Статьи по теме Книги, кино и TV - 3

Зачем смотреть новый фильм сценариста «Ассы» Сергея Ливнева «Ван Гоги»
Михаил Козырев поговорил с автором фильма «Ван Гоги» Сергеем Ливневым
«Звоните ДиКаприо»: беспощадный сериал Жоры Крыжовникова - о российском телевидении и смерти
Проект "Дау": новый уровень отношений искусства и реальности
Почему стоит посмотреть фильм Серебренникова "Лето"
Жизнь с приставкой "рок". Показываем фильм о рок-музыкантах и их главном критике - Артемии Троицком
Признак оперы. Путеводитель по современным трендам мировой оперной сцены
Роман Надирян. "Разговоры о качестве новогодних телепередач..."
Поэт Мария Степанова о любимых книгах
От «Жизни Пи» до «Маленькой жизни»: 15 лучших романов из букеровских шорт-листов XXI века
Книги, которые должна прочесть каждая женщина
Что читает молодежь?
10 главных детских книг лета
10 книг, которые прокачают ваше сознание
10 книг, которые не отпустят вас
10 книг, с которыми вы забудете все
10 книг, которые стоят бессонной ночи
10 книг о городах Европы
10 лучших книг о зависти
10 сильных книг о войне
10 главных новинок на Non/fiction
Гарри Поттер и дары трансгуманизма
«Кто и как придумал короля Артура»
Почтовые лошади межгалактических трасс
"И повсюду тлеют пожары" Селеста Инг
Василий Гроссман. «Жизнь и судьба»
К. И. ГАЛЧИНСКИЙ. Стихи. Перевод с польского и вступление А. Гелескула
Нора Яворская - Закон обновленья
В каждой строчке только точки
7 современных поэтов, которых стоит почитать
Современные молодые поэтессы, которые трогают за живое
Великие поэтессы
---------------------

Зачем смотреть новый фильм сценариста «Ассы» Сергея Ливнева «Ван Гоги»
Сноб (Snob.ru)
Саша Щипин
4 Март 2019

«Чудовищно нежный, бесстыдный и очень личный». Спустя 25 лет сценарист «Ассы» выпускает фильм «Ван Гоги»

На экраны выходит фильм «Ван Гоги», после которого режиссеру Сергею Ливневу можно простить продюсирование ремейка «Служебного романа» и даже перестать рекламировать его как сценариста картины «Асса»

Художник Марк Гинзбург очень хочет умереть. Марк знает, что, как только он родился, мать попыталась его убить, после чего в голове у него осталась игла, из-за которой время от времени начинаются страшные мигрени. Рано или поздно она повредит в мозгу что-нибудь важное, и тогда Марк умрет в страшных муках. Врачу из швейцарского центра эвтаназии все это не кажется убедительным, но Марк готов справиться и своими силами: он делает скульптуры из веревок, поэтому сплести еще одну петлю большого труда не составляет. Жить все равно незачем: работы его никому особенно не нужны, жены и детей нет, мать бросила его еще во младенчестве, а отца-дирижера, знаменитого Виктора Гинзбурга, не интересует ничего, кроме музыки и собственной персоны. Впрочем, отец его случайно и спасает: когда Марк уже затянул петлю вокруг шеи, он вдруг звонит по телефону, капризно требуя, чтобы сын немедленно приехал - у Виктора умерла жена, поэтому теперь ему грустно и одиноко.

Сергей Ливнев, автор сценария и режиссер «Ван Гогов», не снимал кино почти 25 лет. Написав в двадцать с небольшим сценарий для фильма «Асса», он снял в начале 90-х «Кикс» и «Серп и молот», после чего занялся продюсированием, причем список его работ всегда вызывал некоторое недоумение: помимо «Страны глухих» там, например, присутствуют «Гитлер капут!» и «Ржевский против Наполеона». Теперь, после четвертьвекового молчания, он вдруг снял фильм, не похожий ни на что из того, чем он занимался все это время, - чудовищно нежный, по-хорошему бесстыдный и очень, очень личный. Сам Ливнев, рассказывая о «Ван Гогах», предпочитает не говорить о своих родных и своей биографии, поэтому углубляться в эту тему, наверное, не стоит - в интернете, если что, все есть. (На всякий случай: историю с иглой он взял, конечно, не из собственной жизни, а из рассказа своей жены Жужи Добрашкус, по которому Александр Меркюри поставил фильм «Мама - Святой Себастьян».)

Ливнев возвращает историям про отцов и детей изначальный смысл - здесь нет места рассуждениям о смене поколений, о разных ценностях или исторических формациях. Есть только два немолодых человека, которым очень нужна любовь, но которые не умеют любить. Не потому, что у них нет сердца, - просто они не знают, как это делается. Один всегда был занят только музыкой и, когда у него началась деменция и стали трястись руки, оказался в полной пустоте. Второй вообще жил выдуманной другими людьми жизнью - все, что он знал о себе, как выясняется к концу фильма, было неправдой. У них осталось только приветствие из рассказа Алексея Толстого «Здравствуй, здравствуй, птицын серый, энергичный и живой!», с которым сначала обращается отец к сыну, а затем, когда они меняются ролями и Виктора уже приходится носить на руках и укладывать в постель, сын к отцу, вдруг ставшему маленьким и беззащитным. Впрочем, и этого оказывается вполне достаточно для людей, которым нужно учиться любить, поскольку ничто больше не имеет значения - ни искусство, ни старые обиды.

Смысл названия «Ван Гоги» вроде бы объясняется в финале картины, когда нам показывают израильских стариков, вырезающих из дерева копии «Портрета Папаши Танги», но на самом деле Ван Гоги - это, конечно, два главных героя, гениальных в своем несчастье и несчастных в своей гениальности.

Актерский состав фильма вообще бесподобен: тут есть и Елена Коренева, и Полина Агуреева, и Светлана Немоляева, и Ольга Остроумова, и Наталья Негода, и Сергей Дрейден, и Авангард Леонтьев, - но Серебряков и Ольбрыхский, играющие сына и отца Гинзбургов, творят что-то немыслимое. Они то кажутся полными противоположностями, то вдруг действительно выглядят отцом и сыном, становясь похожими друг на друга и словно бы перетекая один в другого (здесь к ним присоединяется и Евгений Ткачук, играющий Виктора в молодости и действительно сильно напоминающий Даниэля Ольбрыхского).

Серебряков уже играл у Ливнева в «Серпе и молоте», и вообще вся творческая биография режиссера кажется подготовкой к «Ван Гогам» - так жизнь «Миллионера из трущоб» готовила его к победе в телевикторине. Скульптуры Марка заставляют вспомнить о Бананане, сын-художник был в лебедевском «Изгнаннике», спродюсированном Ливневым, а тема двойничества появилась еще в «Киксе». Марк на каждом шагу встречает людей, которыми он мог бы стать, дома, в которых мог бы жить, семьи, в которых мог быть счастлив. Вот мужчина, который женился на девушке, которую он любил. Вот женщина, которая могла стать его матерью, но вместо этого родила другого мальчика, красивого и счастливого, с его именем и его прозвищем. Вот человек, который готов стать его тестем и даже, наверное, заменить отца, тем более что играющий его Авангард Леонтьев действительно похож на Ольбрыхского. Но все эти варианты прошлого и будущего оказываются невозможными и, в общем, ненужными: важен только один человек, старый, больной и безумный, ближе которого нет никого на свете. Пусть он считал сына бездарным, пусть забывал о нем, пусть врал и предавал. Для него Марк готов уже сам выдумать себе жизнь, лишь бы сделать отца счастливым хотя бы на минуту, пока он снова не забудет, что у него есть его Птицын, не очень энергичный, но все-таки, несмотря ни на что, живой.
---------------------

«Отправил Серебрякову сценарий, и его жена тайком сняла, как он читал и плакал». Михаил Козырев поговорил с автором фильма «Ван Гоги» Сергеем Ливневым
Телеканал Дождь
7 марта 2019
Михаил Козырев

7 марта в российских кинотеатрах выходит в прокат картина «Ван Гоги» с Алексеем Серебряковым и Даниэлем Ольбрыхским в главной роли о сложных отношениях между выдающимся отцом и мятущимся сыном. Это сильный, непростой, пронзительный фильм. Михаил Козырев поговорил с автором сценария и режиссёром картины Сергеем Ливневым. Сергей Ливнев - это сценарист картин «Асса» и «Страна Глухих». В новом фильме он и автор сценария, и режиссер.

- Давайте начнем с того, как вообще возник замысел картины. Откуда возникла идея?

- Началось это с того, что я написал пару разрозненных сцен из фильма. И я вообще был не уверен, что я его напишу, потому что больше 20 лет я не писал сценариев и не писал кино. И я чувствовал последние годы, что очень хочется заняться, чем я занимался когда-то. Но такого не было момента, что я сажусь - и пишу сценарий. Просто написал несколько сцен. Одна из них была сцена, когда герой Серебрякова и герой Агуреевой прощаются в кафе в аэропорту.

- С нее началось? Одна из первых написанных сцен - сцена прощания?

- Ну да. Началось со слов, когда она его спрашивает: «тебе со мной плохо?», а он ей говорит: «Мне не с тобой плохо. Мне вообще плохо». Собственно, началось с этого чувства. Мне не с кем-то плохо, не из-за чего-то плохо, а вообще.

- Расскажите, пожалуйста, мне, с чем связан выбор актера на главную роль. Вы как-то сказали, что когда писали сценарий, целенаправленно этот образ выписывали под Алексея Серебрякова. Так ли это?

- Да. Собственно, во-первых, это любимый мой актер. В этом поколении, я считаю, это лучший актер у нас в стране. С которым у меня связана история: фильм «Серп и молот», который я делал, был с ним. Он был удачный. Я знаю, как он [Серебряков] работает, я знаю его возможности. Мы с ним очень близки, мы «кликаем». Кроме того, после этого прошло почти 25 лет, и из года в год он мне капал на мозги: почему ты не пишешь? Кончай заниматься ерундой, напиши, давай снимать, напиши мне роль... Я пытался сливаться: потому что я не собираюсь ничего писать и снимать, я счастливый продюсер...

И вот когда я сел и написал несколько сцен - еще не был уверен в том, что закончу сценарий и буду снимать этот фильм, - я послал их ему, Серебрякову. Через несколько часов я получаю от его жены по WhatsApp 30 секунд видео, которые она сняла скрытой камерой на телефон через щелку двери кухни: как он читал мои странички и растирал слезы по лицу. У меня выхода уже не стало, я понял, что надо дописывать.

То, что это будет он, было понятно. Что если сценарий и фильм будет, то это будет он. Не то чтобы он пришел на съемочную площадку и там работал над ролью, - это был кусок жизни, прожитый вместе. Как было и в «Серпе и молоте» тоже. Это кусок жизни, прожитый в разговорах, спорах часовых, в погружении.

- Я хочу зацепиться за ключевую черту образа, который воплощает Серебряков. Он мне очень знаком, потому что у меня есть пара друзей, которые вечно упоительно одиноки засчет такой концепции: «Лучше буду один, потому что счастливым я никого не могу сделать, со мной всегда плохо». Вы верите в эту концепцию?

- Конечно. Как тут можно не верить? Действительно есть люди, с которыми всегда плохо. Очень много, кстати. Больше, чем тех, с которыми хорошо.

Мне кажется, большинство из них не осознают, что с ними плохо. Они считают, что с ними хорошо.

- На самом деле люди, которые осознают, что с ними плохо, - иногда это честные люди, а иногда кокетливые.

Как вот кокетства никакого нет в герое Серебрякова?

- Знаете, не поручусь сказать. Это вопрос консистенции. 99% может быть честности и один процент кокетства. А в других - наоборот.

- Мне кажется, это удобный костюм какой-то. Такая броня, которую человек надевает в жизни, и во многом в этом есть элемент самооправдания. Человек просто не хочет сделать несколько шагов навстречу тому, с кем у него могла бы выйти счастливая жизнь. Он просто не хочет это расстояние пройти.

- Наверное, вы правы - не хочет. Но вот то, что человек прям не хочет быть счастливым... Получается так - но на самом деле он не может. Никто специально не хочет быть несчастливым - просто не получается. Теоретически хотелось бы слиться с другими людьми, быть прекрасным, нежным и чутким, но не получается. На самом деле это не вина человека.

- Упрекать их в этом нельзя, вы считаете?

- Мне кажется, лучше вообще поменьше упрекать. В принципе. Потому что никто специально плохо не делает - ни себе, ни другим людям. Хотели бы... Если бы все было легко, я бы, конечно, сделал (себе в первую очередь и всем остальным) все хорошо - но не получается. Причем доказательство того, что не получается, - это то, что не только для других не получается, но и себе. Себе: люди чаще всего действуют не в собственных интересах. Если посмотреть на это со стороны и объективно. Но не умеют по-другому.

И вот это неумение - в данном случае фокус. Откуда оно растет в картине? Мы не знаем, что произошло  в течение жизни у героя Серебрякова. Мы понимаем сложности его отношений с отцом и мы выхватываем определенный период жизни, когда он пытается выстроить отношения, но у него не получается. И это во многом тезис о том, что все проблемы родом из детства. И эти проблемы заложены где-то там.

Это несомненно - мне кажется, это азы, алфавит. Вчера одна знакомая сказала мне такую штуку: что она каждое утро просыпается с чувством полнейшего счастья, всю жизнь. И объяснила это тем, что ее очень любил папа. Безумно любил в детстве папа. Я слушал это завороженно. Какое счастье, что ты просыпаешься с чувством счастья! И понятно - почему: ее очень любил папа. Конечно, все из детства: кого очень любили - у тех получается налаживать отношения с другими людьми и получается быть счастливыми. А у кого с детством не получилось, он был сильно недолюбленный, мягко выражаясь, - тот и сам любить не умеет.

- Герой Даниэля Ольбрыхского (я представляю такие образы и видел таких отцов, наблюдая за своими одноклассниками, - таких абсолютно «Ваше величество», весь мир вращается вокруг них) - он не может любить своего ребенка или не хочет?

- Конечно, никто сознательно - ни у кого нет такого, что «не хочу любить своего ребенка». Нет, хочу - но не получается. Потому что что-то другое перевешивает все время. Вообще-то хорошо бы пойти поиграть с ребенком в футбол, но… можно пойти выпить пива. Но в данном случае пиво - не его тема, его тема - это карьера, работа. Это очень часто у людей творческих, эгоцентричных. И это все время перевешивает. Но это не значит, что он не любит своего ребенка. По-своему... Но мне кажется, нет такого, что кто-то не любит своего ребенка. Все дети, которые недолюбленные, - на самом деле их любили, просто не смогли показать, проявить. Поэтому казалось, что не любят.

- Я рос в семье скрипача, и весь наш дом вращался вокруг скрипки, это было священным тотемом. Я помню до мгновений те моменты, когда он позволял прикасаться мне к этой скрипке. Потому что до нее нельзя было дотрагиваться. Он иногда сажал меня на колени, и я мог, например, водить смычком, а он зажимал ноты на грифе. Был ли у вас конкретный прообраз роли Ольбрыхского, когда вы ее писали, знали ли вы таких людей в жизни?

- Конечно, не буквально. Я вообще в жизни не знал ни одного дирижера - только по работе. Но по сути, конечно, это имеет и к моей жизни полное отношение. Причем это не только к моему детству имеет отношение. Я в этом фильме не только Серебряков, но и Ольбрыхский. У меня же тоже есть дети. И я понимаю, что ко мне тоже есть за что выставить счет. Однажды сказал мой сын: «Ты всегда был в телефоне». Действительно, мы шли ужинать - а я был в Blackberry. Я все время работал.

- Вы пробовали нескольких актрис. Роль, как я понимаю, писалась под Серебрякова, и когда вы уже с ним смотрели, вы столкнулись... Я так понял, что у российских актрис есть напряженное отношение к старению в кадре. Это так?

- Я разговаривал, наверное, со всеми ведущими актрисами этого поколения. Кто-то сразу отказывался, потому что это эмоционально и физически тяжелая роль, кто-то не хотел из суеверных соображений примерять на себя подобного рода ситуации. У кого-то не складывалось с Серебряковым ощущение, что это мать и сын. Вообще-то это лучшее, что произошло с этим фильмом, - то, что мы не смогли найти актрису. В какой-то момент, за 10 дней до начала съемок - у меня нет актрисы, и я в шоке смотрю на список в сотый раз. У меня был список всех актеров зрелого возраста. Этот список счастливым образом у меня был с другого проекта, раньше. И у меня был список не только женщин, но и мужчин, потому что тот проект подразумевал, что были и мужские роли. И я смотрю - женские фамилии кончились, а мужские продолжались.

Может быть, это будет он, а не она?

И я сразу посмотрел: Ольбрыхский. И я тут же ему позвонил, мгновенно, первый был звонок. Я его знал еще из того проекта, списка, который я составлял. Я позвонил и сказал: Даниэль, вот такая история, через 10 дней снимаем, как у вас со временем? Он сказал: какие-то дырки есть, у меня есть 17 дней, как у вас? Я сказал: можно, я пришлю сценарий? Если он вам понравится, то я перепишу с женщины на мужчину. Он мне сказал через сутки, что да - годится. Я переписал, мы начали снимать день в день. Это забавным образом повторило фильм «Серп и молот». Там Серебряков играл женщину, которую превратили в мужчину - просто сделали операцию по перемене пола. Тогда это не было такой модной темой. Там мы сделали такую историю. И с этим сценарием мы сделали то же самое - превратили мать в отца.

- Как бы вы определили специальность главного героя? Он чем занимается? Арт-перфоманс?

- Лузер.

- Хорошая специализация, много таких есть.

- На самом деле он художник - современный художник, который работает с веревками, это такая техника. Это с детства: еще отец его вязал веревочных человечков. Это и работа его, и жизнь, которая превратилась в эти веревки и бесконечные узлы, которые развязать пытается, но не получается.

- Насколько они легко нашли контакт с Ольбрыхским на площадке?

- Они нашли контакт очень легко, потому что каждый из них понимал ответственность, что он работает с другим выдающимся актером. Серебряков больше знал про Ольбрыхского, чем Ольбрыхский знал про Серебрякова, когда начинали снимать. Потому что Серебряков моложе, и он знал хорошо фильмы, в которых снимался Ольбрыхский. А Ольбрыхский знал про Серебрякова, что есть такой крутой русский актер, про «Левиафана» он знал, хотя не смотрел. Серебряков очень волновался на самом деле, очень боялся, как это сложится с Ольбрыхским.

На второй день мы снимали одну сцену, в перерыве вышли на улицу с Ольбрыхским вдвоем, и он мне сказал, что, мол, я снимался с большими актерами - вы знаете, Алексей один из них. Алексей как раз в этот момент тоже вышел покурить и услышал это, сказанное не ему, а про него. Ну, он сразу выдохнул, понял, что Ольбрыхский его принял. Серебрякову не надо было принимать Ольбрыхского: он заранее его принял. И дальше у них началось очень уважительное партнерство, они не стали взасос дружить - для этих ролей не нужно было. У них было хорошее соревнование, они друг перед другом - как молодой лев и старый лев. Они тягались, но по-партнерски помогали друг другу как актеры - то, что и нужно сделать для роли.

- В чем разница работы с актером Ольбрыхским и работы с актером Серебряковым?

- Разница огромная. Хотя бы в том, что Серебрякова я знаю лет 30, 25. И работал с ним, и дружу с ним. А Ольбрыхского едва знал - весь этот путь надо было проходить еще. Во-вторых, они актеры чрезвычайно разные. Серебряков - это актер, который очень тщательно готовится к роли. Он безумно точно все продумывает, все выстраивает. Он знает свой организм. Я помню еще со времен «Серпа и молота» (ему еще 30 лет не было): он говорил, что «мой организм - как аккордеон: я знаю, где какая кнопочка в нем распложена и куда нужно нажать, чтобы звук извлечь». Он все выстраивает.

А Ольбрыхский - совершенно другой. Он не выстраивает. Он очень примерно только представляет себе вектор - и дальше прыгает просто в роль и в каждую сцену. Он не знает, как его организм себя поведет, он импровизационный актер. Он прыгнул - и поплыл. Разогнался - и все. Два очень разных по школе и по методу. Я сначала думал: почему он не хочет поговорить со мной часа два, разобрать? Что за халтура такая? Но я понял, что он знает, что ему нужно. Это ему мешает, ему надо примерно представлять, ему нужно выплеснуться, отдать энергию в кадре.

- Какая самая сложная сцена?

- Самая сложная - сцена на пляже, когда идет дождь. Она была производственно сложная. Я как сценарист написал полсцены без дождя. Дальше была фраза: "И тут начинается дождь. И дальше вторая половина сцены идет под дождем". Но в тот момент я не думал, что я - еще и режиссер, что мне придется это снимать и, тем более, снимать придется на Рижском взморье, где погода весьма изменчива. А когда ты снимаешь длинную сцену, а она длинная, - надо, чтобы погода стояла одна и та же. И мы приехали снимать: надо было, чтобы сначала - солнце (потому что глупо, если бы сын привел отца гулять на пляже под дождем, это был бы сын-садист). А тут, как назло, - пять минут дождь, пять минут солнце. Я уже был в отчаянии, думал уже уезжать. Но в первый раз повезло в этот день: мы разошлись и вот спешим снять. Вон туча идет - неужели не успеем снять? Успели! И в этот момент как раз пошел дождь, как раз к моменту в сценарии. Это была везуха. За это я кино люблю. Больше я люблю, когда подарки, а не когда «свинью подкладывают». Когда все складывается.
---------------------

«Звоните ДиКаприо»: беспощадный сериал Жоры Крыжовникова - о российском телевидении и смерти
Meduza
Антон Долин
20 октября 2018

20 октября в интернет-сервисе «ТНТ-Премьер» выходит сериал «Звоните ДиКаприо». Его снял режиссер фильмов «Горько» и «Самый лучший день» Жора Крыжовников. Главные роли сыграли Александр Петров и Андрей Бурковский. Кинокритик «Медузы» Антон Долин уже посмотрел сериал целиком и разглядел в нем безжалостную сатиру, житейскую драму и настоящую трагедию - а еще отсылки к «Твин Пиксу», последнему роману Виктора Пелевина и русской литературе XIX века.

О буме сериалов знают все. Доходит до абсурдного прогноза о скорой смерти кино и замене его «умным телевидением». Обычный аргумент - перечисление имен больших режиссеров, метнувшихся в сериальную область. Так-то оно так, да только почти никому из них пока не удалось в многосерийном формате превзойти себя же полнометражного. А у Жоры Крыжовникова получилось.

По скандальности и о(б)суждаемости в России этот талантливый автор сегодня входит в первую тройку - вместе со Звягинцевым и Бондарчуком. По поводу фильмов каждого из них у публики радикально противоположные мнения. Крыжовникова после «Горько» одни провозгласили надеждой русского кино, другие - циничным спекулянтом на худших чертах своего народа: слабости к выпивке и любви поржать над выпившими. Все они наверняка удивятся, посмотрев «Звоните ДиКаприо» - восьмисерийный фильм (назвать его сериалом не поворачивается язык), в котором природный дар комедиографа Крыжовникова вступает в интересную химическую реакцию со сложным драматичным материалом.

Поначалу кажется, что перед нами безжалостная сатира на российское сериальное производство и телевидение вообще. Главные герои - два брата, предельно непохожие друг на друга. Егор - суперзвезда отечественного кино, который снимается исключительно в барахле и очень собой доволен. Мусорный сериал «Первая градская», где он уже не первый сезон играет обаятельного молодого врача, бьет все рейтинги и обеспечивает любовь девушек (этим Егор регулярно пользуется), а занятость в высокобюджетном и заведомо провальном трэш-патриотическом «Сирийском песке» дает призрачный статус в индустрии. Если же коллег по площадке вдруг не устраивает, что Егор не знает текст, отвратительно играет и дышит на партнеров перегаром, ответ всегда готов: «Не нравлюсь я? Звоните ДиКаприо!» Лео в фильме тоже есть, хотя не тот, о котором говорит Егор. Его старший брат Лев, на свою беду, тоже актер. Но дальше кабельного канала «Муравей ТВ», где он работает ведущим (а нищенскую зарплату все время задерживают), так и не продвинулся. У него, в отличие от Егора, не красивые любовницы по всей Москве, а беременная капризная жена и две дочери детсадовского возраста. А еще кредиты. И нервы ни к черту.

