказывает, что приходила в учебную часть разнарядка с фронта, чтобы отправить несколько человек для пополнения частей, и вот командир приказывает: «Ты, ты и ты раздевайтесь.» У кого была неплохая одежда и обувь, забирали и одевали этих солдат. «А как же вы, - спрашиваю я папу, -  ведь вы же ходили на обед в город?»( А это около километра, там была столовая). «Ничего, - говорил он, - кто-то в нижнем белье, кто-то босиком, вставали в середину строя и шли.» А через несколько дней находили откуда-то старую одежду и обувь. «А тебя раздевали? - Спрашиваю я у папы. «Да, было», - говорит он.

   Был и такой эпизод в его службе: Пришёл приказ о том, что их отправляют на японский фронт. Одели в новое английское обмундирование; новые шинели с ремнями, рыжие кожаные ботинки, брюки, рубашки, шапки. Радовались, как маленькие дети, хотя и были, можно сказать, таковыми они ещё. Слышно было, что скоро конец войне, и думалось им, что, может, и домой заявятся потом в этом невиданном наряде, на зависть односельчанам. Привезли их на вокзал, простояли они сутки и назад развернули. Отмена приказа. А потом в части раздели и облачили в старое. Я спрашиваю: «Обидно было?» « Немного», - говорит папа.
Ожили они, когда появилась американская тушёнка, всё - таки мясо.

   « Я, -  рассказывает папа, -  должен был на параде участвовать первого мая, но парад не состоялся». В конце войны он попал в роту тылового обеспечения, и через два месяца к ним приехали люди из Москвы, и семь человек, среди которых был и папа, повезли для участия на параде. Выдали знамёна, дали по булке хлеба. Но в этот день лил дождь, не переставая. Ждали - ждали, может закончится, но напрасно, и парад отменили.

   Много раз папа находился на волоске от смерти. И не только на войне, но и в жизненных обстоятельствах. Например, когда падали деревья, цепляя козырёк кепки, замерзая без тепла и еды, падая с крыш строящихся домов. «Я живу за всех односельчан», -  смеётся папа.  Сверстников давно нет в живых, но его Бог благословил долголетием.
Веру в Бога он пронёс через всю жизнь. С Библией папа  не расстаётся. Она для него самая главная книга на земле. Там он находил и находит ответы на все вопросы, которые ставила перед ним жизнь. Правда не стал видеть один глаз, и он грустит, что читать стало труднее. Поведал мне: «Знаешь, стал забывать места писания я уже.» А он действительно знает её чуть ли не наизусть. Молится Богу, неся всех нас детей  на руках молитвы. И так радостно ощущать, что за нас ещё молится папа. Это великое счастье и благословение. Молится он на коленях и вслух, где бы ни находился. Однажды он лечился в госпитале в Москве. В палате пять ещё таких же стариков, как и он, под девяносто лет. Пришёл вечер, и перед сном папа встал на колени и стал молиться за детей, за родных и близких, за правительство, за церкви и за этих стариков, что с ним были, за их покаяние и приход к Богу. Закончил молитву, а над ним стоят все эти старики и слушают. Конечно, были  вопросы и  беседы. Верующими были и есть все наши родные. После Гражданской войны по сёлам ходили книгоноши, которые читали Евангелие и рассказывали о Христе. И так, в деревне Рудня, родители папы стали верующими слушая их рассказы, а в селе Медвёдово -  родители мамы. Верующая молодёжь ходила в гости и в другие сёла. Так встретились папа и мама, и поженились.

   Шесть лет, как папа живёт в Москве. Одному уже не справиться. Окружён детьми, внуками, правнуками и заботой правительства. У него четырнадцать внуков и пятнадцать правнуков. Конечно, скучает по Брянщине, где прошла вся его жизнь.
  «Папа, можно я когда-нибудь опишу твои рассказы про военное время?» - Спрашиваю я. Немного подумав и посмотрев на меня в упор, он говорит: «А Родине это не повредит?»
И это было настолько неожиданно для меня, что я не знала, что и ответить…
Вот на таких патриотах и держится наша Россия!
Всё, что было тяжёлое — забыто, и  плохое не вспоминается. Улыбаются его добрые голубые глаза, приветливо встречая каждого человека, который приходит к нему в гости. «Слава Богу, - говорит он всегда, - всё хорошо!»
  И лежат натруженные руки на коленях отца. Я смотрю и думаю, сколько же они потрудились за свою жизнь...