Мы едем, едем, едем...

«МЫ ЕДЕМ, ЕДЕМ, ЕДЕМ…»

Девочка любит зиму. За снег и мороз, санки, коньки и лыжи, сосульки, снежки и снеговиков. Только зимой можно одолжить тёплую шапку и пушистый шарф чихающему снеговику и хрустеть сосульками как леденцами из золотистой жестяной баночки. Девочка любит зиму и когда ранним утром они с мамой впотьмах карабкаются по снежной горе с крутым нравом, и уже почти на вершине гора сбрасывает путников к подножию, но они не сдаются и героически ползут вверх, и снова скатываются вниз, и всё же покоряют несговорчивую белую целину, за которой через квартал девочкин детский сад. Заснеженные ступеньки, конечно, есть, но до них – целая вечность, поэтому в поисках кратчайшего пути и экономии бесценного утреннего времени, которое совсем не то же, что вечернее, надо ломиться напрямик, и всё равно все всегда опаздывают: девочка – в детский сад, а мама – на работу. Но мама у девочки красивая, и опоздания ей прощают.

Ещё вчера девочка договорилась с Томкой и Танькой, что они пойдут кататься на санках с большой горы. И когда на лестничной клетке раздаётся топот и грохот, это значит, что девочке пора прыгать в валенки, нырять в шубку, натягивать шапку и варежки, завязывать шарф (а штаны с начёсом она надела с самого утра) и с четвёртого этажа вести под уздцы своего верного коня – тяжёлые зелёные санки, потому что Томка и Танька уже повели своих коней с пятого. А бедным соседям несладко: лошади – животные громкие. В подъезд вкрадчиво вползает пахучий снежный дух, и на первом этаже девочкин конь всхрапывает, и задирает назад большую голову на крутой шее, и беспокойно стучит копытом о цементный пол, жадно ловя чуткими ноздрями запах снега. Снег всегда пахнет по-разному: зимой – арбузом, или огурцом, или яблоком, весной – рыбой. А наберёшь его полные пригоршни, поднесёшь к лицу – и запаха нет. А набегавшись и раскрасневшись, когда вместо щёк у тебя из шапки торчат два спелых помидора, снег – лучшая еда на свете. Но маме знать об этом совсем не обязательно!

Если шустрый детский народ (кто на лыжах, кто с санками, а кто с фанерками, картонками, тазами и всякими занятными тронами, например, ящиком от бутылок, а то и выброшенной пушистой ёлкой) снуёт вверх и вниз, и хохочет, и визжит, и кричит, то он занят очень важным делом – катанием со снежной горы. Ну а когда их целых две: высокая и в меру крутая, с длинным спуском, и низенькая, с широким раскатом в конце, то идти домой незачем, ведь горки с собой в кармане не унесёшь. Это только кажется, что ты всё время делаешь одно и то же: наверху у начала спуска ждёшь своей очереди, замираешь на мгновение, сильно отталкиваешься и съезжаешь вниз, стараясь дотянуть до конца снежного раската, а потом разворачиваешься и карабкаешься на горку снова. А на самом деле ты оседлал своего зелёного коня, и он во весь опор мчится по бескрайней белой равнине. Твои ноги в стременах, и ты откидываешься назад, и в руках у тебя вожжи, а глаза блестят, как два январских солнца. А потом ты несёшься с горы сидя задом наперёд, и лёжа на животе, и на спине с раскинутыми руками и ногами, и паровозиком в три вагончика, и в первом – всегда серьёзная Томка, во втором – улыбчивая ты, а в третьем – дрожащая от страха маленькая Танька. На излёте скорости паровозик резко на что-то натыкается, и пассажиров выбрасывает из вагончиков, и они с оглушительным визгом катятся кубарем вниз – и рукастая, ногастая, головастая куча мала готова! Сдавленной извивающейся ящеркой ты пытаешься выбраться из свалки барахтающихся, мешающих друг другу детских тел. Быстро и ловко двигаясь, нужно быть осторожным, чтобы не разбить кому-нибудь нос и не попасть в глаз. А дети налегают, толкаются, наваливаются со всех сторон, и ты уже у цели и, чуть живой и счастливый, наконец выползаешь на свет, и неведомая сила вдруг подхватывает тебя сзади и с криком «куча мала!» бросает на вершину муравейника. И если закрыть глаза, то легко представить себя в набитом людьми утреннем автобусе, который такая же куча мала, только для мам и пап.

Домой всегда надо возвращаться чистым, сухим и вовремя. Испачкаться зимой трудно, а вот не промокнуть до нитки просто невозможно. Но ведь для чего-то нужны в подъезде батареи центрального отопления? И каждый раз после катания с горки девочка, Томка и Танька в кофточках и колготках пугливыми воробьятами сидят у почтовых ящиков, а их обмундирование по-хозяйски развешано в два ряда на большом радиаторе: ничто так не приближает завтрашнюю прогулку, как сегодняшняя сухая одежда! А добродушные соседи, снующие туда-сюда и втаптывающие каблуками в коврик у подъездной двери нетающие снежные комья, кажется, совсем не против ежевечерней основательной просушки, потому что строгим мамам-воробьихам пока не жалуются на промокших воробьят.
– Что, горемыки, домой не пускают? – усмехается дядя Веня с четвёртого этажа.
– Замёрзли, сердечные! – охает тётя Надя со второго.
– Арбузом пахнет! – шумно втягивает в себя воздух вбегающая с мороза портнихина Людочка из двадцать первой квартиры. – А ну-ка, признавайтесь, малявки, кто арбуз лопал?
Малявки только переглядываются: ну, разумеется, все. Сегодня снова все ели снег!