В закулисный быт горе-кинематографистов зритель погружается сразу и с удовольствием. Гротескный зазор между тем, как выглядят фрагменты «фильмов в фильме», и собственной, подчас документально правдоподобной реальностью Крыжовникова смотрится убийственно хлестко, зло и смешно. Актеры тоже позволяют себе больше, чем обычно. Сложные, многоплановые, углубляющиеся по ходу действия и достигающие к последним сериям неврозов в духе даже не HBO, а Достоевского роли получили бывший кавээнщик Андрей Бурковский (Лев) и поначалу играющий издевательскую версию самого себя Александр Петров (Егор) - для обоих это очевидно лучшие работы за всю карьеру.

В неожиданном качестве предстают и героини: до боли узнаваемая жена-пила (муза Крыжовникова Юлия Александрова), добровольная жертва патриархата (Александра Ревенко), вечная «запасная» мать-одиночка (Юлия Хлынина, сыгравшая единственного безоговорочно привлекательного персонажа в фильме). Актерских удач в фильме огромное количество, все не перечислить.

Крыжовников не столько критикует мир мыльных опер, сколько проверяет его на прочность; «сериал в сериале», дающий эффект гипертекста, применил еще Дэвид Линч в «Твин Пиксе», герои которого смотрели по телевизору «Приглашение к любви». Выстроив убедительную вселенную, автор тут же запускает в нее механизм разрушения. Как только мы приготовились смеяться над всеми ее обитателями - и особенно над самодовольным, поверхностным, глупым Егором, - выясняется, что одна из его безымянных подруг на ночь умерла от СПИДа. Инфицирован и он сам. Смертельный вирус проникает в материю фильма, нарушая его иммунные процессы один за другим. И в смысле сюжета (более или менее все его участники имеют друг с другом сексуальные контакты), и в смысле структуры зрелища, его эмоционального и интеллектуального воздействия.

По классической логике «Звоните ДиКаприо» должен был научить дурного брата уму-разуму, указав на его ошибки, и возвысить брата-неудачника, вознаградив за труд: история о двух братьях вообще фольклорная, она предполагает такое развитие. Кажется, по этому пути Крыжовников и идет. От заболевшего Егора отворачиваются все, а карьера Льва неожиданно меняет свое направление. Братья будто меняются местами. Никакого воздаяния и вознаграждения, как у Шарля Перро в «Подарках феи», меж тем не происходит. Драматичность житейских реалий оказывается сильнее проверенных сюжетных паттернов. Сюрпризы не иссякают, и мало какие из них можно назвать приятными: легкий и мягкий юмор выветривается из фильма без следа.

Маленький пример. Когда Егор приходит в клинику сдавать, а затем забирать и оспаривать анализы, на входе его встречает охранник. Этот колоритный персонаж начинает во весь голос поливать пациента грязью - он не сомневается, что перед ним гомосексуал, по заслугам получивший за разврат божью кару. Гомофобные монологи, лишенные намека на цензуру, вызывают громовой хохот: там собраны все человеконенавистнические штампы, изложенные сочно и жизненно. Однако к третьему такому выступлению (они становятся все яростнее) смеяться больше не хочется. Будь это комедия, какое-нибудь «Горько-3», охранник непременно бы переучился и понял, как он неправ. Или хотя бы показал себя с другой, более гуманной стороны. Но никакой кульминации у линии охранника не будет. Он останется тем, кем был, и наверняка встретит аналогичным приветствием следующего больного. Они будут умирать. А он продолжит жить и будет доволен собой.

«Звоните ДиКаприо» можно считать чем-то неслыханным и заведомо рискованным - многосерийной социальной рекламой профилактики и предотвращения СПИДа: далеко не всем известно, что статистика по России удручающая, цифры зараженных и умерших от болезни каждый год растут. Но, конечно, выполняя эту функцию, автор идет дальше. Поле его исследования - «жизнь как смертельная болезнь, передающаяся половым путем», сам фильм - своеобразное memento mori. Имя ДиКаприо тоже использовано с умыслом: первый из двух его самых знаменитых героев самоотверженно погибал в «Титанике», а второй был озабочен только одним - выживанием, за что и получил «Оскар». Крыжовников задается вопросом, как на наши поступки влияют и как их деформируют два базисных инстинкта: желание успеха и боязнь смерти. В этом его картина парадоксально рифмуется с последним романом Виктора Пелевина «Тайные виды на гору Фудзи» - но также и с меланхоличной русской классикой XIX века, любовь к которой режиссер обнаруживал и прежде.

Пушкин в «Евгении Онегине», Лермонтов в «Герое нашего времени» и, конечно, Достоевский во всех своих романах говорили о том, как социальный протокол не позволяет человеку быть собой, легитимизирует его слабости и трусость. Егор и Лев сдаются без боя, как только меняется их положение в обществе, но эта сдача подана так правдиво и бесхитростно, что героев даже не хочется упрекать.

История о братьях - еще и о двойниках, каждый из которых тайно мечтает получить то, чем обладает другой: один - славу и деньги, другой - семью и стабильность. Они еще не знают, что исполнения желаний следует опасаться. Механика рока работает безупречно - человек против нее бессилен. Об этом напоминает и безразлично-прекрасная музыка барокко, с кажущейся неуместностью - но на самом деле всегда вовремя - звучащая здесь за кадром.

У Жоры Крыжовникова тоже есть двойник; вернее, двойник - это он сам, режиссер с забавным псевдонимом, которому как бы полагается поставлять зрителям бодрую ржаку. Даже немного жаль, что в титрах «Звоните ДиКаприо» не значится Андрей Першин (это настоящее имя режиссера). Но и на правах невидимки «раздвоенный» автор выполнил свое желание: после трех комедий наконец сделал настоящую трагедию.
---------------------

Проект "Дау": новый уровень отношений искусства и реальности
BBC News Русская служба
Александр Кан
25 января 2019

После многолетних отсрочек один из самых грандиозных, долгожданных и необычных проектов в истории российского, если не мирового кино - "Дау" режиссера Ильи Хржановского - наконец-то представили в Париже. Задуманная изначально как история жизни великого физика Льва Ландау, картина превратилась в пугающий своей величественностью и беспощадностью портрет советской эпохи.

Лондон

"На следующий год в Канне", "Этим маем в Канне" - подобные обещания на протяжении нескольких лет я слышал и от самого Хржановского, и от членов его команды, обосновавшихся на длительный процесс постпродакшна в Лондоне. Даже сам по себе постпродакшн - обработка, монтаж, озвучка и превращение в готовые фильмы свыше 700 часов киноматериала, отснятого в течение нескольких лет в Харькове, Петербурге, Москве - превратился в некое полумифическое действо, происходящее в огромном особняке на лондонской Пикадилли, одном из самых престижных и дорогих районов не только в британской столице, но и в мире.

Особняк на Пикадилли - без вывески, без каких бы то ни было внешних опознавательных знаков - за эти несколько лет стал одним из самых интригующих мест Лондона. Чтобы туда попасть - по приглашению - нужно было пройти через вахту, устроенную по образу и подобию пропускных пунктов в типичном советском учреждении 50-60-х годов. И проверяют вас одетые в строгие советские костюмы охранники. После того как ваш облик зафиксирован во вполне современной электронной памяти установленной на стойке крохотной цифровой фотокамеры, от вас требуется уже от руки вписать свое имя и поставить подпись в огромной амбарной книге, какие, как мне казалось, остались только в памяти переживших советскую эпоху людей.

"Дау": арт-проект или эксперимент над людьми?

Тебя встречают и по роскошной широкой лестнице проводят в загадочное внутреннее пространство. В каждую новую комнату пройти можно только в сопровождении провожатого. Как и с фотографией, здесь мир советского прошлого сочетается с самой современной системой безопасности: двери открываются и закрываются только при прикосновении к специальному датчику особого пропуска. Повсюду советские плакаты, знамена, витрины с образцами советской пропаганды и предметами советского быта. В слабо освещенных переходах и на лестничных площадках натыкаешься на искусно сделанные манекены - облаченные то ли в военную форму, то ли в гражданские костюмы по моде 1930-х, 40-х, 50-х. Выглядят они настолько реалистично, что даже со временем, привыкнув, все равно шарахаешься от очередной возникающей вдруг в полутьме мрачной фигуры. В главном зале зловещий манекен свисает с потолка, своей мрачной фигурой еще более подчеркивая особый дух места.

Из радиол 50-60-х годов звучат песни советского периода. В одной из комнат вся стена превращена в иконостас из современных мониторов - их там штук 20, в каждом из которых независимо друг от друга и без звука закольцованно крутится хроника довоенных и послевоенных лет.

Впервые в студию "Дау" я попал лет шесть назад, когда она занимала еще не целый особняк, а всего лишь этаж офисного здания пусть и не на роскошной Пикадилли, но в не менее дорогом и престижном лондонском Сити. Попал по приглашению работавшей на проекте знакомой. Встретили меня дружелюбно, накормили борщом, пельменями, предложили на выбор несколько десятков самых разнообразных и вкуснейших водочных настоек. Кино тогда никакое не показали - процесс монтажа только начинался, но показали с десяток-другой огромных альбомов, зафиксировавших творившееся под эгидой проекта в Харькове невероятное действо. Рассказывали о нем мне и мои друзья-музыканты - Леонид Федоров и Владимир Волков, с самого начала вовлеченные Хржановским в создание сопровождающей "Дау" музыкальной ткани.

(В построенном для съемок "Дау" Институте все было по-советски - включая оборудование и ассортимент буфета)

С переездом проекта на Пикадилли я стал бывать там чаще. Постепенно студия превратилась чуть ли не в главное богемное место русского (и не только русского) Лондона. Что, впрочем, совершенно неудивительно - кому не интересно приобщиться к легендарному проекту, собственными глазами увидеть изнутри столь необычное здание, пообщаться с его обитателями и завсегдатаями - кинематографистами, художниками, музыкантами, медиаперсонами и даже олигархами. При том, что ассортимент водочных настоек неуклонно расширялся и стал включать и вовсе экзотические образцы типа настойки на оленьих гениталиях! А набор закусок и угощений, тематически неизменно советских по своему гастрономическому генезису - селедка с картошкой, соленые огурчики, борщ, пельмени, винегрет, салат-оливье, хачапури и т.п. - в любое время дня и ночи выносился аккуратными официантками из спрятанной где-то в глубине кухни.

Масштаб и объемы готовящегося на кинокухне поражал даже больше, чем весь антураж. Речь шла о 13 (!) полнометражных художественных фильмах - каждый со своей сюжетной историей, телесериале, документальном фильме и специальной онлайн-медиа-платформе. Готовый продукт показывали только избранным - нередко опять-таки в самое неурочное время - например, в полночь.

Наконец и я договорился о просмотрах - в дневное время, как правило, на выходных, и за три-четыре сеанса, по три-четыре часа каждый, отсмотрел примерно дюжину часов отснятого материала: несколько полнометражных фильмов, пару серий из телесериала и тридцатиминутный дайджест всего проекта. Смотрел в одиночестве, в крохотном, очень комфортабельном просмотровом зале, и содержание каждого следующего сеанса - с учетом уже просмотренного и, очевидно, с учетом смотрящего - определял сам Хржановский. Факт этот, признаться, произвел на меня сильное впечатление - мастер, в многолетнем проекте которого были задействованы многие тысячи человек, со всем вниманием и всем тщанием подходит к показу своей работы чуть ли не каждому отдельному зрителю.

Впечатление от увиденного было невероятно сильным, иногда шокирующим и крайне необычным. Но об этом - ниже.

Предыстория

Сам 43-летний Илья Хржановский - обаятельный московский интеллигент - производит самое благоприятное впечатление. Его полудетское лицо в старомодных роговых очках и с неизменно добродушным выражением как-то не очень вяжется с грандиозной мрачностью его продукта.

Он - сын замечательного советского мультипликатора Андрея Хржановского. Все помнят "Жил был Козявин" и "Стеклянную гармонику", а я особенно люблю уникальные по замыслу и исполнению картины с ожившими рисунками Пушкина. Уже совсем недавно Андрей Хржановский снял "Полторы комнаты" - фильм о Бродском и по Бродскому.

Илья же после окончания ВГИКа в мастерской Марлена Хуциева и нескольких лет работы в рекламе прославился фильмом "4" - странной, жесткой, фантасмагорической экранизацией сценария Владимира Сорокина. Фильм получил "Золотой кактус" на самом неортодоксальном, славящемся склонностью к авангарду и эпатажу Роттердамском фестивале и во многом определил эстетику Хржановского - многочасовое, многодневное, многонедельное вживание в среду живущих своей жизнью, но в экстремальных условиях людей. Проявил он и склонность к культовым персонажам - режиссер-дебютант сумел заполучить себе в кадр Сергея Шнурова, Леонида Федорова, Константина Мурзенко и даже легендарного Алексея Хвостенко.

Изначальным толчком к "Дау" стали опубликованные в 1999 году воспоминания вдовы Ландау Конкордии Дробанцевой. Считается, что привлекло Хржановского к этой истории вскрытое в ней сочетание гениальности и сексуального экспериментирования - между супругами Ландау был заключен вполне экстремальный для советской реальности "пакт свободной любви". Однако вскоре стало ясно: полные самолюбования пожилой женщины мемуары даже в малой степени не способны были отразить нарастающую, как снежный ком, грандиозность замысла режиссера.

К написанию сценария вновь был привлечен Сорокин. Отсняв какие-то сцены в Москве и Петербурге, съемочная группа переместилась в Харьков, где постепенно сложился и главный герой картины - вовсе не Ландау, а Институт. Институт как модель общества и модель страны в определенную эпоху.

Институт

Причин, по которым основная часть фильма снималась в Харькове, несколько. Во-первых, в 1930-е годы Ландау пять лет проработал там в Украинском физикотехническом институте (УФТИ), и в этом смысле выбор натуры соответствовал исторической правде. Во-вторых, сохранившая куда больше, чем Москва, характерный для эпохи архитектурный конструктивизм харьковская городская среда в идеальной мере отвечала задаче воспроизведения нужной Хржановскому атмосферы. В-третьих, в докрымскую эпоху, когда российско-украинского противостояния либо не было вовсе, либо в русскоязычном Харькове оно было малозаметно, договариваться с властями, поначалу весьма радушно воспринявшими приезд большого кинематографического десанта, было куда легче, чем, скажем, в избалованной Москве. Достаточно сказать, что в фильме в ролях, соответственно, первого секретаря горкома КПУ Украины и наркома тяжелой промышленности снялись действующие украинские политики - тогдашний глава администрации Харькова Михаил Добкин и министр по чрезвычайным ситуациям Украины Нестор Шуфрич. Ну и, наконец, Харьков был просто существенно дешевле.

Парадоксально, но, приехав в Харьков за конструктивизмом, Хржановский не удовлетворился имевшимися в городе его образцами и построил на территории заброшенного стадиона собственный Институт - зловещее здание в стиле утрированного конструктивизма с вздымающимися над ним монументальными серпами и молотами и замкнутым, закрытым высокими, непроницаемыми стенами двором.

Это была не декорация, не выгороженный в привычном для кино стиле павильон. Это было реальное советское научное учреждение - с реальными учеными, реальными экспериментами, реальными квартирами и общежитиями, в которых жили специалисты и обслуживающий персонал: охрана, буфетчики, дворники и милиционеры. Люди получали зарплату в советских рублях, тратили ее в столовой с советскими продуктами и напитками. Ни один предмет из быта XXI века - вплоть до нижнего белья - на территории Института не допускался. За употребление слов и понятий, не имевших отношения ко времени действия, любой участник съемочного процесса штрафовался. Издавалась институтская газета, проводились партийные и профсоюзные собрания, функционировал Первый отдел, составленный из бывших сотрудников КГБ и выполнявший свойственную ему работу - пристально следил за неукоснительным соблюдением дисциплины и следованием идеологии, строго, грубо и иногда жестоко наказывал нарушителей и склонял сотрудников к стукачеству.

(В Институте проводились реальные научные эксперименты)

Так Институт прожил почти три года - с 2008 по 2011. Каждый прожитый месяц приравнивался к году, таким образом оказались покрыты три десятилетия - с середины 30-х по середину 60-х годов.

За этим реально-сюрреалистическим миром практически все время следили кинокамеры, руководил которыми выдающийся немецкий кинооператор Юрген Юргес, работавший с Фасбиндером, Херцогом и Вендерсом.

Постепенно становилось ясно, что складывающаяся кинематографическая структура не укладывается ни в какой, даже самый свободный сценарий, что институтская реальность, пусть и подчиненная железной воле режиссера, живет по своим законам и формирует художественную ткань куда более яркую и впечатляющую, чем любая авторская придумка. Люди жили своей жизнью - работали, интриговали, ссорились, предавали друг друга, занимались сексом, изменяли друг другу, выясняли отношения. Они довольно быстро привыкли к камерам и практически перестали их замечать - тем более, что съемки происходили отнюдь не беспрерывно, а правила придуманной, но ставшей настоящей жизни надо было соблюдать вне зависимости от того, смотрит на тебя камера или нет.

Хржановского все это более чем устраивало. Как постановщик уже не кино, а грандиозного социально-исторического эксперимента, он, как демиург, возвышался надо всем происходящим, вылавливая, а то и умело провоцируя спрятанные где-то в глубине человеческих душ, но вскрывающиеся в экстремальных условиях потайные импульсы, желания, мечты, отчаяния, надежды и разочарования.

Кастинг

В пресс-релизе "Дау" говорится, что в общей сложности в проекте - 400 "основных" ролей и 10 тысяч статистов. Огромное большинство этих людей - не только не кинопрофессионалы, но и, как уже было сказано, призваны они были в институт заниматься своей основной, некиношной работой. Среди них были ученые: математики, физики и биологи. От совсем молодых ребят - мне довелось познакомиться с Эдуардом Дуриевым, которого в 2011 году, 19 летним студентом, вместе с сокурсниками-математиками из Высшей школы экономики пригласили на несколько недель поработать в проекте (собственно, позаниматься своей математикой, только в обстановке, костюмах и прическах 1964 года) - до крупнейших специалистов - профессоров и академиков. Некоторые, как нобелевский лауреат Дэвид Гросс, приезжали на короткий срок, другие, как профессор Андрей Лосев, жили в Институте годами, с семьей, и решительно, до шокирующей самоотверженности, отдавались камере своей не только профессиональной, но и личной - со скандалами, разборками и сексом - жизнью.

Появлялись и персонажи московской богемной тусовки, для которой поездка в Институт стала увлекательным и модным психоделически-временным трипом. Среди эпизодических персонажей мелькали бывший гендиректор "Коммерсанта" и член совета директоров "Ведомостей" Демьян Кудрявцев, кинорежиссер Александр Штейн и многие другие.

Есть тут и крупнейшие, глобального уровня фигуры из мира искусства: выдающийся театральный режиссер Анатолий Васильев (ему досталась роль академика Крупицы, прообразом которого был Петр Капица), один из ярчайших персонажей международного арт-мира Марина Абрамович, знаменитый оперный режиссер Питер Селлерс и фотохудожник Борис Михайлов. Список можно продолжать долго.

Как и классические британские исторические костюмные драмы "Госфордсикй парк" или "Вверх и вниз по лестнице", "Дау" идеально воспроизвел жесточайшую кастовость якобы бесклассового советского общества - контраст между условиями и образом жизни научной элиты и обслуживающего ее персонала шокирует. Впрочем, и те, и другие - в равной степени рабы жестокой машины безжалостного государства.

Ключевым был выбор исполнителя титульной (не решаюсь назвать ее главной, выделить главную здесь невозможно) роли. Сам харизматик, Хржановский остро нуждался в исполнителе, который совпадал бы не только с характерной долговязой фигурой и острым, ярким, тонким, узким лицом Ландау, но главное - с его неповторимой харизмой. Выбор пал на превратившегося за пару десятков лет жизни и работы в России в мирового уровня звезду классической музыки греческого дирижера Теодора Курентзиса.

"На самом деле национальность не важна: гений - всегда иностранец, то есть всегда иной, другой, чужой по отношению к окружающим людям и к миру, в котором он находится. Мне изначально было ясно, что этот герой не может быть европейцем, это должен быть представитель культуры другого типа, более древней, чем наша. Греки, как и евреи, - народ, тысячи лет назад имевший отношения с богами, что отражено в античной литературе и в Ветхом Завете. Античные герои обманывают, врут, убивают, и одновременно это существа высочайшей морали, просто они живут по другим законам", - говорит Хржановский.

В 2011 году, по окончании съемок, Институт был торжественно разрушен, и на его обломках была устроена грандиозная вечеринка - с музыкой вполне современной, не из советского ретро. После чего наступил длительный, растянувшийся на семь лет лондонский период монтажа и постпродакшна, кульминацией которого и стала проходящая в эти дни парижская премьера.

Париж (не Берлин)

Каким образом представить зрителю столь объемный и столь неортодоксальный как по содержанию, так и по формату материал? Вопрос нетривиальный. Нестандартный проект требовал нестандартного решения. Даже Каннский фестиваль - авторитетнейший, престижнейший и казавшийся еще несколько лет назад столь заманчивым и даже неизбежным (еще в 2006 году только зарождавшийся тогда фильм попал в число семнадцати наиболее перспективных мировых проектов в официальной каннской программе "Ателье режиссеров") - уже не казался очевидным и достаточным по размаху.

Хржановский задумал три подряд грандиозные премьеры в трех европейских столицах: Лондоне, Париже и Берлине. Первым был назначен Берлин, и в полном соответствии с размахом всего проекта, он должен был запуститься - ни много ни мало - в реконструированном фрагменте Берлинской стены. Однако в результате длительных переговоров берлинские власти отказались дать согласие - память о разделявшем город барьере ненависти слишком сильна, и восстанавливать ее даже на время берлинцы не захотели.

В Париже удалось найти больше понимания. Два театра в самом центре французской столицы - стоящие прямо напротив друг друга "Шатле" и "Театр де ла Вилль" - удачно оказались на реконструкции и смогли без особого ущерба для своей основной деятельности впустить инсталляции и просмотры "Дау" в свои помещения.

(Инсталляцию "Дау" в парижском театре "Шатле" украсили такие же манекены, как и в лондонском здании на Пикадилли)

"Шатле" - место для русской культуры знаковое, если не сказать легендарное. Именно здесь более века назад проходили дягилевские "Русские сезоны", именно на этой сцене в 1913 году засвистали и забросали проклятьями ставшую с тех пор классической "Весну священную" Стравинского и Нижинского. Так что принимать новое дерзкое русское искусство этому театру не впервой.

Об этом с гордостью говорила директор театра Рут Маккензи, этой преемственности посвящен роскошно изданный к премьере альбом, где работы Бакста, Ларионова, Гончаровой соседствуют с фрагментами инсталляций "Дау".

Поначалу для создания единого пространства предполагалось то ли проложить через площадь соединяющий два театра мост, то ли прорыть под площадью туннель. К лучшему ли, к худшему, но ни построить мост, ни проложить туннель не получилось.

Не довелось мне, как и сотням других приехавших на презентацию накануне открытия журналистов, попасть на ставшую частью проекта инсталляцию в Центре Помпиду, где, как обещают, в специально оборудованной комнате в течение всех дней парижской премьеры, которая должна продлиться до 17 февраля, будут жить и работать на глазах у зрителей ученые Института. Не увидели мы и вдохновленный русским супрематизмом "Красный треугольник" - световое шоу, которое в вечерние часы будет соединять три точки - два театра и Центр Помпиду.

Не услышали мы и музыки Брайана Ино, которая будет сопровождать инсталляцию в "Шатле". Зато увидели самого музыканта, лихорадочно завершавшего работу над композицией.

Как стало известно вечером в четверг, открытие "Дау" в Париже откладывается в ожидании разрешения полиции. "Открытие "Дау" откладывается в ожидании разрешения от префектуры полиции, которое должно быть получено в ближайшее время", - сообщили представители проекта в "Твиттере".

Фильмы в течение 24 дней должны были демонстрироваться в течение 24 часов. Для просмотра нужно было приобрести "визу" - выдавалась она по заполнении специальной анкеты. Виза может быть на шесть часов - за 35 евро, на 24 часа за 75 евро и на все время премьеры - за 150 евро. Как заявили организаторы в связи с задержкой открытия, обладатели "виз" на 24-25 января могут вернуть деньги или посетить площадку в другие дни.

