Этюд для леди Мурасаки

Скажите, леди Мурасаки,
о чём тоскует соловей?
И не поёт среди ветвей
цветущих сакур.

Я спутал снег в ладонях ветра
с ночным круженьем лепестков.
Под треск морозных топоров
зима вращает адский вертел.
Снежинки вдоль хребта – ознобом, 
как будто в сердце нет весны.
Быть может, птичка видит сны,
окоченевшая, в сугробе.

Но Вы мою гравюру ада 
ласкали ангельским пером,
шуршали шёлковым крылом
так близко, рядом.

Глазами, застланными кровью,
я зачарованно смотрел,
как мириады хрупких тел
парят над уличной жаровней
и липнут к Вашей тёплой коже.
Шумит рождественский базар,
и выпускают белый пар
свиные головы прохожих.

Так я дописывал картину,
и Вы должны её понять, 
как понимаете меня,
интуитивно.

Молчите, леди Мурасаки.
Слегка расширились зрачки.
Как в ножнах бархатных клинки,
Вы когти спрятали в перчатки, 
и стали мягче, ближе, тише.
Глотнув вишнёвое вино,
я резко сдёрнул полотно,
почти волнуясь, как мальчишка.

Закончив иероглиф шрама,   
я вышел. Выдохом. За грань. 
Сливались в позе Инь и Ян,
вода и пламя.

Так безмятежно, тихо таял
мой лёд у Вашего огня.
Вы понимаете меня?
Вы… ощущаете. Я знаю.
Вот голова лежит на блюде
с цветком, торчащим изо рта.
Когда обойма слов пуста,
то нет прекраснее этюда.