Создатели фильма отдают себе отчет в шокирующем и потенциально травматичном для зрителя характере киноматериала и заботливо подготовили специальные кабинки - типа церковных исповедален, только не из дерева, а из зеркал, - где желающие смогут поделиться впечатлениями и найти утешение в разговоре с психологами и священнослужителями всех вероисповеданий: от раввинов до шаманов. Мне, впрочем, эта затея кажется не больше, чем пиар-акцией.

Финансы, окупаемость и прокат

Даже если все зрители, которых могут вместить на протяжении 24 часов каждый из 24 дней два театра, купят самые дорогие билеты, то вырученные от парижской премьеры деньги составят каплю в море (и это не преувеличение) от тех сумм, в которые за 13 лет проекта инвесторам обошлось создание "Дау". Размер этих сумм не разглашается, в прессе мелькают разные оценки, но весь масштаб происходившего и происходящего заставляет предполагать бюджет крупного голливудского блокбастера. Окупаемость его даже при самом благоприятном развитии событий выглядит, мягко говоря, сомнительной, и эта сторона проекта - чуть ли не самая загадочная.

Долгое время имя основного инвестора держалось в тайне, в общем-то участниками проекта оно и сейчас не афишируется, но давно уже превратилось в секрет полишинеля. Главный источник финансирования - российский олигарх Сергей Адоньев, совладелец компании Yota и спонсор президентской кампании Ксении Собчак. Адоньев - известный меценат, кроме "Дау" он поддерживает и Теодора Курентзиса, и "Электротеатр Станиславского". Он даже лауреат премии министерства культуры России "Меценат года". Но масштабы "Дау" намного превосходят все остальные арт-проекты Адоньева, и если речь идет действительно о чистом меценатстве, то это вызывает удивление на грани оторопи.

Есть еще один аспект финансирования проекта, который, кроме чисто материального, обретает еще и политический смысл.

Изначально на производство "Дау" были выделены средства российского министерства культуры. Однако по условиям финансирования проект должен был быть реализован в определенный срок. Когда это не произошло, министерство в 2015 году востребовало деньги обратно, и они были возвращены.

Зато "Держкiно" - министерство кино Украины - несмотря на срыв по срокам возвращения своих сделанных еще в период съемок в Харькове инвестиций не потребовало, и в результате первый показ 5,5-часовой - одной из множества возможных - версий "Дау" прошел в апреле 2018 года в Киеве. Случай по нынешним временам экстраординарный: в условиях только нарастающего, в том числе и культурного, противостояния между двумя странами Украина поддерживает российский кинопроект.

(Со временем проект "Дау" разросся настолько, что вышел за пределы искусства и науки и стал охватывать историю и политику)

При этом никакого, во всяком случае, очевидного, актуального политического содержания в фильме нет. Что не делает его появление в России более вероятным - количество нецензурной лексики в нем перехлестывает, никакому запикиванию не поддается, да и Хржановский на это не пойдет.

Впрочем, прокатной версии - той, которая могла бы в качестве цельного кинопродукта выйти на экраны кинотеатров - пока, насколько мне известно, не существует. Говорят о появлении рано или поздно трехчасового прокатного варианта, но как далеко продвинулись в его создании Хржановский с коллегами, пока не ясно.

Вопросы

Разнесшаяся уже по СМИ и соцсетям волна - по мере своего расширения - сводит разговор о собственно содержании и проблематике "Дау" к каким-то простым, даже примитивным формулам. Бесконечно приходится слышать о насилии, сексе, манипулировании людьми, о проведении над ними если не безжалостного, то бездушного эксперимента.

Разговоры о насилии отметаю сразу. На фоне того, что творится в коммерческом кинематографе, насилие "Дау" - детский лепет, и не в нем главные проблемы этого проекта.

Вынесение искусства за рамки искусства и вторжение его в реальную жизнь людей ставит серьезные вопросы о правомерности такого рода действий художника. Нас заверяют, что никто из участников проекта не делал ничего против своей воли и в любой момент мог из него выйти. Но все равно многие сцены, а то и целые фильмы вызывают душевный дискомфорт. Сформулировать его очень трудно.

С одной стороны, это восторг и изумление перед мужеством людей - людей реальных, а не полукукол из телевизионных реалити-шоу, решившихся на столь откровенное выворачивание наизнанку своей личной жизни. С другой стороны, сочувствие к людям, потерявшим в процессе длительного эксперимента, а в некоторых случаях и не осознававших в полной мере отношения между реальностью и искусством.

Что позволено художнику? Как далеко он может заходить в своем творении, когда объектом его являются живые люди? Способно ли служение искусству искупить нравственные потери? Не подвергается ли в условиях тотального контроля художника коррупции само искусство, превращаясь в удовлетворение разрастающихся до непомерных масштабов амбиций?

Ответов на эти фундаментальные вопросы у меня нет. Как нет, я понимаю, и у многих из тех, кто видел "Дау", и даже и некоторых из тех, кто принимал участие в его создании.

Очевидно одно - Илья Хржановский вышел не только на какой-то прежде невиданный уровень постижения отношений искусства и реальности, но и на новый уровень постижения природы человека. И сделал это в гигантском, поистине беспрецедентном масштабе.

Именно этим и определяется столь огромный интерес к его работе.
---------------------

Почему стоит посмотреть фильм Серебренникова "Лето"
Настоящее Время
08 Июнь 2018
Надя ШАХОВА-МХЕИДЗЕ

Мюзикл про подпольный рок в советском Ленинграде в начале 80-х, фильм, о котором говорят, что это "кино про Майка Науменко" или "кино про Цоя" (и то и другое - правда), история, в которой заявлен классический любовный треугольник и виртуозно сняты и смонтированы постмодернистские клипы с рисованной анимацией. И в клипах этих песни Науменко, Игги Попа и Лу Рида лихо распевают пенсионеры, тетки с кошелками и школьники в переполненном советском троллейбусе или в вагоне электрички. Фильм, о прототипах и о съемках которого почти целый год говорилось больше, чем о самом фильме.

Этот сдвиг фокуса зрительского внимания понятен и оправдан. В конце лета 2017 года прямо на съемочной площадке арестовали режиссера фильма Кирилла Серебренникова.

Мошенничество в особо крупном размере, судебный процесс в кафкианской логике, протесты коллег и зрителей - все это сделало режиссера фильма героем отдельного сюжета, абсурдного и драматичного. Причем не вымышленного, а реального.

Закончить съемки "Лета" Серебренников не смог, финальные сцены группа снимала по записям репетиций без режиссера. Монтаж Серебренников делал под домашним арестом, причем компьютер, на котором он работал, не был подключен к интернету (таковы правила для этой меры пресечения). Съемочная группа продолжала работу, общаясь с режиссёром через адвокатов.

В конце нынешней зимы бурно обсуждали высказывание Бориса Гребенщикова о сценарии: "Сценарий - ложь от начала до конца. Мы жили по-другому. В его сценарии московские хипстеры, которые, кроме как *** (совокупляться - НВ) за чужой счет, больше ничего не умеют. Сценарий писал человек с другой планеты. Мне кажется, в те времена сценарист бы работал в КГБ. Надеюсь, Кирилла Серебренникова освободят, но мнения о фильме у нас разные. Мне кажется, я прав, потому что я в то время жил".

Это высказывание потом неоднократно использовали официальные СМИ - конечно, лишь первые фразы, без упоминания КГБ и пожелания Серебренникову выйти на свободу.

В титрах фильма - три сценариста: Михаил Идов, Лили Идова и Иван Капитонов. Но критики и оппоненты подразумевают чаще всего Михаила Идова, латвийского журналиста и сценариста русского происхождения, который долго жил и работал в США и там учился сценарному мастерству. Идов - автор двух книг, сценарист сериалов "Лондонград", "Оптимисты" и других. Сценарий, по которому снят фильм "Лето", основан на мемуарах бывшей жены Майка Науменко Натальи, она выступала консультантом фильма.

18 апреля суд отказался изменить режиссеру меру пресечения на подписку о невыезде, продлив домашний арест до 19 июля. А в мае состоялась долгожданная международная премьера фильма на Каннском фестивале.

Восторженные рецензии российских коллег по цеху и кинокритиков перемежались язвительными комментариями государственных СМИ (с цитатами из других российских кинокритиков).

И вот наступило лето - и "Лето" вышло в прокат.

В официальном трейлере авторы сообщают зрителям, что "Лето" покажет, "как все начиналось", и даст возможность ощутить, каким было "время надежд и любви".

Корреспондент Настоящего Времени решил узнать мнение человека, который отлично помнит то время и, совсем как персонаж фильма по прозвищу Скептик, был и не на сцене, и не в зрительном зале, а презентовал песни рокеров нам, зрителям. Правда, в отличие от героя-повествователя фильма - не фразами в кадре, а своей работой за кадром. Начиная с 90-х Елена Карпова была редактором практически всех крупных телепроектов ("Антропология", "ПРОсвет", "Земля-Воздух", "Взгляд"), в которых выступали российские рокеры и был честный живой звук. В юности она видела на сцене и Майка Науменко, и Виктора Цоя.

- Когда вы впервые услышали песни Майка Науменко и Виктора Цоя? Чем эти песни были для вас тогда, изменилось ли Ваше восприятие сейчас?

- Песни Майка Науменко услышала впервые в 1984 году, в возрасте 24 лет. На моей свадьбе, в том же 84 году, с воодушевлением и цинизмом распевали "Дрянь", которая была впервые исполнена Майком в 83-м. Первой из цоевских песен для меня была "Алюминиевые огурцы", услышанная тоже около 84 года. Новая, честная музыка это была, глоток свежего воздуха. Творчество Майка любила, люблю и буду любить, его песни - часть моей жизни, эпиграфы к разным её ситуациям. Короче, и в горе, и в радости.

- Чего вы ждете от "Лета"?

- Если честно, то ничего не жду. Раздумываю, идти смотреть или нет. Внимательно следила за бурными обсуждениями в фейсбуке, скорее, поддерживаю позицию "старперов". Ну, пенсы мы, старперы, так сейчас модно вести дискуссию, особенно если нет весомых аргументов и фактов. Но вот некоторые кинокритики, которым доверяю, посмотрели и отмечают атмосферность фильма "Лето".

- Если вы будете смотреть этот фильм, то в качестве киноверсии реальных событий и реальных биографий, или атмосфера для вас важнее достоверности?

- Если буду смотреть, то мне будет важна атмосфера, флёр, так сказать, вкус нашей юности, ожидания и надежды. Правда, мне очень хочется задать вполне реальный вопрос Наташе Науменко - "зачем?". Когда была помоложе, я никак не могла понять, почему умные и прекрасные женщины, жены и подруги известных мужчин, уничтожали свои письма и дневники. Теперь очень хорошо понимаю: в жизни и вне ее должна оставаться тайна, загадка. И еще. Все пережитое - оно только твое. А становиться консультантом фильма, где один из фигурантов - твой муж, как-то не комильфо. Это мое сугубо личное мнение.

По сведениям издательства "Собака.ру", мемуары Натальи и любовный треугольник - все это появилось, когда Борис Гребенщиков отверг первую версию сценария и запретил использовать свое реальное имя и свои песни. Причем обоснованно, как считают другие рокеры.

Но если взглянуть на готовый, уже вышедший на экраны фильм глазами зрителя, который вообще ничего не знает ни об этих людях, ни об их отношениях (со всей реальностью, домыслами и вымыслами), то можно обнаружить странный парадокс.

Основной "сюжетный движок" фильма взят из мемуаров женщины, которая при этом являлась основным сценарным консультантом, да еще и прототипом главной героини. Возможно, именно это обстоятельство - участие прототипа в работе съемочной группы - делает сюжет невинным почти до детской целомудренности, приглушая драматургию фильма, сглаживая конфликт.

При этом в каждом отдельном эпизоде, особенно в общении героев со второстепенными персонажами, конфликт понятен, типажи узнаваемы, героям сочувствуешь, надеешься и ждешь, что у них все получится - как, например, в эпизоде литовки (утверждения советской цензурой) текстов Цоя.

Блестящая актерская работа Юлии Ауг - театральной и киноактрисы со своим почерком, но очень разной в разных ролях. Узнаваемые детали, понятные и буквально ощутимые эмоции Цоя (Тео Ю) и Майка (Рома Зверь) делают сцену сатирически-яркой и очень живой.

Еще один яркий персонаж - кинооператор, снимающий Майка, Цоя и всю тусовку в нескольких эпизодах фильма. Ближе к финалу он скажет, что гэбешники изъяли все его пленки, и чудом осталась только одна - съемка на пляже, где (по фильму, но не в реальности) познакомились Цой и Майк.

И эта простая, без пафоса, воля к жизни, готовность к произволу и желание при этом неизменно делать свое дело - это достоверно и точно воплощает в роли кинооператора-любителя профессиональный кинорежиссер Евгений Григорьев.

При этом в реальности Евгений пять лет ходил с камерой за нынешними молодыми музыкантами (самолично и вместе со своей съемочной группой), снимая документальный фильм "Про рок". Этот полнометражный фильм вышел минувшей осенью на экраны, и этот кинопрокат стал событием в российской документалистике, ведь документальные картины практически не добираются до проката.

- Первый раз я услышал группу "Кино" в августе 1990-го в городе Джейзак, в Узбекистане, - рассказывает Евгений Григорьев, режиссер-документалист и театральный режиссер (автор документальных фильмов "Леха online", "Кузнецы своего счастья", "Про рок"). - Мы с мамой поехали из своей деревни Кошуки Свердловской области в туристическую поездку. В этот день старшая девочка весь день плакала и не могла слушать свой плейер "Электроника". И я целый день переворачивал кассету и слушал Виктора Цоя, который только что погиб.

- Роль кинооператора в фильме "Лето" - ваша первая роль в игровом кино?

- В полнометражном - да. Я время от времени снимаюсь в короткометражках и сериалах.

- Когда-то вы декларировали полную приверженность документалистике: все, что вы делаете (и фильмы, и реклама, и социальные проекты, и театр), будет документальным.

- Сейчас я менее радикален во взглядах. Каждому замыслу необходим свой способ воплощения.

- Как и почему решили поучаствовать в полнометражном игровом проекте?

- Да у меня и сомнений не было - Кирилл мой мастер. Я учился у него в магистратуре и ставил спектакли в Гоголь-центре. И посмотреть на работу Кирилла [Серебренникова], Влада [Опельянца, оператора-постановщика фильма], "гоголят", поучиться, помочь на игровой площадке, да еще и артистом поработать у крупного режиссера - какие тут могут быть сомнения?

- Как вы относитесь к жанру байопика?

- Нормально. Главное - содержание высказывания. А с этим в "Лете" все в порядке.

- Вы посмотрели фильм только в ночь перед прокатом. Так получилось, или это намеренное желание увидеть его вместе с первыми зрителями, а не на премьере?

- Дело в том, что я сейчас в съемочном периоде одной картины, и так сложилось, что я пропустил все торжественные показы. Это жаль, конечно, потому что я соскучился по ребятам. Но в зале на 1500 человек, на огромном экране тоже отлично.

- Какие впечатления?

- Очень хорошая и полезная картина. Удивительный Рома, сложная и легкая камера, ну в общем - нужно это смотреть.

За камерой в "Лете" - оператор Владислав Опельянц, один из лучших кинооператоров, начавших карьеру в 90-х и снимающих теперь полнометражные кинофильмы. Оператор - персонаж вечно закадровый, поэтому про Опельянца важно знать, что именно он снял многое из того нового и современного, красивого и стильного, гламурного и яркого, что мы видели по телевизору в 90-х.

Рекламные ролики с роскошными автомобилями и красивыми гордыми женщинами, музыкальные клипы Кристины Орбакайте, Аллы Пугачевой, а затем, в нулевых, - Земфиры, групп "Мумий Тролль", "Блестящие", "Чайф", "Ума Турман". Масштабные и державные кинопроекты - "Статский советник", "12", "Предстояние", "Цитадель", "Солнечный удар" - во всех этих фильмах Никиты Михалкова оператором-постановщиком был тот же Опельянц.

И он же снимал фильм Ученик" Кирилла Серебренникова. "Лето" - их новая совместная работа.

Именно в этом фильме оператор, снявший много гламурного и роскошного, обращается к наследию своих предшественников, великих советских операторов. Морские пейзажи с бредущими по кромке воды героями, вид города с крыши - это снято с тем же мастерством и в той же традиции, как снимал "Иваново детство" или "Я шагаю по Москве" Вадим Юсов, у которого Опельянц учился во ВГИКе.

Прозрачность, легкость, игра света и тени, герои в кадре, снятые как собеседники в реальности, ощущение движения и дыхания - это все делает черно-белое кино живым и ярким.

Да, "Лето" - черно-белый фильм.

И это лишь оттеняют и подчеркивают редкие цветные эпизоды - стилизация под съемки оператора-любителя, которого сыграл Евгений Григорьев, а еще кричаще-яркие анимационные дорисовки в музыкальных клипах-фантазиях (желтые линии и стрелки, алое платье, такие же алые яблоки).

После этих клипов всегда следует фраза героя-повествователя по прозвищу Скептик: "Этого не было".

Но вот что точно было, да и есть - русская операторская школа. Существующая как бы вне идеологии и времени. Виртуозная работа людей за камерой, создающая мир лучших советских фильмов. А потому фильм "Лето" есть смысл посмотреть хотя бы ради того, чтобы из современности попасть в этот вневременной мир.

Чтобы заинтересоваться не только песнями Цоя и Майка Науменко, но и начать открывать для себя фильмы режиссеров Тарковского и Данелии, Чухрая и Калатозова, снятые Урусевским, Юсовым, Рербергом. Времена меняются, но в этом кино всегда есть солнце и тени, ветер и воздух, весна и лето.
---------------------

Жизнь с приставкой "рок". Показываем фильм о рок-музыкантах и их главном критике - Артемии Троицком
Настоящее Время
31 Январь 2019
Надя ШАХОВА-МХЕИДЗЕ

Артемий Кивович Троицкий - человек-легенда. Его читали, слушали и смотрели три поколения советско-российских меломанов, а новое (наверное, уже пятое) поколение зрителей сейчас смотрит его авторскую телепрограмму на эстонском русскоязычном телеканале ARU.TV (на ютубе, конечно же).

Троицкий писал статьи о рок-музыке, когда никакой рок-музыки в СССР ещё не было. В 70-х он публиковался в журнале "Ровесник" и проводил дискотеки, в 80-х организовывал первые выступления будущих рок-звезд (Гребенщикова с "Аквариумом", Майка Науменко, "Машины времени") и самый первый в СССР рок-фестиваль "Весенние ритмы. Тбилиси-1980".

В 90-е годы он устраивал гастроли наших музыкантов в Европе и Америке, и мировых звёзд - в России. Он вел теле- и радиопередачи о музыке, неизменно писал статьи и издавал книги, был в жюри фестивалей. И вот, под конец второго десятилетия XXI века, можно увидеть фильм-биографию Троицкого под названием "Критик".

Фильм можно посмотреть 31 января в 21:00 мск на телеканале "Настоящее Время" и на сайте до 7 февраля.

"Проект "Критик" - это не документальный фильм, это арт-проект в виде документального фильма. Он выдержан в коллажном стиле", - так определяет жанр сам автор Андрей Айрапетов. В фильме, как в клипе, смикшированы черно-белые кадры интервью, цветные анимированные фото- и видеоархивы и коллажи из предметов советского быта.

Фильм снимался с 2015-го (года шестидесятилетнего юбилея Артемия Кивовича) по 2018 год, почти в то же время, что нашумевшая художественная картина "Лето" Кирилла Серебренникова.

Сочетание черно-белого изображения с цветной анимацией - прием не уникальный. Но он роднит два очень разных фильма и даёт возможность зрителю смотреть "Критика" как живую (во всех смыслах этого слова) биографическую справку о тех людях, которые под вымышленными или реальными именами стали героями "Лета". Это покойные Майк Науменко, Виктор Цой, Свин из "Автоматических удовлетворителей", Александр Башлачёв, а также живые и здравствующие Борис Гребенщиков, Александр Липницкий ("Звуки Му") и Всеволод Гаккель ("Аквариум").

Они рассказывают от первого лица, как всё в российской рок-музыке было на самом деле. Но параллель с "Летом" - вовсе не главное, ради чего стоит посмотреть "Критика".

Этот почти двухчасовой фильм - и правда коллаж. Каждую главу можно смотреть отдельно, как небольшой рассказ о том, как создавался российский рок-н-ролл.

Например, глава "Андрей Макаревич и Удачное приобретение" - о работе и дружбе критика с другим человеком-легендой. В этом воспоминании из 70-х Макаревич носит прическу в стиле Анджелы Дэвис и дает интервью, перемежая их отрывками джем-сейшнов.

В фильме соблюдена реальная хронология событий, поэтому можно увидеть и детство критика, прошедшее в Праге накануне 1968-го, и его московскую юность, и яркие клиповые 90-е - времена "Программы А" и "Кафе Обломов".

Но всё же при охвате в 60 лет - с рождения героя 16 июня 1955 до наших дней, когда он живёт и работает в Эстонии, - этот фильм скорее о том, чем были в жизни многих из нас 90-е годы.

Сейчас на всё десятилетие наклеивают ярлык "лихие", но продукты по карточкам были в самом начале этих самых девяностых, а бандиты в малиновых пиджаках - скорее даже в конце 80-х. А середина 90-х - это время, когда очень много всего появилось. Вообще всего. В жизни. Раньше не было - и вот наконец-то, долгожданно или неожиданно. И не просто "было впервые и вновь", а вошло в жизнь, заняло свое законное место.

Рок-музыканты и рок-критики, глянцевые журналы и светские тусовки, концерты рок-звезд на стадионах и обилие рекламы на телевидении, много разной одежды и разной еды. Жизнь стала яркой и разнообразной.

Всего лишь один эпизод из той жизни. 1995-й или 1996 год. Маленькая девочка, дочь очень занятых родителей, тележурналистов, рассказывает их коллегам, забежавшим в гости по делу, что такое киви и как его едят. В углу беззвучно работает телевизор.

Двадцатипятилетние оболтусы за компанию с родителями ребёнка пытаются сбить с толку серьёзного семилетнего человека. Спрашивают: раз киви покрыт шерстью, значит он зверь? Девочка терпеливо поясняет: нет, такой зверь был когда-то давно, но он вымер. Киви - это фрукт, его разрезают и едят ложкой. И снова вопрос: но ведь киви - это птица, зачем ты ешь птичку ложкой? Девочку и тут не проведёшь: слово то же самое, а означает оно другое. "То, что я ем, - это фрукт. А киви, которая птичка… - Девочка задумывается, потом вспоминает. - У нее есть сын. У него. Это птица-папа. А сын - в телевизоре". Повисает пауза. Взрослые сбиты с толку. Девочка поворачивается к телевизору и говорит, что программа с сыном киви будет позже.

Задав штук тридцать наводящих вопросов, телевизионщики тогда всё же выяснили: речь идет об Артемии Кивовиче Троицком. И не смогли сказать ребёнку, кто же на самом деле отец этого бородатого красивого дяди. Потому что просто не знали.

Артемий Кивович в их представлении был всегда, родился сразу автором статей и ведущим телепередач. Теперь-то, конечно, достаточно открыть интернет, чтобы узнать, что отец музыкального критика - известный политолог и историк Кива Львович Майданик.

А вот увидеть фотографии Артемия Кивовича с родителями, узнать, в какой церкви его тайно крестила бабушка, услышать много рассказов из разных времен, невероятных и смешных - для этого надо смотреть фильм "Критик".

Фильм о том, как и благодаря кому возникало это изобилие вкусов и звуков, стилей и направлений, которого не было в жизни советских людей. Как первые шаги к этому живому и яркому разнообразию делал Артемий Кивович Троицкий, человек-легенда. Не сын, а скорее духовный отец тех диковинных фруктов и экзотических птиц, которые теперь стали для нас привычными.
---------------------

Признак оперы
Журнал "Коммерсантъ Weekend"
02.12.2016
Автор: Ольга Федянина

Путеводитель по современным трендам мировой оперной сцены

Опера на сегодняшний день уже точно не является умирающим жанром. Напротив, она стала обязательным пунктом в программах туристических агентств, политических и экономических форумов и даже афиш мультиплексов. Резоны похода в оперный театр бывают самые разные: увидеть статусные люстры и ложи, послушать Анну Нетребко, выгулять бриллианты, застать дебют Теодора Курентзиса в Зальцбурге, в сотый раз услышать любимые арии и речитативы или посмотреть премьеру Дмитрия Чернякова в Париже. Однако независимо от того, с какими мотивами современный зритель приходит в оперу, в итоге он попадает на спектакль. И по законам нынешней театральной эпохи даже самые звездные певцы и дирижеры будут петь и играть не сами по себе, но сообразно режиссерскому замыслу. Именно новая иерархия более всего раздражает противников "режоперы". Однако это презрительное словцо уже давно стало слишком тесным для многочисленного цеха режиссеров, которые ставят и ставят оперы. Илья Кухаренко и Ольга Федянина составили карту тенденций и подходов в оперной режиссуре. Разумеется, несовершенную: чем значительнее режиссер, тем упорнее он пытается выйти за пределы своей территории. Но ведь и карты Google сначала нужно составить, а уже потом обновлять.

Аналитическая опера

Что это
Дальние прародители этого направления - Станиславский, Немирович-Данченко и Макс Рейнхардт, а его бесспорный основатель в современном театре - Патрис Шеро. В основе "аналитической оперы" лежит очень плотный режиссерский текст, разработанный с учетом психологических мотиваций и связей. Традиционная опера - это территория экстраординарных эмоций, экстраординарного поведения человека, который в нормальной жизни не поет верхнее "до". Режиссеров-"аналитиков" интересует новая убедительность, они заняты поиском мотивов и обстоятельств, которые оправдали бы "оперное" поведение героев. Как результат такого поиска появилось легендарное "Кольцо нибелунга" Патриса Шеро в Байрейте в 1976 году - фактическое начало мощной режиссерской традиции. Еще десять лет назад это направление было абсолютно идентично тому, что называли "режоперой", причем скорее с негативным оттенком. Повод для претензий: режиссеры-аналитики приспосабливают метафизические повороты оперных сюжетов под свои психологические гешефты, любое волшебство травестировано или в крайнем случае низведено до видения, галлюцинации, и зрителю еще обязательно покажут укол или предсмертную агонию, внутри которой эта галлюцинация возникает. Ответом на травестию - или, если угодно, на демистификацию - становятся постановки "волшебников" и "традиционалистов", о которых речь еще пойдет.

Кто это
Клаус Гут, Кристоф Марталер (как драматический режиссер он занимается совсем другим типом театра), Стивен Херрхайм, Ричард Джонс, Кристоф Лой, Джонатан Кент, Люк Бонди, Йоси Вилер и Серджио Морабито, Кейти Митчелл, Михаэль Ханеке, Питер Селларс (постановки 1990-х гг.).

Кто это у нас
Дмитрий Черняков (давно уже ничего не ставивший в российских театрах), Тимофей Кулябин, Ричард Джонс (недавняя "Роделинда" в Большом), Василий Бархатов.

Например
Михаэль Ханеке поместил сюжет моцартовского "Дон Жуана" (Опера Гарнье, Париж, 2007) в офисный небоскреб в Ла-Дефанс и нашел в этом офисном мире соответствие всем характерам оригинального либретто. И самое главное: режиссер нашел в нем территорию социального неравенства, устроенного практически так же, как социальное неравенство у Моцарта. У Ханеке Дон Жуан и дворяне - это дневная реальность офиса, клерки разного уровня, а крестьяне, простолюдины превращаются в ночную обслугу, мигрантов, водителей, уборщиков. Бесправность этих людей по отношению к белым воротничкам примерно того же свойства, что бесправность крестьян по отношению к Дон Жуану Моцарта - да Понте. Сделав все обстоятельства суперсовременными, Ханеке сохраняет живое напряжение конфликта до самого финала.

Визионерская опера

Что это
Предшественников этого направления нужно искать не в театре, а в кино, в его сюрреалистической традиции, в фильмах Годара или Бунюэля. Режиссеры-"визионеры" не избегают рационально обоснованных адресов и мотивов в своих постановках, но совершенно не стремятся эти адреса и мотивы связывать в единую нервущуюся ткань. Между отдельными образами современности или исторической реальности, в которую они переодевают тот или иной сюжет, не существует жестких логических связей. Метафизика самого разного свойства для визионеров важный фактор, и они делают все для того, чтобы иметь возможность в любую секунду вывести на сцену любые высшие или низшие силы, которые для оперы часто бывают судьбоносными. Осколки реальности, пересобранные в совершенно внелогическую конструкцию, часто обладают огромной эмоциональной убедительностью. Если в прошлом десятилетии основной удар недовольства приходился на "аналитиков", то сегодня - именно на "визионеров", потому что часть публики по-прежнему раздражают такие вызывающие скачки в обращении с реальностью.

Кто это
Кшиштоф Варликовский, Каликсто Биейто и режиссеры каталонской группы La Fura dels Baus, Мартин Кушей, Терри Гиллиам как оперный режиссер (здесь очевидна связь с визионерским, артхаусным кино).

Кто это у нас
Андрий Жолдак, Кирилл Серебренников, Филипп Григорьян; некоторые спектакли Александра Тителя, Георгия Исаакяна и Дмитрия Бертмана находятся на грани этого направления.

Например
Кшиштоф Варликовский перемещает действие "Коронации Поппеи" Монтеверди (Королевский театр, Мадрид, 2012) в стены старинного университета, туда к Сенеке приходят его бывшие ученики, среди которых Нерон и Поппея,- а все их конфликты приобретают формат философского диспута в современном университете. Университетская реальность, изначально очень адресная, постепенно размывается и превращается во все что угодно - от корабля, на котором Поппею увозят в изгнание, до морга, где лежит тело Сенеки. На лицах ходящих строем современных студентов появляются все более и более страшные маски. В финальной сцене свадьбы о связи с реальностью уже не может быть речи: бритоголовые Нерон и Поппея - она в мужском костюме, а он в женском,- два мифических андрогина, которые утопили мир в крови, но поженились.

Хореографическая опера

Что это
Как ни странно это звучит, но опера, поставленная хореографом,- вполне укорененное в традиции направление. В истории оперы пространство наряду со сценографами и инженерами часто формировали именно постановщики танцев. В последние 15-20 лет множество хореографов самых разных художественных течений выступили как полноценные режиссеры. Основателями нынешней волны можно назвать, во-первых, Пину Бауш, которая еще в 1970-х поставила свою версию "Орфея и Эвридики", действительно очень танцевальную. И во-вторых - Мориса Бежара, чья постановка "Дон Жуана", напротив, была совершенно не балетной, хоть и с хореографическими кусками. Сейчас канон хореографической оперной режиссуры развивается по этим двум направлениям. В первом, как, например, в "Галантных Индиях" Рамо в постановке Лауры Скоцци, очень интересный современный танец все-таки является лишь рамой, а основное действие организовано драматическо-оперной изобретательной режиссурой. Во втором хореографы-режиссеры пытаются каким-то образом "затанцевать" всю оперную ткань - с вовлечением оперных певцов и хористов в структуру танцевальных номеров.

Кто это
Джон Ноймайер, Сиди Ларби Шеркауи, Триша Браун, Саша Вальц, Люсинда Чайлдс, Уэйн Макгрегор, Марк Морис, Лаура Скоцци.

Кто это у нас
Единственный российский хореограф, постоянно работающий сегодня в опере,- это Алла Сигалова.

Например
Одной из самых известных постановок хореографа Триши Браун остается "Орфей" Монтеверди 1998 года. Браун, по сути, превратила певцов в поющих танцовщиков, но выразительность пения при этом ничуть не страдала. Она настаивала на том, что у движения и звучащего слова в человеческом теле есть общий источник, своего рода точка схода,- и в ее "Орфее" даже солисты исполняли сложную хореографическую партитуру, а массовые сцены, обычно требующие миманса, были отданы хору, находившемуся в непрерывном пении-движении.

Волшебная опера

Своего рода реакция на долгосрочный успех "аналитических" постановок. После того как Патрис Шеро показал, что Валгалла - не небесная резиденция мифологических воинов, а буржуазный дом XIX века,- или дом семьи Ашенбахов из висконтиевской "Гибели богов",- выйти из этого дома стало почти невозможно, все последующие интерпретации так или иначе были завязаны на взаимоотношения внутри европейского семейного клана. Но рано или поздно должно было возникнуть желание вернуть оперу как искусство, приподнятое над землей, содержащее огромное количество богов, волшебных локаций, Олимпов и Аидов: так появился заказ на "Валгаллу в натуральную величину". Когда развитие кино и шоу-бизнеса обеспечило доступность сложных технологий, у постановщиков появилась возможность попасть во все места, прописанные в ремарках автора, не жертвуя ни красотой, ни масштабностью, ни убедительностью. Показательно, что практически все оперные режиссеры-волшебники отметились либо на открытиях-закрытиях Олимпиад, либо в Цирке дю Солей, либо в коммерческих мега-супер-шоу. По сути же они наследуют традиции сценографических инженерных чудес - от барокко до среднего романтизма.

Кто это
Робер Лепаж, Валентина Карраско и Карлуш Падрисса (La Fura dels Baus), Питер Селларс (работы, сделанные в сотрудничестве с Георгием Цыпиным и Биллом Виолой), Роберт Уилсон.

Кто это у нас
Это направление на оперной сцене у нас пока отсутствует, но недаром в шоу открытия и закрытия Олимпиады у Георгия Цыпина была большая оперная часть.

Например
"Осуждение Фауста" Робера Лепажа (Метрополитен опера, Нью-Йорк, 2008) разворачивается внутри и вокруг многоэтажной железной конструкции, с двух сторон обтянутой проекционным капроном. Действие на каждом этаже сопровождается двусторонней проекцией, к тому же частично интерактивной, то есть реагирующей на движение тел актеров. У режиссера появляется возможность за секунду превращать любую часть пространства во все что угодно - за проекцию отвечает компьютерная машина, которая практически не знает границ в формировании иллюзии. Библиотека за секунду превращается в собор, собор - в поле, статисты на верхнем этаже проваливаются через люки в воду и начинают водный балет. Основные действующие лица просто стоят и поют, но в это время с ними происходит огромное количество событий, сгенерированных сложнейшей машиной.

Опера художников

Что это
Оперный жанр всегда стремился привлекать большие художественные силы к реализации самых пышных своих образцов. Поэтому примерно так же давно, как и хореографы, в оперу пришли художники. В XX веке большую роль в этой традиции играют дягилевские сезоны и, например, частная опера Зимина. Тогда же работами в опере отметились и Гончарова с Ларионовым, и Пикассо, и Рерих. Оперными постановками занимались Оскар Кокошка, Сальвадор Дали, Ренато Гуттузо и многие другие. Речь здесь, разумеется, чаще всего идет не о художнике, превращающемся в режиссера, а о художнике, образный язык которого определяет характер постановки. Современное искусство представлено на оперной территории самыми разными своими авторами. Но самый яркий - и уникальный - пример режиссерского языка, сложившегося в современном искусстве,- это Уильям Кентридж. В некотором смысле он здесь законодатель моды: в нем совмещены две линии: есть Кентридж-рисовальщик и есть Кентридж как человек, формирующий пространство. Внутри же пространства существует видеопроекция, которая это рисование превращает в живой процесс, где само изменение картинки является очень большим смыслом.

Кто это
Уильям Кентридж, Георг Базелиц, Янис Кунелис, Билл Виола, Илья и Эмилия Кабаковы, Заха Хадид, отчасти Роберт Уилсон.

Кто это у нас
Янис Кунелис как главный соавтор композитора Дмитрия Курляндского в "Носферату" (Пермский театр оперы и балета). Степан Лукьянов и Юрий Хариков как авторы пространств-инсталляций в оперных постановках Электротеатра ("Сверлийцы", "Маниозис").

Например
"Лулу" Уильяма Кентриджа (Метрополитен-опера, Нью-Йорк, 2015) разыгрывается по образу и подобию традиционной оперной постановки: режиссер ничего не меняет в сюжете и ткани оперы Берга. Но при этом и актеры, и достаточно конвенциональное пространство вокруг них существуют внутри завораживающей, типичной для Кентриджа проекционной действительности: превращение смыслов происходит за счет видеокомментариев. И это, в общем, образцовый путь современного художника на оперной сцене: он предпочитает организовать себе пространство арт-комментария, не вламываясь в саму оперную ткань, в мизансцены и характеры.

Опера традиционалистов

Что это
В конце 50-х годов XX века многие декорационные решения первой половины XX века оказались нежизнеспособными: то, что нарисованный замок начинал колыхаться, когда певица брала дыхание, больше не устраивало даже самых терпеливых консерваторов. Тогда появились богатые оперные постановки большого стиля, в которых очень преуспели итальянцы, прежде всего Висконти с примкнувшим к нему Дзеффирелли. Отличительная черта этих постановок - необычайно проработанные интерьеры, в которых все зеркала, лестницы, костюмы, кресла и канделябры соответствовали эпохе. Главная проблема - или, если угодно, особенность - традиционалистской оперы в том, что достоверность сценографии очень часто не соотносится с действием на сцене. Оно по-прежнему выстраивается в рамках самой консервативной оперной условности: если ария - то в зал, если дуэт, то в пол-оборота, если трио - то в центре в сбалансированном треугольнике. С одной стороны, у этого стиля, упаковывающего хороший певческий состав в живущую отдельной жизнью картинку, есть свой резон: неважно, что у сопрано безразмерная талия, важно только, какое у нее пианиссимо. С другой стороны, времена, когда Монтсеррат Кабалье выходила в роли Виолетты, зная, что у нее нет никаких выразительных средств, кроме голоса, прошли. Все оперное искусство неумолимо двинулось в сторону спектакля.

Кто это
Пьер Оди, Джанкарло дель Монако, Пьер-Луиджи Пицци, Франко Дзеффирелли, Эдриен Ноубл, Петер Штайн, Роберт Карсен, Франческа Замбелло, Дитер Дорн, Шарль Рубо.

Кто это у нас
Александр Сокуров, Алексей Степанюк, Андрей Кончаловский, Валерий Фокин, отчасти Лев Додин. Кроме того, европейские традиционалисты в последнее время охотно ставят в российских оперных театрах.

Например
В "Аиде", совместной продукции театра Станиславского и Немировича-Данченко и театра Ла Скала, постановщика Петера Штайна и его сценографа Фердинанда Вегербауэра больше всего интересовало, как уместить многофигурную, пирамидную оперу Верди в очень небольшом пространстве МАМТа. Их элегантное, лаконичное решение воспроизводит положенный египетский колорит, но только в каких-то его эффектных закоулках, сбоку от центральных площадей и улиц. Этот периферийный взгляд очень качественно организует пространство, в которое удобно вписываются стандартные оперные мизансцены. Сделав аскетичную версию большого оперного стиля, Штайн, по сути дела, успокаивается и как режиссер проявляет активный режиссерский интерес к одной-единственной сцене - сцене суда, внезапно обнаруживающей сходство Амнерис с героиней классицистской или древнегреческой трагедии.

Опера как шоу-бизнес

Кто это
В XX веке опера достаточно быстро обнаружила свой масс-медийный потенциал. И хотя конкурировать с поп-музыкой было невозможно, опера все равно постоянно искала выходы вширь, в массы. После того как с концертами стали выступать три тенора, а Монтсеррат Кабалье спела свою "Барселону" с Фредди Меркьюри, стадионная культура поп-рок-концерта и оперная музыка наконец-то бросились друг другу в объятья. Вокруг этого союза немедленно возникла целая индустрия оперно-туристическо-стадионных мероприятий. Это эстетика, более привычная человеку, который ходит на рок-концерты,- но теперь у него есть возможность в таком же формате посмотреть классическую оперу - с крупными планами на больших плазменных экранах и качественной подзвучкой. У этого жанра есть отдельное подразделение модного сегодня направления site-specific: сюжеты из иудейской жизни имеют большой успех на опен-эйрах в Израиле, "Аиду" раньше регулярно ставили в Египте прямо у пирамид, поскольку она была написана по заказу для открытия Суэцкого канала. Развитие жанра "опера как шоу" сегодня, правда, все чаще приводит к тому, что появляется проблема с качеством исполнения и для публики поют уже не три великих, а десять никому не известных теноров.

Кто это
Фестивальная Озерная сцена в Брегенце, фестиваль "Арена ди Верона", оперные гала на открытых площадках. Режиссеры, успешно работающие в этом жанре: Франческа Замбелло, Роберт Карсен, Франко Дзеффирелли.

Кто это у нас
Пока только отдельные события - например выступления Анны Нетребко и Хиблы Герзмавы на шоу открытия и закрытия Олимпиады, гала-концерты оперных звезд на Красной площади и на Дворцовой площади в Петербурге.

Например
Итальянский продюсер Андреа Андерманн начиная с 1980-х годов делает прямые телевизионные трансляции очень сложных с точки зрения продакшена оперных шоу-проектов с прямой трансляцией из реальных мест действия. "Тоска" у Андерманна транслировалась из палаццо Фарнезе, тюрьмы Сан-Анжело и других аутентичных локаций, между которыми перемещались артисты. Прямую трансляцию обеспечивали несколько съемочных групп. Тот же Андерманн поставил "Травиату" в Париже, в интерьерах Третьей империи, а "Риголетто" - в Мантуанском дворце.

Антиопера

Что это
Как любой вид искусства с очень длинной традицией, опера периодически подвергается атакам деконструкторов, для которых радикальное разрушение жанрового канона становится целью, темой и эстетической программой. Антиопера родилась задолго до новейшего времени: границы оперного канона проверяли на прочность и молодой революционер Верди, и автор "Оперы нищих" Джон Гей, и реанимировавший его сюжет Бертольт Брехт, автор "Трехгрошовой оперы" и "Махагони", и Дьердь Лигети в "Гранд-Макабре". Непримиримая вражда с каноном может быть как эстетической, так и политической. Создатели антиопер чаще всего борются с тремя обстоятельствами. Во-первых, с диктатом собственно музыки, то есть композитора. Во-вторых, с герметичностью, кастовостью эстетики. В-третьих, с онтологической буржуазностью жанра, его обреченностью на партер в мехах и бриллиантах. В зависимости от темперамента и намерений режиссера, результатом может стать как новая разновидность оперы (у Петера Конвичного), так и эффектная груда обломков, нуждающаяся в дальнейшей классификации ("Мейстерзингеры" Франка Касторфа, спетые на драматической сцене драматическими актерами и техническим персоналом театра в декорациях акциониста-радикала Йонатана Мезе).

Кто это
Петер Конвичный, Франк Касторф, Кристоф Шлингензиф, Алекс Олье и Карлуш Падрисса ("Махагони" Брехта - Вайля в Королевском театре Мадрида, 2010).

Кто это у нас
Ранние постановки Дмитрия Бертмана, в которых эстетическое высказывание оказывается идентично политическому.

Например
В Гамбургской опере в 2002 году Петер Конвичный остановил действие "Нюрнбергских мейстерзингеров" в том месте, где Ганс Сакс поет знаменитый монолог о превосходстве всего немецкого. Певца, исполнявшего роль Ганса Сакса, одергивали другие мейстерзингеры: "Эй, Вольфганг! Ты хоть понимаешь, что ты там поешь?" Конвичный и дирижер Инго Метцмахер придумали паузу, в которой Ганс Сакс отвечает своим оппонентам: "Этот текст надо правильно истолковать. Эти слова не о презрении к другим культурам - это как если бы сегодня кто-то говорил об антиглобализме, о том, что повсеместное насаждение кока-колы и "Макдоналдсов" - это нехорошо". После этих слов дирижер обращался к певцам с просьбой прекратить дискуссию и продолжить спектакль.

Оперы Питера Брука

Что это
Брук остается на карте оперного мира отдельной фигурой - может быть, потому что он начал работать в опере еще до того, как появилось понятие "оперная режиссура". На протяжении своей большой карьеры он попробовал себя в самых разных разделах. В 1940-х годах его соавтором по декорациям в "Саломее" Штрауса был Сальвадор Дали, и это, конечно, напрямую связано с территорией совриска на оперной сцене. В 1980-х он предложил свою версию "Кармен", которая остается образцом психоаналитической режиссуры. А уже в XXI веке поставил несколько опер, которые вообще не поддаются классификации, потому что в них тончайшая психологическая режиссура сочетается с поклонением крайней условности. Брук в последних своих спектаклях выступает в роли даже не постановщика, а своеобразного волшебника: он создает такую сплавленную субстанцию, в которой зритель уже не может понять, где актеры-певцы поют, а где они играют. Сегодня Брук один из немногих режиссеров современности, у которого есть право и возможность взять очень хороших оперных певцов и очень долго с ними репетировать. Большое очарование, большая загадка и большое неудобство этих спектаклей - они не поддаются пересказу, потому что в поздней психологической режиссуре Брука концепция вообще не предъявляется и не подается как эстетическая ценность.

Кто это
Питер Брук.

Кто это у нас
На фестивале NET была показана его камерная версия "Волшебной флейты". Некоторые оперные постановки мастера доступны на видео.

Например
Действие "Дон Жуана", которого Брук поставил в 1998 году, происходит на площадке, больше похожей на подиум для восточных единоборств: почти идеальное "пустое пространство" (так называется знаменитая книга Питера Брука, посвященная его театральной эстетике). Несколько невесомых подвесных конструкций, несколько почти незаметных предметов мебели - все это легко попадает в поле зрительского внимания и так же легко из него исчезает. Но эта "бедная" и предельно абстрактная поверхность постоянно находится в движении - сложная световая партитура, следуя за либретто, создает переходы от дня к вечеру, от "внутри" к "снаружи", от надежды к безысходности и, кажется, даже от богатства к бедности. Выдающиеся певцы, участвующие в постановке, следуют очень подробному и строгому режиссерскому разбору - разбору, который при этом никак не преподносится публике, он оставлен внутри каждой роли. Брук тратит все свое время и мастерство на то, чтобы поставить "Дон Жуана", про которого вы не можете сказать, "о чем" это,- в конце вам может показаться, что вам показали неизвестно каким образом ожившее либретто.

Питер Брук:
“За последние 30 лет я видел множество постановок "Волшебной флейты" и наблюдал, как большинство постановщиков и драматургов концентрировались на визуальном, воображаемом, что кажется мне слишком внешним подходом. То, чего я хотел добиться от певцов - молодых певцов,- это возможности более естественно двигаться. Так, чтобы они могли рассказать историю, раскрывающую живых, привлекательных героев, без всяких проекций, конструкций, видео или вращающихся декораций, нахлобученных сверху”.
---------------------

Роман Надирян
Facebook
4 января 2019 г.

Разговоры о качестве новогодних телепередач, на мой взгляд, давно должны были стать третьестепенными. Но с удивлением опять обнаруживаю много недовольных обывателей (и много довольных, конечно). Действительно, удивительно.

Я часто вспоминаю историю, которую рассказывал мой отец. Ехали они как-то ещё в советское время с товарищем в командировку. Вдоль трассы мелькали щиты: "Слава КПСС!", "Решения XXVII съезда КПСС - в жизнь!", "Имя Ленина - вечно". Отец возмущался, товарищ долго терпел. Затем не выдержал:

- Рудик, что ты возмущаешься? Всё это написано не для тебя! Успокойся!

- Как - не для меня?! - удивился отец, - как - не для меня?!

- Не для тебя. Они знали, для кого писали. Не для меня и не для тебя. Успокойся. Я скажу, когда будет щит специально для тебя.

Отец замолчал. Какое-то время ехали молча. Наконец показалась вывеска "Закусочная". Тут папин товарищ говорит:

- Вот, Рудик, это написано для тебя. Поехали туда.

Так вот. Все эти плебейские развлекательные передачи по ТВ - не для меня. Не для моей семьи. У нас, представьте себе, есть пульт. И мы как-то умеем с ним обращаться. Мы вообще редко включаем телевизор: обычно это бывает в тех случаях, когда заранее знаем, что будем смотреть. Остальное можно посмотреть на иных устройствах. Скачать, на худой конец. Всё это много раз сказанные банальности, но, как видно, их надо время от времени повторять.

В романе "Доктор Живаго" есть замечательные слова: "Бедствие среднего вкуса хуже бедствия безвкусицы". Я согласен с этой формулировкой. Выуживать нечто более или менее удобоваримое из груды навоза - дело абсолютно невыносимое. По мне, так не стоит этого делать. Всё ж не оруэлловский телеэкран, не нравится - можно переключить или выключить. Но я никому не судья. Каждый выбирает для себя, - как говорил Юрий Левитанский.

Ничего не поделаешь, есть пожилые люди, которые в любом случае хотят сидеть у телевизора. Но у жалующихся, которых я замечал, никаких пожилых людей в семье нет, как и воли выключить телевизор.

У нас эта воля оказалась, вот наши дети и не смотрят всякую ерунду. А мы иногда удивляемся, когда замечаем (где-то, случайно), насколько постарели некоторые завсегдатаи всяких телешоу: мы их не видим годами. Даже имена многих из них позабыли. Хвастаюсь? Наверное, да. Хотя это просто нормально - не смотреть всякую лабуду, не ходить, куда не хочешь, и т.д. и т.п.

Из того, что мы всё же посмотрели, отмечу "Гала-концерт в честь Паваротти", "Квартирник у Маргулиса", "Новогодний концерт Венского филармонического оркестра 2019 года". Кстати, Новогодний концерт Венского филармонического мы смотрим каждый год и получаем от этого большое удовольствие. Всё остальное выбираем для себя и для детей сами: сказки, концерты, фильмы. Мы давным-давно преодолели телевизионное бедствие. И это замечательно. Всем хорошего года.
---------------------

Поэт Мария Степанова о любимых книгах
Wonderzine
ИНТЕРВЬЮ: Алиса Таёжная
25 Сентябрь 2017

10 книг, которые украсят любую библиотеку

В рубрике «КНИЖНАЯ ПОЛКА» мы расспрашиваем журналисток, писательниц, учёных, кураторов и других героинь об их литературных предпочтениях и изданиях, которые занимают важное место в их книжном шкафу. Сегодня своими историями о любимых книгах делится поэт, эссеист и главный редактор интернет-издания Colta.ru Мария Степанова.

Однажды близкий мне ребенок довел себя и родственников до слёз в магазине «Москва», повторяя: «Я хочу, хочу книгу - но не такую, а вовсе даже другууую!» Кажется, что-то в этом роде происходит с чтением в последние годы, по крайней мере, там, где речь идёт о художественной литературе. То, что так любят разные премии - большой европейского образца толстый роман, восемьсот страниц в переплёте, жизнь семьи в нескольких поколениях, в общем, что-то, слепленное по образцу Томаса Манна, Ромена Роллана, Голсуорси, далее везде.

Ещё во времена, когда все эти «саги о форсайтах» были свежей, только что из печати, новинкой, Осип Мандельштам пишет статью «Конец романа», где говорит, что эта лошадь кончилась - роман как жанр больше не работает. Наступило время, когда индивидуальная судьба уступает место массовой - время больших перемещений, больших человекоколичеств, оптовых смертей. И в таком макрорежиме отдельная человеческая судьба перестаёт интересовать. То, что произошло с толстовским Иваном Ильичом, перестаёт быть уникальным, утрачивает крупность или вес. Наша смерть и наша жизнь становятся погрешностью - чем-то, что при подсчёте теряется в округлениях.

Выдумка перестаёт работать. Документ оказывается интереснее, чем любая вымышленная история, не говоря уже о том, что слегка унизительным кажется покупаться на то, что кажется разводкой, - на сострадание придуманному котику с его голубой ленточкой. Но все же интерес к чужой судьбе - то, что вживлено нам в плоть: инстинкт сострадания и сопереживания умрёт разве что вместе с человечеством. Нам хочется, чтобы было интересно, - не очень понятно, как пристроить этот интерес к жизни малоубедительного персонажа, что с каждым десятилетием становится все картонней. То, что с ним конкурирует - живая реальность, где объектов для сочувствия, неизученных зон, невероятных историй даже слишком много - только выбирай. Перед читателем сейчас как никогда остро стоит вопрос о выборе: куда инвестировать свое внимание, доверие, эмпатию. Сочувствие делает невидимые вещи зримыми: мы направляем его на объект, как луч карманного фонарика, и он выступает из темноты. И выбор чтения в этом случае похож на систему краудфандинга - ты даёшь книге шанс существовать; так человек выбирает, кому перечислить свободные триста рублей - больному, независимому медиа, киношному стартапу.

А рядом развивается индустрия развлечений, которая не пытается нас обмануть и сказать, что в её подарочном наборе обязательно присутствует какое-то количество разумного, доброго, вечного, и достигает при этом невероятного совершенства, ювелирной какой-то выверенности. «Игра престолов» или новый «Твин Пикс» никого ничему не учит, он не пытается менять мир к лучшему. Это самовоспроизводящаяся машина, единственная задача которой - сохранить эффект неожиданности. Утверждение, что сериал стал новым романом, само уже стало общим местом - но вместо букеровского романа мы с радостью ныряем в последний сезон «Фарго», и это даже становится предметом гордости: мы хвастаемся друзьям, как накануне не спали до четырёх утра и смотрели новые серии чего-то захватывающего. За этим стоит логика потлача: это праздник потерянного времени, мы безрассудно и неразумно тратим время на вещи, в классической ценностной иерархии не значащие ничего или почти ничего.

Иерархии тоже меняются. Как-то даже неловко сказать, что ты зачитался и всю ночь провел над новым романом: это такое бабушкино поведение, так вели себя году в 1960-м. Читают, чтобы умнеть, знать больше и быть лучше; чтение перестало быть эротичным, зоной свободы и удовольствия. Уважение к чтению сохраняется, но наслаждение ищут где-то в других областях: читают зачем-то, с чёткими рабочими целями. Я, как человек старой формации, читаю запоем, сотнями страниц, так устроен мой ежедневный рацион. Но у моих тридцатилетних друзей зона удовольствия находится в каком-то другом месте - точно не там, где покупают и обсуждают книжки. А когда все собираются выпить и поговорить, то начинают с «Игры престолов». Чтение перестало быть территорией общности, как и территорией самоидентификации.

Зато становятся важными книги, вообще никак не связанные с логикой развлечения и зонами интересного. Когда старинные механизмы (саспенс, сопереживание, желание прожить чужую жизнь) используются другими видами искусств, интересным в литературе внезапно оказывается неинтересное. Вдруг становится важным то, что не намазано густым слоем внешней аттрактивности. И здесь как раз находится место книгам с моей книжной полки.

В. Г. Зебальд
«Аустерлиц»

Я специально называю здесь не «Кольца Сатурна», которые уже тоже существуют по-русски, а «Аустерлиц» - книгу, которая больше всего похожа на конвенциональный роман у этого писателя, который не похож ни на что вообще. Для меня то, что он сделал с прозой - такая тихая, мало кем замеченная революция с совершенно оглушительными последствиями. Демократическая революция: Зебальду каким-то образом удаётся сделать невозможное: отменить в литературе иерархию важного и неважного, завлекательного и скучного. В его повествовании царит абсолютное равенство всего со всем. Там удивительный старомодный синтаксис, дающий читателю ощущение абсолютной надёжности - тобой не играют, не манипулируют, тебя не провоцируют, не заставляют смеяться и плакать на ровном месте - все трюки и фокусы, которых мы ждём от прозы, тут отсутствуют. И при этом от текста невозможно оторваться.

В «Аустерлице» всё вроде бы как у людей, там есть герой, сюжет, необходимая тайна, к раскрытию которой медленно и исподволь нас прибивает повествование. При этом то, что там виднее всего - это внезапные перебивки ритма, где автор как бы забалтывается, - и начинается перечисление бабочек с их латинскими именами или подробное описание архитектурной конструкции. В старину такой ход назывался лирическим отступлением: то есть вот у нас основное повествование, кто на ком женился, кто кого убил, а вот тут специальная рекреационная зона, где мы делаем паузу и излагаем свои взгляды на устройство мира. Но «Аустерлиц» - пространство, где важного и неважного, главного и второстепенного просто нет: любая мелкая деталь или соображение имеет равные права с соседями. К этому нужно привыкнуть - согласиться существовать в этом пространстве, где «интересное» осознанно изгоняется: право на читательское внимание имеет всё что угодно, и чем невыразительнее предмет, тем больше у него шансов, что Зебальд его заметит и приласкает. Так устроены все его книги, но «Аустерлиц» - последняя, особенная, что-то вроде прощания с уходящим миром и попытки вспомнить всё напоследок.

Переписка Марины Цветаевой и Бориса Пастернака

Ещё одно подтверждение того, что документ может заменить собой практически всё, что может предложить художественная литература с её ухищрениями. Переписка Цветаевой и Пастернака - один из самых невероятных любовных романов, написанных на русском языке за последнее столетие, только всё это было на самом деле, и от этого становится страшно: пожать плечами и сказать, что все это неправда, литература, выдумка, не удается. Вот два больших поэта, один в Москве, другая в Чехии, история начинается сразу с высокой ноты - так в Средние века влюблялись по портрету, по песенке. Несколько лет между ними идёт невероятная возгонка чувства - нарастающий вал эпитетов, обещаний, клятв и планов провести вместе всю жизнь.

Совсем невыносимо читать эту переписку во второй половине двадцатых, когда расстояние берёт свое: интонация меняется, возникают другие любови, Пастернак становится всё дальше, но память о том, что они собирались «дожить друг до друга», не уходит. Видно, как они разминулись, как два равновеликих поэта не могут договориться и понять друг друга, как два самозабвенных внутренних монолога всё больше исключают собеседника, словно каждый сидит внутри собственного пузыря - инерция разговора есть, а собеседника не осталось. Совершенно безнадёжное чтение, честно говоря.

Николай Кун
«Мифы и легенды Древней Греции»

Я из детей, выросших на книге Куна, - это общая азбука, определившая наше внутреннее устройство на годы вперёд. В каком-то смысле наше поколение читало его вместо всего остального - первым делом, до Библии, скандинавского эпоса и Гомера. «Мифы и легенды» - наша книга эмблем и символов, при знакомстве с ними внутреннее пространство становится внезапно обитаемым, заполняется удивительными божественными существами. И это работает годы спустя: можно расспрашивать уже взрослых людей, кого они любили в детстве - Гермеса или Артемиду, - потому что это ещё и первая школа избирательности, набор ролевых моделей. Набор, очень приближённый к жизни: все эти боги и полубоги делают ровно то же, что и люди - ссорятся, мирятся, изменяют друг другу, воруют, изобретают то и это - но всё это озарено многообещающим светом бессмертия. Ты чувствуешь себя если не родственником этих небесных созданий, то хотя бы их последователем - всё, что ты делаешь, позолочено традицией, имеет смысл и ценность, любая человеческая ерунда.

Яков Голосовкер
«Сказания о титанах»

А это обязательное дополнение к Куну, своего рода сиквел, где все шиворот-навыворот. Та же история, что подается у Куна своей официальной, парадной стороной, рассказана здесь с точки зрения побеждённых. Олимпийский миф с его торжественной иерархией оказывается ложью, стоит на костях побеждённых титанов, которые были раньше, лучше, благороднее; они пытаются сопротивляться, на них идет охота. Сейчас невозможно не думать о том, что книга Голосовкера писалась на фоне партийных чисток, ссылок, расстрелов, на костях ещё одного погибшего мира, где сотни тысяч людей оказались на положении бывших, лишились права на жизнь.

В детстве об этом не знаешь - но урок всё равно остается, и он важный для подрастающего человека: ни одна история не окончательна, у неё всегда множество версий и точек зрения, с которых те, кого ты успел полюбить, могут выглядеть совершенно другими, совсем чужими. Если ты уже прочитал своего Куна и больше жизни любишь Гермеса или Афину Палладу, тебе больно узнавать, что в рассказе другого автора они оказываются машинами насилия, инструментами несправедливости. Эта школа двойственности не даёт готовых выводов - зато после неё начинаешь жалеть всех и каждого. Эта книга для меня была частью сопротивления не только официозу, но и вообще любой дидактике по отношению к жизни - все простые истины, которые прививаются ребёнку в школе идеологией, обязательно должны уравновешиваться. Например подобными книгами.

Patricia Highsmith
«A Game for the living»

Я вообще люблю жанровую литературу - это связано с моим читательским рационом: я привыкла читать хотя бы сотню страниц в день, без этого не получается заснуть. Страниц на свете меньше, чем кажется; недостающее приходится добирать иноязычными текстами - и, да, книжками нишевыми или жанровыми. Жанровую литературу я уважаю за честность - это вещь, которая не пытается делать со мной никаких штук, кроме тех, на которые я сразу согласилась, купив книжку, на обложке у которой револьвер или целующаяся парочка.

Почти в каждой книге Хайсмит есть то, за что её вроде как принято любить: сложноустроенные истории про зло, которое чаще всего побеждает, убийца выигрывает партию, невинная жертва остается неотомщённой. Это такие блестящие шахматные партии - но помимо этого в её книгах есть удивительное качество, не имеющее отношения к саспенсу - особый способ описания жизни, который выдаёт большого писателя. Это жизнь, увиденная извне, как цветной фонарик, в ней хочется участвовать, стать частью картинки. Помните, как Анна Каренина читает в поезде английский роман и хочет быть попеременно каждым из его героев, включая охотничьих собак? Который она проживала во время чтения в поезде? Только у Хайсмит вся прелесть жизни демонстрируется с обратной стороны, из ада, что ли.

В личной жизни она была довольно «злой ведьмой». И, как всякая «злая ведьма», прекрасно представляла, откуда она изгнана и какой тип счастья ей недоступен. Мне кажется, именно поэтому она пишет истории с бесконечно длинными экспозициями - ей очень нравится описывать длящееся счастье - а потом самой его крушить с отчётливым удовольствием.

Алиса Порет
«Записки. Рисунки. Воспоминания»

Воспоминания Алисы Порет - совершенно неожиданный способ рассказывать об истории. Все друзья Порет были сосланы, посажены или умучены тем или иным способом. Она пережила революцию, репрессии, войну, блокаду, всё, что было до и после. Мы все читали огромное количество писем и дневников, которые имеют отношение к этим временным отрезкам - и всё это разного рода истории встреч с невыносимым: сопротивление и падение, сопротивление и случайное спасение, выживание. Такой опыт, который трудно назвать полезным, - это знание, разъедающее читателя изнутри.

В своё время я дочитала книгу в недоумении и озадаченности: это была коллекция историй о счастье, пережитом в обстоятельствах, со счастьем мало совместимых. Книгу хочется сразу же перечитать - кажется, что Порет что-то упустила или о чём-то умолчала, слишком деликатно рассказала свою историю. И тут оказывается, что на самом деле Порет не умалчивает ни о чём. Все аресты, посадки и смерти в этой истории есть, но также тут есть чудесное, чужеземное какое-то зерно анекдота - легкий сдвиг, который заставляет страшную историю казаться сказочной. Страшной, но сказкой. Этот тон, этот подход к реальности - своего рода способ сопротивления, другой, очень трудный и соблазнительный. Человек решает, что он не даст этой свинцовой тоскливой реальности до себя добраться: он будет жить, её не замечая.

Но когда дочитываешь Порет, поражает лёгкость, если не легкомыслие того, как она обращается со своей историей. Это чистой воды праздник - книжка с картинками, она написана от руки каллиграфическим почерком, причём важные слова выделены цветной ручкой, как в детском альбоме. Такое можно подарить на день рождения десятилетней девочке, как «Алису в стране чудес», - и ничто там не нарушит навеки её душевный покой.

Михаил Кузмин
«Вожатый»

Посмертная судьба Кузмина совершенно удивительна. В десятые годы это был один из главных русских авторов, но его популярность совершенно выветрилась уже в следующее десятилетие. Когда в 1929 году вышла в свет его «Форель разбивает лёд» (на мой взгляд, одна из лучших поэтических книг двадцатого века), она прошла совершенно незамеченной - в литературном сообществе её оценил только Пастернак и ещё, может быть, два-три человека из бывших. При этом она ни на что не похожа в своем радикализме - как будто через государственную границу просочился весь яд и прелесть экспрессионизма. По-русски так не писал никто, ни тогда, ни потом.

У меня есть подозрение, что тексты, которые сильно и часто читали при жизни авторов, как будто размагничиваются, а книги, которые читали недостаточно, сохраняют своё обещание. Они - наглядная альтернатива, коридор, по которому можно пройти здесь и сейчас. Поздний Кузмин с его как бы небрежной, а на самом деле страшно взвешенной интонацией, с его невозможной манерой сопрягать слова, с его способом работать с повседневностью, превращая её в анфиладу диковинок, оказывается абсолютно современным: живее всех живых.

Персий
«Сатиры»

Сатиры - самый, наверное, недооценённый и мало читаемый жанр классической поэзии: кто-то кого-то бичует, осуждает чужие излишества. На самом деле он живее всех живых, это что-то вроде фейсбука с его дневниковыми записями, склоками и моментальными снимками реальности, сварами. Только язык социальных сетей предлагает масштаб один к одному, простое зеркало - а сатирический поэт сгущал реальность и, сообразно ей, язык. И если читать сатиры сейчас, выводя за скобки дидактическую установку, выясняется, что это способ заглянуть в замочную скважину - в древнеримскую жизнь в её непарадном эквиваленте - и увидеть её такой, какой она совсем не хотела себя показать.

Нет ничего ветшающего быстрее, чем риторика, и нет ничего интересней, чем чужие горшки, крынки и тоги. Потому что это не реквизит, а возможность увидеть мир, каким он был, и его сходство с нашей современностью. Способ жизни большого города, будь это Древний Рим, бодлеровский Париж или сегодняшняя Москва, почти не меняется - и сатиры дают возможность в этом убедиться.

Marianne Hirsch
«The Generation of Postmemory: Writing and Visual Culture After the Holocaust»

Это замечательная книга, которую почему-то до сих пор не перевели на русский - а она важна для понимания того, что с нами сейчас происходит. Хирш - автор термина «постпамять», который описывает особый, новый род чувствительности. Сама Хирш занимается тем, что называется «post-Holocaust studies». Объектом исследования были survivors второго и третьего поколения, такие же, как она сама: дети и внуки жертв холокоста.

Хирш заметила, что всем им свойственна странная конструкция личных приоритетов: им гораздо интереснее то, что происходило с их дедами и бабками, чем собственная история. Свои детство и юность казались им как бы мельче и одноцветнее, чем эпоха, в которой жили и влюблялись их предки - в иерархии воспоминаний то, что было когда-то, оказывалось важнее и живее сегодняшнего дня. Хирш пишет об одержимости памятью - и о том, как она влияет на наши попытки жить настоящим временем.

Мне в её книге важен не только анализ травмы Шоа - а то, что термин «постпамять», сам этот способ отношения к действительности куда шире своего начального предмета. Я думаю, что постпамять описывает изменения в общественном сознании, которые так или иначе касаются всех: это и о Европе, и об Америке, и особенно о России. Российская история - это коридор непрекращающихся травм, ни одна из которых не была до конца переработана и осмыслена: это эстафета страдания, длившаяся десятилетиями. Сегодняшняя одержимость прошлым (битвы вокруг «Матильды» - хороший пример, но на самом деле таких примеров десятки) хорошо описывается в категориях постпамяти: чужая история, правдивая или выдуманная, заслоняет собственную. Эти похороны прошлого нельзя длить бесконечно. Рано или поздно с ним придется проститься - и сделать это лучше осознанно, с открытыми глазами.
---------------------

От «Жизни Пи» до «Маленькой жизни»: 15 лучших романов из букеровских шорт-листов XXI века
The Village
Александра Баженова-Сорокина
23 ноября 2016

Одни из самых значимых книг последних лет

Существующая с 1969 года Букеровская премия - одна из важнейших мировых литературных наград, ежегодно присуждаемая за лучший роман, написанный на английском языке. До 2014 года круг номинантов премии был ограничен авторами из стран Содружества наций, Ирландии или Зимбабве, но в последние несколько лет премия может быть присуждена англоязычным авторам из любой страны мира. Книги, ставшие финалистами «Букера», получают международный успех, но даже попасть в лонг-лист премии - чрезвычайно важное достижение для писателя.

В прошлом году в финале Букеровской премии развернулась борьба между «Краткой историей семи убийств» Марлона Джеймса и «Маленькой жизнью» Ханьи Янагихары. Получившая премию работа Джеймса, пересказывающая криминальную историю Ямайки голосами десятков рассказчиков, вышла на русском языке в октябре; куда более интонационно тонкий и тихий роман Янагихары, за год получивший статус безоговорочного шедевра, был опубликован в России всего пару дней назад.

К выходу «Маленькой жизни» на русском языке мы собрали самые интересные книги, попавшие в шорт-листы премии за последние годы.

Ханья Янагихара. «Маленькая жизнь»
2015

Важнейшая англоязычная книга 2015 года уже собрала гору премий и получила статус новой классики. Американка японского происхождения Ханья Янагихара смогла соединить в своем втором романе, казалось бы, несовместимое: насилие, страдание и радость бытия. В центре сюжета «Маленькой жизни» - амбициозные талантливые молодые друзья, живущие в Нью-Йорке, и их в буквальном смысле маленькая жизнь в современном мегаполисе с трудностями начала карьеры и опорой друг на друга. А также драма прошлого, которую ничто не может стереть, но которую, тем не менее, можно и нужно пережить, как и любой жизненный опыт.

История юриста Джуда - тот опыт травмы, о котором в нашем обществе принято молчать, что делает русский перевод тем более ценным: Янагихара в своей книге создает прецедент спокойного, недраматизированного разговора о самых страшных вещах и о прошлом, которое остается частью настоящего. Намеренным стиранием примет времени писательница подчеркивает, что трагедия насилия - явление вневременное. Как, впрочем, и дружба.

Ричард Флэнаган. «Узкая дорога на дальний север»
2014

Военно-любовный роман тасманского писателя Ричарда Флэнагана назван по книге хайку и путевых заметок японского классика XVII века Мацуо Басё. В основу событий романа лег малоизвестный в Европе эпизод Второй мировой - строительство Тайско-Бирманской железной дороги, или Дороги Смерти, в котором были задействованы больше сотни тысяч военнопленных австралийцев.

События 1943 года перемежаются с прошлым и будущим главного героя, хирурга Дорриго Эванса, а военная линия перемешана с любовной. Эванс пережил бурный роман со второй женой дяди, и эту любовь вспоминает всю жизнь, которую проживает с другой женщиной. «Узкая дорога на дальний север» была обласкана критиками, хотя были и резко отрицательные отзывы, отчасти справедливо обрушившиеся на стиль и мелодраматичность повествования. Тем не менее трудная и не до конца собирающаяся в единое целое австралийская книга интересна как способ осмысления реальности с помощью мирового искусства.

Карен Джой Фаулер. «We Are All Completely Beside Ourselves» («Мы все вне себя»)
2014

Американская писательница-фантаст, автор фэнтези, известная русскому читателю по «Книжному клубу Джейн Остин» и «Ледяному городу», стала финалистом Букеровской премии за роман о взрослении, семье и о социальном эксперименте как части нашей повседневности.

«Мы все вне себя» рассказан от лица Розмари Кук, девушки с большими психологическими проблемами, вся семья которой распадается по не вполне понятным причинам. Неясно, почему в пять лет Розмари разлучили с ее любимой сестрой Ферн, почему у матери случился нервный срыв, а ее брат стал членом радикальной организации зеленых и скрывается от ФБР. Но многое становится понятно, когда выясняется, что Ферн - не человек.

«Мы все вне себя» - это, с одной стороны, вопрос о том, где проходят границы человеческого вмешательства в мир природы, а с другой - наполненное состраданием описание семьи, при всей своей экстравагантности похожей на любую другую - именно поэтому к ней применимы те же законы травмы, что и к остальным.

Элеанор Каттон. «Светила»
2013

XIX век, золотые прииски Новой Зеландии. Возможно, именно светила сводят в одном месте людей, чьи судьбы неуловимым образом переплетаются. Самая длинная книга в истории Букеровской премии от молодой новозеландки Элеанор Каттон могла бы состояться уже благодаря сюжету: убийства, отравления, секс, деньги, эзотерика - Джек Лондон, смешанный с «Пианино» Салли Поттер. Однако сама Каттон рассказывает, что хотела соединить в романе сюжетные повороты и захватывающие дух приключения из книг для детей и подростков и структурную сложность и искусность модернистской литературы.

Эксперимент удался, и сквозь нескончаемые приключения и страсти еле заметно проглядывает дирижерская палочка автора, который на протяжении сотен страниц ни на секунду не отвлекается. А жизнь персонажей, как жизнь театрализованных героев «Анны Карениной» Эдгара Райта, оказывается второстепенной по отношению к жизни письма.

Уилл Селф. «Umbrella» («Зонт»)
2012

Уилл Селф - один из немногих последователей большого модернизма в современной английской литературе, для которого форма - не способ игры с читателем, но глобальная художественная задача и возможность передать в тексте всю сложность человеческого опыта.

Предпоследний роман писателя - это несколько потоков сознания, которые пересекаются и накладываются друг на друга, чтобы показать психиатрическую лечебницу в 1970-е годы, современный Лондон и фронты Второй мировой войны. В основе сведенного к минимуму сквозного сюжета - доктор Зак Буснер, решившийся на экспериментальное лечение пациентки Одри, которая провела полвека в летаргическом забытьи. Лечение неожиданно срабатывает, и обрывки воспоминаний и размышлений Одри и психиатра составляют каркас романа.

Мировая литература, потоковое производство зонтиков, описание военных действий и дегуманизированного мира современного города растворены в не разбитом на главы потоке текста, который действует в равной мере по законам большой литературы и джазовой импровизации.

Эмма Донохью. «Комната»
2010

«Комната» Эммы Донохью была успешно экранизирована, и, помимо шорт-листа Букера, книга получила множество других призов. Неудивительно: автор жизнерадостных и ироничных текстов об отношениях, Донохью взялась за мрачнейшую историю мальчика, прожившего первые пять лет жизни наедине с похищенной и удерживаемой неизвестным мужчиной матерью. Возможно, именно поэтому сюжет, за основу которого взята реальная история, не вырастает в роман Денниса Лихэйна или Стивена Кинга.

Комната, в которой есть всего несколько предметов мебели и телевизор, мама и похититель Старый Ник - это и есть весь мир мальчика, и этот мир для него родной. Ужасного в книге столько же, сколько трогательного и смешного. А то, как мама сохраняет рассудок и растит ребенка, который должен чистить зубы и делать зарядку, и то, как мальчик не хочет прощаться с миром, в котором мать - единственный важный человек, превращает сюжет о преступлении и безумии в роман о любви родителей и детей.

Джон Максвелл Кутзее. «Summertime» («Лето»)
2009

Любой текст плодовитого и разностороннего нобелевского лауреата Джона Максвелла Кутзее - это событие, но ставшая финалистом Букера книга «Лето» - не совсем обычный случай. «Лето» - третья часть псевдоавтобиографической трилогии Кутзее, она состоит из попыток выяснить, кем же был умерший писатель Джон Кутзее, и рассказана в форме интервью с пятью родственниками и знакомыми автора.

Кутзее в жизни - один из самых незвездных писателей: он дважды не забрал Букеровскую премию, а в своих интервью и книгах постоянно указывает на минимальную значимость своей фигуры. В «Лете» писатель доводит эту идею до логического финала. Каждый из опрашиваемых людей и их близких не менее интересен, чем сам покойный Джон Кутзее, а вместо того, чтобы узнать о нем самом, автор явно предлагает читателю насладиться создаваемыми им текстами. И присутствует он именно в них - по крайней мере, именно в них он говорит о том, что важно ему самому.

Иэн Макьюэн. «На берегу»
2007

В 1998 году Макьюэн получил Букеровскую премию за сатирический роман «Амстердам», а спустя три года вновь оказался в шорт-листе премии с одной из главных книг нового тысячелетия - «Искуплением», экранизация которой вывела на новый уровень славы как Киру Найтли и Джеймса МакЭвоя, так и режиссера Джо Райта. Значительно менее известна короткая и лишенная размаха книга Макьюэна «На берегу».

В 1962 году 22-летняя пара женится по любви и переживает тяжелейшее испытание первой брачной ночи девственников. Неопытный и взволнованный юноша, классом ниже своей прекрасной молодой жены-скрипачки, девушка из холодной семьи интеллектуалов, которая больше всего на свете не хочет секса, - и мир, в котором о своих чувствах и удовольствиях не принято не только говорить, их не принято испытывать.

Комичная со стороны ситуация, рассказанная от лица главных героев, становится как историей непонимания, так и английского классового общества и самой Англии. В своей скромности и отсутствии претензий «На берегу» куда тоньше многих Букеровских победителей. Хотя дело, конечно, и в том, что в любую эпоху талантливых писателей значительно больше, чем гениев, а Иэн Макьюэн, безусловно, из последних.

Джон Бэнвилл. «The Sea» («Море»)
2005

Один из самых оригинальных англоязычных писателей современности, Джон Бэнвилл - мастер романа о синдроме самозванца, людях с проблемами идентичности или в прямом смысле поддельных личностях. В романе «Море», однако, эта особенность героев Бэнвилла отходит на второй план, а на первом оказывается рефлексия над современным романом и размышление о том, как пережить горе.

Макс Морден - искусствовед, у которого недавно умерла жена, - приезжает на побережье Ирландии, в местечко, где 50 лет назад он проводил лето и где изменилась его жизнь. История первой любви Макса, размышления об искусстве, подводное течение постмодернистского романа, автор которого заигрывает с ожиданиями читателей и критиков, - все это важно, но не так, как прикрывающийся красивыми фразами мотив переживания потери, который на поверку гораздо важнее искусства художественного вымысла.

Джулиан Барнс. «Артур и Джордж»
2005

Книги одного из главных английских писателей рубежа веков уже четырежды попадали в списки Букера, а в 2011 году он все-таки получил премию за «Предчувствие конца». Роман «Артур и Джордж» в России известен мало, и зря. В книге о жизнях двух исторических персонажей Барнс соединяет свой талант интеллектуального писателя, для которого форма - это неотъемлемая часть высказывания, и умение рассказывать запутанные истории, от которых невозможно оторваться.

Во время исторического дела Эдалджи Артур Конан Дойл взял на себя роль Шерлока Холмса, чтобы оправдать осужденного по ложному обвинению британского юриста Джорджа Эдалджи, парса по отцу. Книга состоит из малюсеньких главок: одна об Артуре, одна о Джордже; одна рассказана в прошлом, другая в настоящем, - так, что постепенное переплетение жизней этих людей начинает казаться заданным с самого начала. Язык Барнса прозрачен и элегантен, маленькие детали важны (как во всяком детективе), а постмодернистские мотивы будут найдены и опознаны только теми, кому они нужны. По книге с 2015 года идет английский сериал.

Зэди Смит. «О красоте»
2005

Любимица критиков и одна из самых плодовитых современных британских писательниц, Зэди Смит написала роман «О красоте» как оммаж Э. М. Форстеру, и ее текст перекликается с его классической книгой «Говардс-Энд».

Жизни двух антагонистичных семей - либералов-атеистов Белзи и религиозных прагматиков Киппсов - постепенно переплетаются. Трагикомедия с участием членов обоих семейств одновременно рассказывает и о современном обществе, и о непреходящих ценностях, и об искусстве как способе видеть мир, и о том, что такое красота и каковы ее проявления. Зэди Смит пишет живо, подмечая мелкие детали не для того, чтобы сделать их частью сюжета, но чтобы насладиться красотой повседневности. А это искусство, подвластное считаным художникам.

Кадзуо Исигуро. «Не отпускай меня»
2005

Кадзуо Исигуро - одна из самых влиятельных фигур в современной британской литературе. Сочетание английскости и японской отстраненной наблюдательности сделало его уникальным автором и еще в 1989 году принесло ему Букеровскую премию за книгу «Остаток дня».

«Не отпускай меня» - философский роман, мимикрирующий под научную фантастику: главные герои живут в мире, где они - не свободные люди, а доноры органов для других. Главная героиня, Кэти, размышляет о своем детстве, школе, первой любви, дружбе и смысле жизни. Повороты сюжета сначала развенчивают идею романа взросления, но лишь для того, чтобы по прочтении якобы деконструированный жанр собрал себя заново, а мы поняли, что вся фантастика - о нас. В отличие от излишне драматизированной экранизации, роман велик той приглушенной печальной нотой, которая никогда не переходит ни в рев, ни в писк, той самой взвешенностью и фаталистской отрешенностью, которую можно было бы определить и как истинно христианское смирение.

Дэвид Митчелл. «Облачный атлас»
2004

Третья книга британца Дэвида Митчелла - жанровое попурри из шести связанных друг с другом историй, разворачивающихся в разных временах и пространствах: от корабля в Тихом океане в XIX веке до абстрактной местности в постапокалиптическом будущем. Книга имеет структуру матрешки: на пять из шести по-разному рассказанных историй приходится по две главы, одна до середины книги, другая после, так что последняя глава - окончание истории из самого начала.

Жизнь каждого героя - будь то молодой композитор в Англии 1930-х годов или женщина-фабрикант Сонми-451, отказывающаяся от рабства в антиутопической Корее - связана с жизнями героев других и заявленной темой перерождения, и мотивом угнетения, которое, по Митчеллу, - неотъемлемая часть истории человечества. «Облачный атлас» - вовсе не легкое чтение, и сочетание постмодернистских техник и максимальной серьезности авторской идеи не всегда кажется понятным. Но то, что второй такой книги нет, несомненно.

Колм Тойбин. «The Master» («Мастер»)
2004

Один из главных ирландских писателей современности, эссеист, журналист, автор рассказов и двух экранизированных романов, среди которых не так давно нашумевший «Бруклин», Тойбин по неясным причинам до сих пор не переведен в России.

«Мастер» - художественная версия биографии Генри Джеймса, в которой относительно небольшой отрезок жизни одного из ключевых писателей рубежа XIX-XX веков постоянно перемежается воспоминаниями героя. Роман рассказывает историю человека, не имеющего возможности жить своей жизнью не столько потому, что гомосексуальность в эпоху Джеймса - дело подсудное, сколько потому, что он настолько привык подавлять все свои чувства, что не оставил себе возможности пусть тайно, но быть собой.

Сам Тойбин - открытый гомосексуал и автор прорывного сборника эссе «Любовь в темные времена: от Уайльда до Альмодовара». Впрочем, книга интересна не только как высказывание о вопросах сексуальности и гендера, но и как прекрасно организованный умный и тонкий текст, по прочтении которого трудно с равнодушием относиться к не очень любимому сейчас Генри Джеймсу.

Янн Мартел. «Жизнь Пи»
2002

История сына владельцев зоопарка в Пондичерри Пи Пателя - одновременно сказка, приключения и размышление о том, что же такое правдоподобие. Пи - подросток, сочетающий в себе приверженность трем религиям и разбирающийся благодаря родителям в поведении животных, по пути из Индии в Канаду попадает в кораблекрушение, но спасается и оказывается в лодке наедине с тигром.

Максимально неправдоподобный персонаж и его жизнь в столь же малоправдоподобной ситуации описана Мартелом с такими реалистичностью и динамизмом, которым невозможно сопротивляться. В конце концов, канадский писатель удачно справляется со своей задачей: показать, что чудесное - не просто развлечение, а магическая реальность - такой же хороший метод для поисков истины, как и любой другой.
---------------------

Книги, которые должна прочесть каждая женщина
Книги : Стиль жизни : Subscribe.Ru

Сотни авторов пишут пособия, в которых пытаются объяснить, чем отличаются мужчины от женщин и как им вообще ладить. Зря стараются — все уже сказано в художественной литературе. Мы выбрали несколько книг, которые вряд ли откроют эту великую тайну, но кое-что все-таки понять помогут.

«АННА КАРЕНИНА»
Лев Толстой

Роман о женщине — но в той же мере и о мужчинах. В нем описан любовный треугольник, где Каренин и Вронский — слабые стороны: они не могут предотвратить трагедию Анны. В итоге решение принимает та, кто в принципе не должна это сделать.

«Левин был счастлив, но, вступив в семейную жизнь, он на каждом шагу видел, что это было совсем не то, что он воображал. На каждом шагу он испытывал то, что испытывал бы человек, любовавшийся плавным, счастливым ходом лодочки по озеру, после того как он бы сам сел в эту лодочку. Он видел, что мало того, чтобы сидеть ровно, не качаясь, — надо еще соображаться, ни на минуту не забывая, куда плыть, что под ногами вода и надо грести, и что непривычным рукам больно, что только смотреть на это легко, а что делать это хотя и очень радостно, но очень трудно».

«ПОРТРЕТ ДОРИАНА ГРЕЯ»
Оскар Уайльд

Манерная и довольно искусственная книга, убедительно доказывающая, что мужчины, так же как и женщины, боятся смерти, старости и уродства; что мужчина, который разочаровался в любви и жизни, потерян для окружающих, но прежде всего для самого себя.

«— Вы сильно в него влюблены? — спросил он. Герцогиня некоторое время молчала, глядя на расстилавшуюся перед ними картину.

— Хотела бы я сама это знать, — сказала она наконец.

Лорд Генри покачал головой.

— Знание пагубно для любви. Только неизвестность пленяет нас. В тумане все кажется необыкновенным.

— Но в тумане можно сбиться с пути.

— Ах, милая Глэдис, все пути ведут к одному».

«ПО КОМ ЗВОНИТ КОЛОКОЛ»
Эрнест Хемингуэй

Сильные мужчины, которые убивают и погибают на войне. Воспоминания о любви и сама любовь. Принципы и бесконечные разговоры. Револьвер, который лежит рядом, пока ты занят любимой женщиной.

Все, что мужчина делает, он должен делать крепко, основательно, жить он должен на полную катушку, ничего не бояться, слушать свое сердце и быть готовым умереть за собственные идеалы. «По ком звонит колокол» — опасный роман: он действует так сильно, что превращает попавших под его мощь в идеалистов, различающих только два цвета — черный и белый. С этими парнями легко в бою, но невозможно в обычной жизни.

«Никогда не потешайся над любовью. Просто есть люди, которым так никогда и не выпадает счастья узнать, что это такое. Ты тоже раньше не знал, а теперь узнал. То, что у тебя с Марией, все равно, продлится ли это полтора дня или многие годы, останется самым главным, что только может случиться в жизни человека. Всегда будут люди, которые утверждают, что этого нет, потому что им не пришлось испытать что-либо подобное. Но я говорю тебе, что это существует и что ты это теперь узнал, и в этом твое счастье, даже если тебе придется умереть завтра».

«ЛЮБОВЬ ЖИВЕТ ТРИ ГОДА»
Фредерик Бегбедер

Невероятная, пижонская, претенциозная книга, под завязку забитая цитатами, которые хоть на стенку вешай или набивай на теле. Марк Маронье исповедует принцип, вынесенный в заголовок романа; любой другой с его убеждениями вызвал бы смех. Но Маронье очень, очень жаль, как жаль всех мужчин, неспособных взрослеть.

«Любовь — это упоительная катастрофа: знаешь, что несешься прямо на стену, и все же жмешь на газ; летишь навстречу своей гибели с улыбкой на губах; с любопытством ждешь минуты, когда рванет. Любовь — единственное запрограммированное разочарование, единственное предсказуемое несчастье, которого хочется еще».

«КАРТА И ТЕРРИТОРИЯ»
Мишель Уэльбек

Предпоследний роман великого французского мизантропа — в нем все как всегда у этого писателя, только лучше, идеально. Главный герой Джед Мартин добивается успеха, наблюдает жизнь, фиксирует свой возраст, дружит с писателем Уэльбеком (автор выводит сам себя и, похоже, очень точно выводит), скучает, вяло следит за течением жизни и констатирует пораженческий факт неспособности любить.

«Ольга — ласковая, ласковая и любящая, Ольга меня любит, твердил себе Джед, и печаль захлестывала его, ничего уже у них не будет, ничего никогда не будет, да, судьба иногда дает человеку шанс, думал он, но если у него кишка тонка и он мешкает, не решаясь воспользоваться им, судьба забирает назад розданные карты; всему свой час, и время совершать поступки и обретать возможное счастье длится несколько дней, порой несколько недель, ну от силы несколько месяцев, но оно случается один-единственный раз, и войти в него дважды, увы, нереально, даже если очень хочется, и восторг, вера и доверие уступают место тихому смирению, взаимной щемящей жалости и бесполезному, но закономерному чувству, что что-то могло получиться, просто мы оказались недостойны предложенного дара».

«ДАЛЬШЕ ЖИВИТЕ САМИ»
Джонатан Троппер

Чудесный автор, сочиняющий простые истории про простых людей, доносит до женщин-читательниц непростую, но верную мысль: мужчины мечтают о любви, они ранимы и ненавидят себя за то, что им приходится жертвовать искренностью чувств ради того, чтобы соответствовать образу real men. О том же пишут на пару с Троппером и его британский почти брат-близнец Ник Хорнби, и другой британец Тони Парсонс. Последний как раз показывает, что же именно скрывают глубоко внутри те самые крутые парни.

«Нужно научиться ценить то, что есть, в руках, а не в небе, научиться видеть в этом будущее, а главное — не сравнивать с тем, что потеряно безвозвратно. Да, так и надо жить, это мудро и правильно. Только ни у кого не получается».

Оригинал ELLE
Из выпуска от 25-07-2016 рассылки «Мода и Стиль»
---------------------

Что читает молодежь?
Советы родителям : Дети : Subscribe.Ru

Это книги про молодое поколение и его жизнь. Про любовь и друзей, про странные мысли и сложные отношения с родителями, про неуверенность в том, что можешь все, про сомнения в том, что справишься… Это не те книги, которые покупают родители или задают учителя. Эти книги выбирают сами подростки, потому что только им понятно, о чем они.

В этих книгах нет сказок и волшебных палочек, зато есть удивительные истории о реальной жизни юношей и девушек, истории любви и верности, истории грусти и разочарований, успеха и провалов.

Фрэнсис Хардинг, «Песня кукушки»

Мистика, фантастика, триллер, детектив — все это есть в книге. Но еще есть и обычная семья со знакомыми всем проблемами, есть сестры, которые борются за внимание мамы и папы, есть мама и папа, которые отказываются понимать своих детей и считают, что главное — никуда не пускать дочек. Есть проблемы и печали, которые знакомы всем и каждому.

Никола Юн, «Весь этот мир»

Роман «Весь этот мир» еще не вышел в России, но у него уже есть фан-клуб. Фанаты невероятной истории любви сами перевели роман, все прочитали и теперь спят и видят, когда же книгу можно будет купить.

«Я прочитала гораздо больше книг, чем вы. Не важно, сколько вы прочитали. Все равно я больше. Поверьте. У меня просто было на это время. В моей белой комнате, на фоне белоснежных стен, на сверкающих белизной полках, корешки книг — единственный источник цвета…»

Мэделайн живет с мамой. И не выходит из дома. Совсем. Никогда. У девочки странное заболевание, вроде как аллергия на жизнь. При любом столкновении с миром людей ей грозит гибель. Но никакие двери и шторы не спрячут от любви.

Фрэнсис Хардинг, «Fly by Night»

Это захватывающая детективная история, которая разворачивается в Расколотом королевстве, отдаленно напоминающем Англию XVIII века. Двенадцатилетняя сирота Мошка Май бежит из родного города в столицу королевства Манделион, случайно устроив пожар на мельнице своего дяди. Ее спутником оказывается поэт, авантюрист и шпион Эпонимий Клент.

Мошка и Клент не доверяют друг другу, но, оказавшись в центре масштабной борьбы за власть, вынуждены вести расследование вместе, чтобы уцелеть. Разбойники и воры, заговорщики и контрабандисты, сумасшедший герцог и его интриганка-сестра — это только малая часть опасных людей, с кем предстоит столкнуться главным героям…

Фрэнсис Хардинг, «Недобрый час»

Это продолжение книги «Fly by night». На этот раз Мошка снова ищет приключений. И она их находит вместе со своим другом — поэтом, аферистом и обманщиком Эпонимием Клентом. Действие книги происходит так бурно, сюжет так закручен, что оторваться невозможно.

Мошка и Клент узнают, что негодяи похитили прекрасную Лучезару, дочку мэра города Побор. Они отправляются в Побор, чтобы выручить всеми любимую девушку… Только вот Побор не простой город. Здесь есть дневные и ночные жители, есть Дневной и Ночной Побор. И когда приближается ночь, на улицы выезжает зловещая черная карета, а добрые жители Дневного города трепещут от страха за закрытыми дверями своих домов.

Мошка, рискуя жизнью, идет в Ночной Побор за похищенной дочкой мэра. Но вот вопрос: нужно ли дочке мэра, чтобы ее спасали? И кто спасет Мошку, которая может навсегда остаться в Ночном городе и больше никогда не увидеть солнечного света?

Азбучные истины

Книга для умных подростков, которые хотят мыслить и делать выводы!

Здесь собраны мнения тридцати трех современных авторов, обладателей значимых для отечественной культуры имен, о тридцати трех различных философско-этических понятиях. Каждое из понятий соответствует одной из букв русского алфавита.

Мы предлагаем вам, уважаемые читатели, познакомиться с мнениями этих достаточно авторитетных, на наш взгляд, людей, принять их к сведению, в чем-то согласиться, с чем-то поспорить, чему-то удивиться… Одно можем обещать твердо — скучно не будет!

Пол Гэллико, «Белая гусыня»

«Я ненастоящий писатель» — говорил автор о себе. Пол Гэллико был военным корреспондентом, после войны много путешествовал и подолгу жил в разных странах, четырежды был женат и, кроме своих жен и детей, любил фехтование, рыбную ловлю в океане и животных: у него дома жили двадцать три кошки и дог. Но больше всего он любил рассказывать.

За почти восемьдесят лет жизни он написал более сорока книг. И еще сорок сценариев. Русские читатели знают «Томасину», «Дженни» и «Цветы для миссис Харрис» в прекрасных переводах Н. Л. Трауберг, а любители кино — «Приключения Посейдона» и «Безумную Лори». Но именно «Белая гусыня» осталась самой прославленной книгой Пола Гэллико.

«Белая гусыня» — рассказ о любви и войне, написанный в 1941 году и получивший престижную премию О. Генри, был переведен на множество языков и завоевал сердца читателей всех континентов. Вы держите в руках трехсотое издание — первое на русском языке.

Алан Маршалл, «Я умею прыгать через лужи»

Самая известная часть автобиографической трилогии Алана Маршалла «Я умею прыгать через лужи» завоевала признание читателей во всем мире, выдержав множество публикаций на разных языках. В нашей стране эта книга неоднократно переиздавалась, но в последнее десятилетие оказалась незаслуженно забытой. И теперь, после долгого перерыва, российские читатели вновь могут насладиться этой прекрасной книгой на родном языке.

Открывая книгу, мы начинаем узнавать историю обычного австралийского школьника, привыкшего прыгать и бегать, мечтающего стать отличным наездником, как его отец. Но вдруг он оказывается прикованным к больничной койке, а потом и к костылям.

Однако слово «калека» кажется Алану относящимся к кому угодно, только не к нему. Его мужество, сила духа и вера в справедливость помогают ему преодолеть свой недуг. Костыли никуда не денутся, но он не позволит им влиять на свою жизнь. Он будет скакать на лошадях, охотиться на кроликов с другими мальчишками и даже получит стипендию коммерческого колледжа в столице.

Автор: Вера Трахимович
Из выпуска от 23-08-2016 рассылки «ШколаЖизни.ру - уникальные секреты, хитрости и премудрости»
---------------------

10 главных детских книг лета
Советы родителям : Дети

Среди книг для летнего чтения обязательно должны быть повести, которые отзываются в душе подростка — о таких же мальчишках и девчонках, об их отношениях с родителями и друг с другом. Forbes предлагает 10 новых книг от лучших современных писателей о взрослении, дружбе, любви и том, как важно идти за своей мечтой и сохранять мужество и достоинство, независимо от того, какой век на дворе. А еще летом самое время читать веселые приключения, зверски смешные детективы и отличные семейные истории без нотаций и нравоучений.

Анника Тор, «Остров в море» (Тетралогия в 2х томах)
Издательство: «Самокат»
Рекомендуемый возраст: от 12 лет

Шведские писатели удивительным образом умеют находить верные сюжеты и интонацию для честного разговора с подростками на самые важные темы. Книги Анники Тор в России читают уже 10 лет и действительно любят — достаточно посмотреть количество детских отзывов на книжных сайтах. Анника пишет о темах сложных и болезненных, за которые немногие детские писатели рискуют браться — война, геноцид, смерть близких, предательство... И у нее получается живая, честная, неторопливая и западающая в душу история. Штеффи и Нелли, еврейские девочки из обеспеченной семьи австрийского врача, накануне Второй мировой оказываются в Швеции, куда их отправили родители, пытаясь спасти. Штеффи попадает на небольшой остров в семью рыбака, к людям набожным и не слишком грамотным. Она вроде бы понимает, что должна быть благодарна за крышу над головой, еду и чистую одежду, да просто за жизнь, но смириться с тем, что вместо Вены живет на краю земли, ей сложно. К тому же ни приемная мать — женщина сдержанная и закрытая, — ни одноклассники отнюдь не горят желанием понять и принять замкнутую, не знающую шведского Штеффи. В отзывах на книгу одна читательница написала: «Я смотрела на тесную каморку без книг, на порядок и походы в церковь так, будто не знаю о миллионах умерших, будто это мне 12 лет и это моя единственная жизнь. И мне было больно». Анника Тор действительно пишет так, что «Остров в море», «Пруд белых лилий» и другие книги о Штеффи отзываются и в сердце подростка, и в сердце взрослого. Это история взросления, познания, постепенного обретения себя. Тетралогию Анники Тор, конечно, стоит читать разом, проходя этот путь от начала до конца. Тем более, теперь она удачно переиздана в виде двухтомника.

Виктория Ледерман, «Календарь Ма(й)я»
Издательство: «КомпасГид»
Рекомендуемый возраст: от 12 лет

«Знаете, а это все-таки майя, — отрешенно произнес Глеб. — Они включили нам обратный календарь. Последний день уже был. А теперь мы будем двигаться назад, все дальше и дальше, пока не израсходуем все свои прожитые дни».

23 мая 2013 года шестой «А», ошалевший от приближающихся каникул, вместе с историчкой погрузился в автобус, чтобы ехать на экскурсию. Учительница сетовала, что детей вообще ничего не интересует - ни прошлое, ни будущее, и водитель предложил по дороге заехать на раскоп. Мол, недавно откопали фрагмент древней стены, второй век до нашей эры, и обнаружили надписи, похожие на раннюю письменность майя. Новичок Глеб Елизаров не особо слушал рассказы бородатого археолога, а вместо этого нацарапал на древней стене собственный автограф «23.05.2013». Дылда Зюзина только ахнула, а увалень-отличник Карасев потрясенно застыл. А назавтра все трое проснулись днем раньше. 22 мая, 21-ое, 20-ое... Вроде бы здорово — можно и контрольную переписать, и драки избежать, вот только чем дальше, тем страшнее. Невозможно же стереть надпись, которую бестолковый Елизаров сделает только через неделю.

«Календарь ма(й)я» — дебютная повесть Виктории Ледерман, которую детское жюри премии имени В.Крапивина 2014 года наградило специальным призом. Подростки признали, что Ледерман не ошиблась в героях и отлично пишет, а представлять себе историю с обратным отсчетом еще интереснее, чем день сурка.

Теа Бекман, «Крестовый поход в джинсах»
Издательство: «Пешком в историю»
Рекомендуемый возраст: от 10 лет

Еще одно путешествие во времени, которое можно совершить прямо на каникулах. «Крестовый поход в джинсах» знаменитая писательница Теа Бекман написала по мотивам реального Крестового похода детей 1212-го года. 15-летний Рудольф Вега попадает в лабораторию, где друзья отца испытывают машину времени. Дольфу удается уговорить ученых на несколько часов отправить его в прошлое: ему очень хотелось посмотреть рыцарский турнир герцога Дармпьера, а профессорам — испытать прибор. Из-за ошибки компьютера мальчик оказывается в Германии XIII века среди голодных, падающих от усталости детей, идущих в крестовый поход на Иерусалим. Возможности вернуться у Дольфа нет, но есть случайный друг Леонардо (будущий гений математики Леонардо Фибоначчи) и твердая решимость помочь маленьким крестоносцам преодолеть холод, голод, болезни и прочие опасности безумного путешествия. Мальчик XX века со своими представлениями о свободе, мужестве, уважении, попав в жестокие Средние века, сумеет стать настоящим лидером детского крестового похода.

Теа Бекман написала свой роман еще в 1973 году и получила европейскую премию за лучшую молодежную историческую книгу. «Крестовый поход в джинсах» считается классикой голландской литературы, но популярность книги не ослабевает — в 2006 году роман экранизировали в Голливуде. На русском языке книга выходила в 1993 году и, возможно, некоторые родители современных подростков и сами зачитывались альтернативной историей детского крестового похода. В реальности он, конечно, закончился гораздо трагичнее — жаль, что рядом с детьми 1212 года все-таки не было Дольфа Веги.

Анна Старобинец, «Когти гнева»
Издательство: Clever
Рекомендуемый возраст: от 7 лет

Серию «Зверский детектив» Анны Старобинец от взрослых желательно все-таки прятать — иначе отберут и сами буду читать, а детям придется мучиться догадками. Кто же все-таки убил Зайца в первой книге «В логове волка», действительно ли Лиса похитила куру-четыре из села Охотки в детективе «Право хищника» и что на самом деле произошло с милой кошечкой в третьей части приключений двух следователей Дальнего леса – Барсука Старшего и Барсукота.

«Королева русского хоррора» Анна Старобинец знает, из чего состоит идеальный детектив. Захватывающее расследование, говорящие детали, поступки опытного сыщика и молодого нетерпеливого помощника и тонкие остроумные шутки она смешивает в пропорциях, которые сделают честь даже триллеру для взрослой аудитории. В «Когтях гнева» история закручивается вокруг Барсукота. В нем взыграло все кошачье — и помощник следователя потерял голову от любви. Но его даму сердца — прелестную кошечку — похитила жуткая шайка котов-хулиганов «Когти гнева» и требует от героя выкупа. Барсукот готов рискнуть карьерой, честью и жизнью ради спасения возлюбленной, но действительно ли она похищена?

Жаклин Келли, «Удивительный мир Кэлпурнии Тейт»
Издательство: «Самокат»
Рекомендуемый возраст: от 12 лет

Жаклин Келли написала продолжение истории девочки Кэлпурнии, ставшей одним из главных открытий прошлого лета. За роман о любознательной Кэлли Ви, решившей стать ученым и преодолеть стереотипное представление о том, что девочки XIX столетия могут быть только домохозяйками, Жаклин Келли получила медаль Ньюбери — одну из самых престижных мировых наград в области детской литературы. Обе книги Келли - о том, как важно быть любопытным, смотреть на мир заинтересованным взглядом, сомневаться, удивляться и идти за мечтой. «Удивительный мир Кэлпурнии Тейт» — еще один год из жизни неутомимой исследовательницы природы и ее дедушки-ученого. На этот раз вместе с Кэлли Ви изучаем не флору, а фауну — девочка задает вопросы дедушке, проводит собственные эксперименты и активно помогает местному ветеринару. Причем у нее появился невольный напарник: младший брат Тревис, фантазер и любитель животных, тащит домой все новых и новых питомцев. Кэлли Ви приходится всячески покрывать брата и прятать его подопечных от строгой мамы. А еще в доме Тейтов теперь живет еще одна взбалмошная девчонка, кузина Агги, так не похожая на саму Кэлпурнию, и с этим тоже приходится считаться.

Жаклин Келли рассказывает, что идея написать книгу о девочке-подростке на рубеже веков появилась, когда она купила старый викторианский дом в техасском городке Фентрессе. Писательница представляла семью, которая жила там много лет назад, их ощущения от первого разговора по телефону и поездки на автомобиле и прочих научных изобретений и открытий, а вышла история о любознательной девочке, с которой интересно познавать мир.

Шейла Барнфорд, «Невероятное путешествие»
Издательство: Albus Corvus
Рекомендуемый возраст: от 7 лет

«Невероятное путешествие» — редкая для современной литературы повесть о домашних животных, оказавшихся вдали от дома и преодолевших около 500 километров в поисках своих хозяев. Шейла Банфорд описывает долгое и трудное путешествие старого английского бультерьера, молодого рыжего лабрадора и умного сиамского кота по глухим лесам северной Канады, территории «уединенных ферм, маленьких городов и деревень, одиноких хижин промысловиков и лагерей лесорубов». Банфорд вопреки обыкновению не приписывает своим четвероногим героям излишней человечности, мыслей или мотивов. Она лишь наблюдает, как инстинкт безошибочно ведет их к цели, а взаимовыручка и преданность друг другу спасает в опасных ситуациях. Читать, как разъяренный сиамский кот спасает от когтей медвежонка оголодавшего, обессилевшего терьера, а потом приносит ему добытую куропатку, пока лабрадор зализывает другу раненое плечо, невозможно без слез. И невозможно не верить писательнице, которая тонко чувствует и талантливо описывает четверолапых героев, с упорным отчаянием идущих на встречу со своими хозяевами.

Кирстен Гир, «Зильбер. Третий дневник сновидений»
Издательство: «Робинс»
Рекомендуемый возраст: от 10 лет

Для всех, кто ищет в книгах новые миры, остроумная и талантливая немка Керстин Гир написала захватывающий дневник сновидений. 16-летняя Лив Зильбер переезжает вместе с семьей в Лондон — и оказывается героиней очень странной истории. Днем она обычная школьница, а ночью, в мире сновидений, Лив может стать кем угодно. По коридорам снов, заглядывая в разные двери, она движется к чему-то захватывающему, но очень опасному. Причем о том, что ей снилось, помнит не только сама Лив, но и четверка главных красавчиков школы.

Как путешествовать по сновидениям, как защитить свои сны от непрошеных гостей и как самой оказаться в нужном месте? Как только Лив научилась ориентироваться в мире сновидений, выяснилось, что там все гораздо опаснее, чем кажется поначалу. В третьей книге Кирстен Гир откроет немало секретов, в том числе тот, что не дает читателям покоя на протяжении всей трилогии: кто же она, вездесущая Леди Тайна, автор интригующего блога «Балабо-Балаба», за которым, затаив дыхание, следит вся школа.

Трилогию «Зильбер» собираются экранизировать, и, надо сказать, если кинозвезды сойдутся, из истории Лив может получиться сага, достойная «Сумерек». В книгах Гир есть все необходимое: зрелищные путешествия в глубины подсознания, тайны, испытания, дружба, предательство и, конечно, любовь.

Фрэнк Коттрелл Бойс, «Просто космос» (серия «Вот это книга!»)
Издательство: «Розовый жираф»
Рекомендуемый возраст: от 12 лет

Взять проблему отцов и детей и перевернуть с ног на голову, добавить немного космических полетов, немного школы, чуть-чуть секретности, несколько уровней игры «Варкрафт» и фантазии Фрэнка Бойса — получится «Просто космос». Главному герою по имени Лием всего 12, но его иногда принимают за взрослого из-за роста и пробивающейся бороды. Иногда это ужасно досадно, временами весело (переходишь в новую школу — а тебя принимают за молодого учителя медиаведения), а порой и вовсе на руку — можно прикинуться молодым папой миниатюрной одноклассницы и взять машину на тест-драйв.

Увлечение Лиема космосом, огромное желание поучаствовать в секретном аттракционе Парка Беспредельности в Китае и слишком взрослый вид сыграли с мальчиком злую шутку. Придется или отпустить на настоящую орбиту свою так называемую дочь, или постараться пройти конкурс на лучшего папу, чтобы лететь вместе с ней. Словом, из увлечения астрономией и фантазий о Луне у Фрэнка Бойса вышла захватывающая космическая одиссея доброго английского школьника и одновременно искренняя история о том, чего отцы и дети на самом деле ждут друг от друга. История «для всех пап на Земле. И для пап из дальнего космоса. И для пап из дальних времен».

Из выпуска от 06-06-2016 рассылки «Forbes.ru: главные темы дня»
---------------------

10 книг, которые прокачают ваше сознание
Книги : Стиль жизни

Хорошая художественная литература заставляет читателей о многом задуматься. Эти авторы подкидывают нашему мозгу сложные задачки, ставят под сомнение устоявшиеся ценности, ломают стереотипы и, как результат, меняют наше мировоззрение.

Мы подобрали для вас 10 книг, которые меняют сознание, делая его более гибким и восприимчивым, а также способствуют духовному и интеллектуальному развитию.

Мариам Петросян
Дом, в котором...

На окраине города стоит Серый Дом, в котором живут Сфинкс, Слепой, Лорд, Табаки, Македонский, Черный и многие другие. Дом - это нечто большее, чем интернат для детей, от которых отказались родители. Дом - это их вселенная.

Айн Рэнд
Атлант расправил плечи

Эта книга оказала мощнейшее влияние на мировоззрение людей во всем мире. Айн Рэнд создала философскую концепцию, в основе которой лежит принцип свободы воли, главенство рациональности и «нравственность разумного эгоизма».

Милан Кундера
Невыносимая легкость бытия

Книга Кундеры рассказывает о любви, непростых человеческих отношениях и о трагическом периоде истории. И вместе с тем это глубоко философская вещь. Автор пишет о непримиримой двойственности тела и души, о лабиринте возможностей, по которому блуждают герои, проживая свою единственную жизнь.

Томас Манн
Волшебная гора

История об обитателях дорогого туберкулезного санатория в Швейцарских Альпах, где время течет незаметно, жизнь и смерть как бы утрачивают смысл и значимость, а мельчайшие нюансы человеческих отношений, напротив, приобретают болезненную остроту.

Курт Воннегут
Бойня NO 5

Доброволец в рядах американской армии во время Второй мировой войны, попавший в плен к немцам, свидетель почти полного уничтожения Дрездена, Воннегут перенес этот опыт на страницы романа, в котором стираются грани между настоящим и прошлым, миром и войной, реальностью и фантазией, безумием и трезвостью.

Михаил Булгаков
Мастер и Маргарита

Блистательный роман, в котором повествуется о том, как в Москву середины 30-х годов прошлого столетия явился сам Сатана. Единственное, перед чем оказался бессилен всемогущий Воланд, - это бессмертная любовь Мастера и Маргариты, творца и его возлюбленной.

Джон Максвелл Кутзее
Бесчестье

Университетский профессор из-за скандальной истории со студенткой лишается буквально всего: и работы, и благорасположения общества. Роман-полемика, ответ писателя на вопрос, в свое время поставленный Францем Кафкой: быть или не быть человеку, если жизнь низвела его в глазах окружающих до состояния насекомого?

Дэвид Митчелл
Литературный призрак

На страницах этой удивительной книги переплелись жизненные пути молодого сектанта, начинающего саксофониста, банковского менеджера из Лондона, ветерана английской разведки, его «литературного негра», витающего над степями бесплотного призрака, женщины-физика с ирландского островка, похитителей картин и многих-многих других.

Кадзуо Исигуро
Остаток дня

Дворецкий Стивенс, верно служивший лорду Дарлингтону, рассказывает о том, как у него развивалось чувство долга и умение ставить нужных людей на нужное место, демонстрируя поистине самурайскую замкнутость в рамках своего кодекса служения. В 1989 году роман получил Букеровскую премию.

Марк Хэддон
Загадочное ночное убийство собаки

Кристоферу 15, и он страдает аутизмом. Он знает математику, но не знает людей, не выносит прикосновений к себе и никогда не ходит дальше конца улицы, на которой живет. Но, обнаружив, что убита соседская собака, он затевает расследование и отправляется в путешествие.

Из выпуска от 07-10-2016 рассылки «AdMe.ru»
---------------------

10 книг, которые не отпустят вас
Книги : Стиль жизни

Осень - лучшее время, чтобы закутаться в плед, устроиться в уютном кресле и читать-читать-читать. Мы специально для вас собрали книги, которые невозможно не дочитать до конца. Так что скорее заканчивайте все домашние дела, заваривайте чай и отправляйтесь в мир книг!

Пола Хокинс
Девушка в поезде

Рейчел день за днем наблюдает за парой супругов, проезжая мимо их дома на электричке. Но однажды она видит, как во дворике коттеджа происходит нечто странное. Всего минута - и поезд опять трогается. А потом один из супругов пропадает. И Рейчел понимает, что только она способна разгадать тайну исчезновения.

Гиллиан Флинн
Исчезнувшая

Все было готово для празднования пятилетия супружеской жизни, как вдруг необъяснимо пропала жена. Остались следы борьбы в доме, кровь, которую явно пытались стереть, и цепочка «ключей» в игре под названием «Охота за сокровищами».

Халед Хоссейни
Бегущий за ветром

Амира и Хасана разделяла пропасть. Один принадлежал к местной аристократии, другой - к презираемому меньшинству. Заячью губу Хасана видели все, уродливые шрамы Амира были скрыты глубоко внутри. Но не найти людей ближе, чем эти два мальчика.

Лиана Мориарти
Большая маленькая ложь

Мадлен - мать троих детей. Ее бывший муж с новой женой поселился рядом, а их общая дочь-подросток больше любит отца, а не мать.
Казалось, ничто не предвещает беды, но когда человек начинает верить в собственную ложь, это приводит к трагедии...

Кейт Мортон
Хранительница тайн

Во время пикника на семейной ферме 16-летняя Лорен Николсон становится свидетельницей преступления: ее мама убивает человека. Спустя 50 лет эта история по-прежнему беспокоит героиню. Кем был тот человек, и почему мама так поступила?

Никола Юн
Весь этот мир

Моя болезнь редка, мало кто знает о подобном недуге. Одним словом, у меня аллергия на мир. Я не покидаю дом уже 17 лет. Единственные, кого я когда-либо видела, - это моя мама и медсестра. Но однажды к соседнему дому подъезжает грузовик. Я выглядываю в окно и вижу его. Он ловит мой любопытный взгляд и внимательно смотрит на меня.

Джоанн Харрис
Джентльмены и игроки

Привилегированная школа Сент-Освальд всегда славилась безупречным порядком и исключительным благонравием. Трудно даже представить, что здесь может произойти нечто вопиющее. Но это происходит. Против Сент-Освальд ведется тайная война, направленная на ее полное разрушение. И никто не знает, что корни происходящего уходят в прошлое.

Кассандра Клэр
Город падших ангелов

Действие в Городе Падших Ангелов происходит спустя два месяца после событий, описанных в книге «Город Стекла». По Нью-Йорку прокатывается серия загадочных убийств. Обстановка накаляется, и Клэри приходится проститься с мечтой снова вернуться к нормальной жизни. Она тренируется, чтобы стать сумеречным охотником.

Вероника Рот
Дивергент

В мире, где живет Беатрис Прайор, люди делятся на пять фракций, каждая из которых посвящена определенному качеству человеческой личности. Каждый год подростки, достигшие 16 лет, имеют право выбрать свой путь. Однако у Трис есть и собственная тайна, смертельно опасная для нее. И эта тайна вот-вот может быть раскрыта...

Саба Тахир
Уголек в пепле

В Империи сопротивление карается смертью. Если вы не верны Императору и телом и душой, вашу семью могут казнить. В таком беспощадном мире живет Лайя. Когда ее брата арестовывают за государственную измену, она решает прикинуться рабыней, чтобы шпионить в Военной академии Империи.

Из выпуска от 07-10-2016 рассылки «AdMe.ru»
---------------------

10 книг, с которыми вы забудете все
Книги : Стиль жизни

Эти книги из тех, которые не отпускают ни на минуту, пока не дочитаешь последние строки. Сон, еда, домашние дела, работа — все неважно. 10 книг, которые затягивают читателя в свой мир.

Стефан Цвейг «24 часа из жизни женщины»

Австрийскому писателю, как никому другому, удалось откровенно и вместе с тем максимально тактично рассказать о самых интимных переживаниях человека. Завораживает описание самых мелких подробностей, из которых вдруг вырисовываются реальные лица, которые, кажется, вот здесь, на расстоянии вытянутой руки от тебя.

Джоанн Харрис «Пять четвертинок апельсина»

Младшая дочь получает в наследство от матери только кулинарную книгу. В своем кафе она готовит по этим старым рецептам и пытается расшифровать записи между строк. Это книга о страшном прошлом, которое иногда лучше не ворошить и оставить на дальней полке в шкафу.

Уинстон Грум «Форрест Гамп»

Успеху одноименного кинофильма предшествовал бешеный успех книги, которая одновременно и воплощение мифа об американской мечте, и острая сатира, которая значительно слабее чувствуется в фильме, и история большой трогательной любви. При этом стоит отметить, что в книге герой смотрится несколько умнее, чуть язвительнее, а ситуации — фантастичнее.

Артур Хейли «Аэропорт»

На сотрудников аэропорта обрушиваются проблемы одна за другой: аэропорт накрывает сильнейший буран, на борту одного из самолетов авария, и где-то потерялся автомобиль с продуктами. При этом хватает и своих личных неприятностей и драм. И все это в один пятничный вечер. Удивительная история, написанная в редком жанре производственного романа, читается на одном дыхании.

Братья Стругацкие «Понедельник начинается в субботу»

Вот уж откуда никогда не хочется уезжать, так это из Института чародейства и волшебства, где к магии подходят с глубоко научной стороны, а свою работу любят так, что даже с праздников сбегают, чтобы погрузиться в волшебно-научные изыскания. Когда заканчивается книга, хочется открыть ее и перечитать заново, сразу же.

Себастьен Жапризо «Дама в очках и с ружьем в автомобиле»

Замечательный психологический детектив, где самое интересное — это персонажи. Книга очень атмосферная: ощущается ветер, запах моря, неуверенность героини, ее отчаяние. Попытка во всем разобраться самой приводит героиню к переосмыслению собственной жизни и к поиску своего истинного «я».

Ги де Мопассан «Милый друг»

История карьеры заурядного соблазнителя и прожигателя жизни. Несмотря на то что достоинства в главном герое ни на грош, за его приключениями следишь, затаив дыхание. Легко, уверенно и беспринципно он взбирается по социальной лестнице вверх. И суть не только в изворотливости Жоржа, но и в состоянии общества, в котором он может делать свою своеобразную карьеру.

Януш Вишневский «Одиночество в сети»

Один из самых пронзительных романов о любви, вышедших в России в последнее время. Герои встречаются в интернет-чатах, обмениваются эротическими фантазиями, рассказывают истории из своей жизни. Встретятся они в Париже, пройдя не через одно испытание, но главным испытанием для любви окажется сама встреча.

Габриэль Гарсиа Маркес «Любовь во время чумы»

Смуглая красавица Фермина отвергла юношескую любовь друга детства и предпочла стать супругой ученого, мечтающего избавить испанские колонии от чумы. О любви здесь рассказано с чувством, с улыбкой и так поэтично, чего одновременно ожидаешь и не ожидаешь от Маркеса.

Дэвид Митчелл «Облачный атлас»

Роман Митчелла нельзя «заглатывать» второпях. Им надо наслаждаться, как невероятной симфонией, идеальным созвучием шести инструментов, шести жизней одной души. Это книга, которую каждый поймет совершенно по-своему: она словно мозаика, из которой разные люди складывают совершенно разные картинки. Волшебство? Без сомнений. Магия слова в чистом виде.

Из выпуска от 08-06-2015 рассылки «AdMe.ru»
---------------------

10 книг, которые стоят бессонной ночи
Книги : Стиль жизни

Хорошая книга может заставить нас забыть про сон, унести в невообразимые миры и подарить самые яркие впечатления. Мы собрали именно такие романы. Обещаем, вы не уснете, пока не прочитаете все до последней страницы.

Дэниел Киз
Цветы для Элджернона

Глубокая и трогательная история о Чарли, который всегда мечтал быть умным. Он решается на эксперимент по улучшению интеллекта, в котором раньше принимал участие мышонок Элджернон. После операции мышление главного героя кардинально меняется и мир кажется ему совсем другим.

Шарлотта Бронте
Джейн Эйр

Один из самых известных британских романов, который читается на одном дыхании. У Джейн Эйр непростая судьба, но эта хрупкая девушка, благодаря сильному характеру и духовной чистоте, смогла найти свое счастье. Не одно поколение читателей продолжает вдохновлять ее история.

Рэй Брэдбери
451° по Фаренгейту

Философская антиутопия, которая становится все актуальнее. В книге Брэдбери описывает будущее, в котором все книги уничтожает специальный отряд пожарных. Гай Монтэг уверен, что это правильно, но знакомство с 17-летней Клариссой все меняет.

Анджела Нанетти
Мой дедушка был вишней

Детская книга, которую обязательно должны прочитать все взрослые. Это воспоминание мальчика о своей семье и особенно о необычном дедушке Оттавиано, который учил, что, несмотря на все трагедии, наша жизнь — это чудо.

Кен Кизи
Над кукушкиным гнездом

Действие романа происходит в психиатрической больнице. Автор заставляет задуматься о грани между безумием и здравомыслием. Ведь в книге пациенты часто кажутся более разумными, чем санитары.

Фэнни Флэгг
Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок»

Кажется, ностальгию можно считать отдельным героем этой книги. 86-летняя Нинни живет в доме престарелых и начинает делиться своими воспоминаниями с Эвелин. В жизни Нинни были взлеты и падения, но она осталась очень светлым и добрым человеком.

Маркус Зусак
Книжный вор

История о жизни обычных людей во время войны, которую рассказывает сама Смерть. В центре сюжета — девочка Лизель, на судьбу которой выпало немало бед. Она начинает воровать книги, которые становятся для нее настоящим спасением в этом жестоком мире.

Трумен Капоте
Завтрак у Тиффани

Холли Голайтли, главная героиня истории, сочетает в себе детскую наивность и невероятное обаяние. Неудивительно, что эта красавица продолжает очаровывать читателей и по сей день.

Одри Ниффенеггер
Жена путешественника во времени

Красивая история любви мужчины с генетическим заболеванием — синдромом перемещения во времени — и женщины, которая готова ждать его вечно. Впервые 36-летний Генри встречает Клэр, когда той исполняется 6 лет. Они женятся, когда ему исполняется 31, а ей — 23.

Стивен Чбоски
Хорошо быть тихоней

Роман о взрослении, который критики называют «Над пропастью во ржи» нашего времени. Подросток Чарли пытается найти себя и делится переживаниями в письмах к кому-то, кого никогда не видел. Это простая и искренняя история, которая окажется близкой для многих.

Из выпуска от 23-09-2016 рассылки «AdMe.ru»
---------------------

10 книг о городах Европы
 
Отпуска ещё ждать и ждать, а отправиться в путешествие хочется уже сейчас? В сегодняшней подборке сайта <Новости литературы> представлены книги, которые перенесут вас в города Европы. Захватывающее приключение, в котором - и любовь, и детектив, и драма: Как вам такой <литературный отпуск>?
 
Джеймс Джойс <Дублинцы>
 
В мировую литературу Джойс вошел как автор романа <Улисс>, но его тонкие психологические новеллы, собранные в этой книге, не менее интересны. Дублин автор считал <центром паралича>, причем паралич для него - символ пороков ирландской жизни: низкопоклонства, косности, культурной отсталости, коррупции и бездуховности.
 
Дениз Вудз <Ночной поезд в Инсбрук>
 
Бывшие любовники Ричард и Фрэнсис случайно встречаются в поезде Рим-Инсбрук. Фрэнсис - одна из тех, для кого мир - бесконечный праздник, а дом - рюкзак за плечами. Ричард, напротив, преуспевающий лондонский архитектор, но столь же страстный путешественник. Познакомились они в безжизненной пустыне Судана, однако тогда Ричард самым таинственным образом исчез:
 
Роберт Элли <Последнее танго в Париже>
 
Роман вызвал в обществе эффект разорвавшейся бомбы - из-за глубокого сюжета, наполненного весьма откровенными сценами. Непобедимая страсть, охватывающая героев, лишает их способности мыслить и рассуждать, но и дает нереальное удовольствие от каждой прожитой минуты. Второе рождение книга пережила после экранизации Бертолуччи с Марлоном Брандо и Марией Шнайдер в главных ролях. 
 
Джудит Леннокс <Возвращение во Флоренцию>
 
Тесса и Фредди Николсон проводят беззаботное лето в Италии, однако эта страна вскоре для Тессы становится воспоминанием. В роскошном Лондоне она ведет богемную жизнь и придерживается весьма свободных взглядов. Но роковая страсть к женатому писателю приводит к драме, в которой так или иначе оказываются задействованы практически все герои романа.
 
Эрих Мария Ремарк <Ночь в Лиссабоне>
 
Этот роман - о ночи, в которой потерявший всё человек исповедуется случайному встречному. За бутылкой дешевого вина тянется его рассказ о любви, странной верности, войне и страшной отваге. Рассказчик спасается в Лиссабоне от нацистов, где безуспешно пытается найти деньги на билет на пароход в США и фальшивые американские визы. И странный незнакомец обещает подарить ему всё это в обмен на ночь с незнакомцем, которого он должен выслушать.
 
Кристофер Ишервуд <Прощай, Берлин>
 
Неизвестная для русскоязычного читателя страница классики английской литературы на родине в 30-40-е годы наделала немало шума. Автор - один из представителей <потерянного поколения>. В книге он рассказывает о жизни западноевропейской богемы, растерянности интеллигенции, еврейских погромах, эпатирующей свободе нравов, пороке и греховности.
 
Бен Ааронович <Реки Лондона>
 
Питер Грант был на испытательном строке в должности констебля. Однажды ночью, следуя инструкции, он пытался допросить подозреваемого, который был, с одной стороны, мертв, с другой - подозрительно разговорчив для мертвеца. Внезапно герой становится не только детективом-констеблем, но и учеником волшебника, поэтому расследовать он будет не только обычные преступления:
 
Иэн Макьюэн <Амстердам>
 
Двое друзей, знаменитый композитор и преуспевающий главный редактор газеты, заключают соглашение об эвтаназии: если один из них перестанет контролировать себя и впадет в беспамятство, другой будет обязан его убить: Что же случится в Амстердаме? Кому выпадет жребий лишить жизни друга?
 
Эмиль Золя <Чрево Парижа>
 
Чрево Парижа - площадь Ле Аль неподалеку от Лувра. Сегодня здесь разбит сквер с бассейном, подземными магазинами, кафе и кинотеатром, но не так давно на его месте располагался центральный парижский рынок, а вокруг - притоны парижского дна. О судьбах обитателей чрева Парижа - книга Эмиля Золя.
 
Макс Фрай <Сказки старого Вильнюса>
 
Центр Вильнюса составляют 108 улиц. Если ходить по ним достаточно долго, то можно увидеть сотни удивительнейших историй, а во многих сюжетах - даже принять непосредственное участие. О загадках одного из самых красивых и самобытных городов Европы рассказывает человек, искренне влюбленный в Вильнюс и не перестающий ему удивляться.
---------------------

10 лучших книг о зависти

Зависть – чувство неконструктивное и опасное. Порой оно толкает человека на поступки, о которых он будет сожалеть всю оставшуюся жизнь. Впрочем, зависть предполагает нешуточный накал страстей. Именно поэтому писатели так часто используют зависть в своих сюжетах. 10 лучших книг о зависти собраны в сегодняшней подборке сайта «Новости литературы».

Джулиан Барнс «Предчувствие конца»

Энтони живет с завистью, сколько себя помнит. Действительно, он не настолько ярок, интересен и выразителен, как люди, которые когда-то сверкнули на его пути. Казалось бы, человек увидел Солнце… Но Энтони не понял его, не успокоился и не смог доказать себе, что это Солнце на самом деле является тьмой. Это ли не зависть, это ли не смерть?

Юрий Олеша «Зависть»

Николай Кавалеров – двадцативосьмилетний поэт, который мечтает о славе, однако то ли недостаток таланта, то ли нежелание работать над собой оставляют его за бортом. Вместе с тем он работает у успешного и целеустремленного «колбасника» Андрея Бабичева и всячески завидует ему. Именно зависть является двигателем сюжета этой повести Юрия Олеши.

Р. Майлз «Возвращение в Эдем»

Зависть, повторимся, толкает порой на отчаянные поступки. К примеру, из-за зависти одного человека другой может оказаться даже в пасти крокодила, что и описывается в этом романе. Да, недолгим оказалось счастье Стефани Харпер. Счастливая в браке владелица огромной компании в один момент была низвергнута в ад, предана мужем и отрезана от мира. Она потеряла надежду на будущее, однако нашла в себе силы возродиться, найти новую любовь и блестяще вернуться.

А. С. Пушкин «Моцарт и Сальери»

Многие критики считают, что Сальери отравил Моцарта из-за того, что завидовал его таланту. Впрочем, есть и альтернативные версии, однако Пушкин в этом произведении придерживался классической. Кстати, вы знали о том, что «Моцарт и Сальери» - единственная пьеса великого поэта, которая была поставлена при его жизни? На сцене Александринского театра 27 января 1832 года её представили на суд публики, а в 1897 году русский композитор Н. А. Римский-Корсаков создал оперу «Моцарт и Сальери».

Уильям Шекспир «Отелло»

Ключевая причина трагедии, описанной в одной из самых известных пьес Уильяма Шекспира – зависть Яго. Не будь он столь вспыльчивым, завистливым и злым, всё бы закончилось иначе. К слову, у Отелло, который мавром не был, существует реальный прототип - итальянец по имени Маурицио Отелло. С 1505 года на Кипре он командовал венецианскими войсками, и его жена погибла при крайне загадочных обстоятельствах. 

Томас Манн «Иосиф и его братья»

Ещё одно классическое произведение, которое без зависти не имело бы смысла. Иосиф был любимым сыном Иакова, и братья завидовали ему, что в конечном счете привело к весьма печальным последствиям. Оригинальный сюжет излагается в Бытии, однако в некоторых моментах Манн спорит с древней книгой, предлагая свою версию того, как на самом деле развивались события.

Исроэл-Иешуа Зингер «Братья Ашкенази»

И снова братская зависть: Симха Меер завидовал с детства своему более удачливому брату Янкеву Бунему, поэтому практически всю свою жизнь потратил на то, чтобы доказать, что он лучше, успешнее, талантливее. Историю братьев Зингер прослеживает через войны и перевороты, не раз случавшиеся в истории Российской империи начала XX века. Два еврейских характера, два дара – делать деньги и жить – кто же в этом напряженном противоборстве скажет последнее слово?

Арчибалд Кронин «Замок Броуди»

Самый известный роман Арчибальда Джозефа Кронина – о зависти и о том, как родной дом, любимый и наполненный счастьем, однажды превращается в настоящую тюрьму. Казалось бы, так по-английски считать, что «мой дом – моя крепость». Но автор открывает перед читателем другую сторону медали, показывая невидимые миру слезы. К счастью, старшая дочь Мэри и старший сын Мэт смогли вырваться из этого дома, однако остальные под тяжелой рукой главы семьи Броуди, кажется, обречены…

Нацуо Кирино «Гротеск»

Зависть между сестрами пронизывает всё это произведение. Роман, созданный в современном антураже и одновременно в традициях классического нуара, написан от лица одной из сестер. Вторая сестра - красавица, однако выбор, который она однажды сделала, шокирует. Рассказывается здесь и о ещё одной женщине, и о беде, которая их обеих настигла с разницей в год. Однако главный сюрприз ждет читателя в самом конце книги…

Лопе де Вега «Собака на сене»

Название этой пьесы Лопе де Веги отсылает к басне Эзопа о собаке, которая однажды прилегла на охапке сена в яслях вздремнуть и была разбужена волами, которые пришли поесть. Собака рьяно отстаивала то, что было ей не нужно, не давая воспользоваться сеном ни себе, ни другим. В пьесе собака на сене – Диана. Впрочем, и Теодоро, и другие герои не слишком симпатичны, хотя их пороки автор описывает чрезвычайно точно и ярко.
---------------------

10 сильных книг о войне
Книги : Стиль жизни

Есть книги, которые необходимо читать, перечитывать, бережно хранить, показывать детям. Это книги о событиях Второй мировой и Великой Отечественной войн, о запятнанных кровью страницах нашей истории. Главное - это книги о людях, таких же, как мы, которым выпало жить в злое время.

Борис Васильев <В списках не значился>

Борис Васильев умел говорить о войне, как никто другой. Каждое его слово проникает до глубины души, потому что его книги настоящие. История последнего защитника Брестской крепости не исключение. Это роман о любви, о героизме простого человека, который победил в своей войне - <смертию смерть поправ>.

Константин Симонов <Живые и мертвые>

Грандиозная эпопея Симонова охватывает временной промежуток с июня 1941-го по июль 1944 года. Одна из самых впечатляющих книг о Великой Отечественной войне, трилогия никого не оставляет равнодушным. Симонов пишет о событиях тех лет просто, прямо и честно - и от этого только страшнее.

Эрих Мария Ремарк <Время жить и время умирать>

Это история немецкого солдата Эрнста Гребера, который осознает, что не хочет быть бездумным винтиком военной машины. Который видит позади лишь ад выжженных стран, а впереди - грязь и кровь войны. Который понимает, что <времени умирать> нет конца, и хочет, чтобы наступило <время жить>. Но наступит ли оно?

Анна Франк <Убежище. Дневник в письмах>

Анна Франк родилась в 1929 году. А умерла в концлагере, когда ей было всего 15 лет. Ее дневник, который она вела в Амстердаме, прячась с семьей от нацистов, стал известен всему миру. Это голос обычной девочки, которая вела дневник, чтобы рассказать о своих чувствах, но превратила его в одно из жутких свидетельств войны.

Василий Гроссман <Жизнь и судьба>

Это - <Война и мир> XX века, оглушительная книга, сбивающая с ног, правдивая от первой до последней страницы. Та самая, которая поведет тебя по всем кругам ада войны и заставит пройти их, не закрывая глаза ни на секунду. А потом она покажет тебе людей - живых, настоящих, таких же, как ты. И в этом аду они по-прежнему будут любить, мечтать, надеяться и бороться за лучшее будущее.

Даниил Гранин, Алесь Адамович <Блокадная книга>

Книгу о блокаде Ленинграда сами авторы назвали <эпопеей человеческих страданий>. Это - документы, дневники, воспоминания очевидцев. Это - произведение о силе духа, о том, что помогало людям остаться людьми, пребывая в нечеловеческих обстоятельствах.

Антуан де Сент-Экзюпери <Военный летчик>

Трудно представить, что Экзюпери был военным, что он возвращался из полетов и писал свои нежные и пронзительные книги. <Военный летчик> не страшен. Он философичен - с высоты своего полета автор понимает всю бессмысленность войны. Наверное, за эту философию книга долгое время была запрещена во Франции.

Юрий Бондарев <Горячий снег>

Честный рассказ о битве на Сталинградском фронте, написанный ее участником. Все начинается с первого боя лейтенанта Юрия Бондарева - свидетеля, а затем классика военной прозы. Артиллерийский расчет преграждает путь вражеским танкам под Сталинградом. Ребята стоят насмерть. От них зависит исход не только самой кровавой битвы, но в итоге и всей войны.

Василь Быков <Альпийская баллада>

Любовь и война - можно ли представить себе еще более несовместимые понятия? Но человек всегда остается человеком, и у подножия Альп рождается любовь простого белорусского парня Ивана и итальянки Джулии, бежавших из концлагеря. Любовь, которая подпитывается желанием свободы и которую так скоро и безжалостно обрывает война.

Светлана Алексиевич <У войны не женское лицо>

У войны нет лица - ни женского, ни какого-либо еще. Тем не менее книга Алексиевич, показывающая Великую Отечественную войну глазами женщин, является одной из самых знаменитых в мире. Она наполнена болью от первой до последней страницы. После нее сама мысль о войне кажется абсурдной и безумной. И очень хочется жить.

Из выпуска от 08-05-2015 рассылки <AdMe.ru>
---------------------

10 главных новинок на Non/fiction
Книги : Стиль жизни

К открытию ярмарки интеллектуальной литературы Non/fiction, которая будет работать с 30 ноября по 4 декабря, мы рассказываем о десяти важных новинках, представленных в ЦДХ.

«Морские чудовища на картах Средних веков и эпохи Возрождения» Чет ван Дузера
Издательство Paulsen, перевод с английского Е. Осеневой

Впечатляющее и формой, и содержанием исследование географических карт Средних веков и эпохи Возрождения, посвященное морским собакам и свиньям, водяным драконам, диковинным слонам с плавниками и прочим чудищам, часть из которых приплыла в картографию из мифов и суеверий, часть - из декоративного искусства и анималистики. Этот громадный иллюстрированный труд историка Чета ван Дузера можно читать как своего рода путеводитель по географии неведомого, а можно просто-напросто рассматривать красочные рисунки, вселенские и навигационные карты времен античности, Средних веков и Возрождения. Ван Дузер анализирует изображения морских тварей начиная с самых ранних карт X века, на которых они появляются впервые, вплоть до конца XVI века.

«Маленькая жизнь» Ханьи Янагихары
Издательство Corpus, перевод с английского А. Борисенко, А. Завозовой, В. Сонькина

Роман, ставший главным событием и предметом споров не только внутри литературного сообщества, но и в массовой культуре и мире фан-арта. Он начинается как незамысловатое жизнеописание четырех друзей - художника, юриста, архитектора и актера, которое, постепенно разрушаясь, уступает место мрачной сказке о чувстве стыда за пережитое в прошлом насилие, муках плоти, фобиях и саднящей надежде на приятие и близость. Порой кажется, что текст американки гавайского происхождения Ханьи Янагихары выращен из таких литературных матриц, как «Лолита» Набокова и «Коллекционер» Фаулза. Порой - что он вскормлен не лишенным приторного мелодраматизма сиротским эпосом Диккенса. В результате роман, разумеется, перерастает и то, и другое, и третье, превращаясь в психотерапевтическую повесть о зыбкости нормы и патологии, взрослении и старении, дружбе и борьбе. Презентовать книгу на ярмарке будут литературные критики Анна Наринская и Варвара Бабицкая вместе с переводчиками Александрой Борисенко и Виктором Сонькиным 4 декабря.

«День независимости» Ричарда Форда
Издательство «Фантом Пресс», перевод с английского С. Ильина

«День независимости» принес американскому классику Ричарду Форду разом Премию Фолкнера и Пулитцеровскую премию. Формально он продолжает роман «Спортивный журналист» об экзистенциальных исканиях несостоявшегося писателя Фрэнка Баскомба, человека среднего звена, балансирующего между отупляющим благополучием и надеждой на обретение себя. Здесь Баскомб вновь отправляется в утомительное путешествие к сути бытия через свою крошечную жизнь с крошечными страстями. Книга считается одной из лучших в американской литературе 1990-х.

«Рыжеволосая женщина» Орхана Памука
Издательство «Азбука-Аттикус», перевод с турецкого А. Аврутиной

Еще один совершенно визионерский по своей природе текст турецкого нобелиата о бедном юноше, который был ослеплен загадочной рыжеволосой актрисой, скользнувшей по его жизни недосягаемым идолом и вернувшейся спустя десятилетия. На этот раз традиционное для Памука бытописание, обволакивающее читателя чередой древних преданий и легенд, густой метафорикой и нередко усыпляющей поэтизацией города, прорывается за пределы бессобытийного меланхолического пространства его прозы. Но при этом книга остается исполненным лирической взволнованности, роковых тайн и страстей романом-признанием в любви Стамбулу, вскрывающим один культурологический пласт за другим, как то проделывали лучшие произведения Памука.

«Зона интересов» Мартина Эмиса
Издательство «Фантом Пресс», перевод с английского С. Ильина

Разыгранная на три голоса комедия положений, написанная профессиональным провокатором Мартином Эмисом на материале истории Аушвица - той его части, которая была прозвана «зоной интересов» и стала производственным центром системы лагерей в 1942 году. Эмис дал слово офицеру вермахта и по совместительству племяннику Мартина Бормана, тупоумному коменданту лагеря и командиру зондеркоманды, и получил жутковатую историю привыкания к насилию, которую вполне можно поставить на одну полку с трудами Примо Леви и «Благоволительницами» Джонатана Литтелла.

«Гениальная подруга» Элены Ферранте
Издательство «Синдбад», перевод с итальянского О. Ткаченко

Первая из четырех частей размашистого эпоса о двух итальянских девочках, взрослеющих, расправляющих крылья и стареющих на фоне затхлого неаполитанского пейзажа, от автора, уже много лет ведущего борьбу за право на анонимность в литературе. Романистку, скрывающуюся под псевдонимом Элена Ферранте, уже не раз разоблачали, вызывали к ответу перед читателями и нарекали «разозлившейся Джейн Остин». А всё потому, что «Неаполитанские романы», которые открывает «Гениальная подруга», представляют собой текст редкой проницательности и трогательного внимания к бытовым и социальным мелочам из жизни Неаполя 1950-х годов, в котором мелодрама уживается с физиологическим очерком, а глубоко интимная история дружбы - с историей квартала, города и целой страны.

«Кольца Сатурна» В. Г. Зебальда
«Новое издательство», перевод с немецкого Э. Венгеровой

Третья переведенная вслед за «Естественной историей разрушения» и «Аустерлицем» на русский язык книга культового немецкого автора В. Г. Зебальда. На поверхностном уровне роман с подзаголовком «английское паломничество», который срывается то в жанр литературоведческого эссе, то в мемуары, то в псевдодокументальную прозу, рассказывает об английском графстве Суффолк. Но на деле каждый текст Зебальда представляет собой меланхоличное всматривание в историю и культуру лежащей в руинах Европы XX века, в сердцевину травмы, породившей сегодняшнюю реальность, в которой уже невозможна ни «большая литература», ни «большая история».

«История осады Лиссабона» Жозе Сарамаго
Издательство «Азбука-Аттикус», перевод с португальского А. Богдановского

Почти все знаковые книги Жозе Сарамаго - одного из крупнейших португальских писателей, автора «Евангелия от Иисуса» и «Воспоминаний о монастыре» - уже переведены на русский язык. «История осады Лиссабона» до сих пор составляла досадное исключение. А это поистине изящный постмодернистский аттракцион, в центре которого оказывается Раймундо Силва - корректор, работающий над книгой по истории осады мавританского Лиссабона во время Реконкисты. Вписав в ключевом эпизоде повествования лишнюю частицу «не», он переворачивает историю с ног на голову, «позволяя» отвоевать португальскую столицу у мавров без помощи крестоносцев. Обслуживающий персонал, которым от века обречен выступать корректор по отношению к любому произведению, таким образом на секунду превращается в демиурга, а текст о событиях XII века - в сложносочиненный диалог между автором, его героями и читателем перед лицом искореженной не всегда уместными фантазиями истории.

«Номер 11» Джонатана Коу
Издательство «Фантом Пресс», перевод с английского Е. Полецкой

Злой на язык англичанин Джонатан Коу, который в лучших своих романах «Какое надувательство!» и «Дом сна» высмеивал консервативную элиту Великобритании, вновь нарисовал гротескный портрет современного общества, сложенный из множества сплетающихся воедино историй. Все они так или иначе упираются в гендерные, расовые, национальные, социальные стереотипы, выраженные то в образе одноногой лесбиянки, то в героине зомбирующего телешоу. На выходе получилась своего рода антиутопия, породнившаяся со сборником анекдотов на злобу дня.

«Краткая история семи убийств» Марлона Джеймса
Издательство «Эксмо», перевод с английского А. Шабрина

Прошлогодний лауреат Букеровской премии Марлон Джеймс заслужил репутацию ямайского Тарантино. Выписывая кишащее гангстерами гетто, он попутно сконструировал язык целого легиона социальных отбросов - продажных полицейских, лютых бандосов и их жертв. Живые и мертвые голосят здесь на сотню различных наречий, придавая повествованию размах бандитского эпоса, выращенного на ямайской почве. Повествование же строится вокруг покушения на Боба Марли накануне его концерта. Права на адаптацию книги уже выкупил телеканал HBO.

Оригинал: «Газета.Ru - Первая полоса»
---------------------

Гарри Поттер и дары трансгуманизма
«Горький Медиа»
Иван Мартов
21 октября 2016

Переводчик об одном из лучших фанфиков поттерианы

Американский специалист по искусственному интеллекту Элиезер Юдковский написал роман «Гарри Поттер и методы рационального мышления» — самый известный фанфик, посвященный героям Роулинг, а заодно и наиболее доступное изложение идей трансгуманизма. Коллективный перевод книги на русский язык занял пять лет — полная версия появилась в сети весной этого года. Переводчик и главный идеолог проекта, IT-менеджер Дмитрий Новицкий рассказал «Горькому» о том, кто такой Юдковский, чем занимается Гарри Поттер в романе и как координировалась работа десятков переводчиков.

«Есть и третий уровень — когда персонаж умнее, чем автор»: что из себя представляет фанфик Юдковского

«Гарри Поттер и методы рационального мышления» — это гигантский роман из 122 глав, написанный специалистом по искусственному интеллекту Элиезером Юдковским. Тетушка вундеркинда Гарри Поттера вышла замуж за оксфордского профессора, Поттер с ранних лет начитался книг, познакомился с квантовой механикой и теорией вероятности и поэтому ведет себя совсем не так, как герой Джоан Роллинг. Главный конфликт происходит не между добром и злом, но между разумом и невежеством. Несмотря на то, что автор описал лишь один год пребывания юного волшебника в школе Хогвартс, у него получилось задействовать 90% всех тем и персонажей, присутствующих в семи книгах Роулинг.

Если возьметесь за эту книгу, обязательно дочитайте до 10 главы, иначе у вас может сложиться неправильное впечатление, будто это какой-то легкий научпоп, идеи автора просты, а произведение в целом — слабая пародия на поттериану. Это заблуждение: после 10 главы все очень сильно поменяется, в том числе и сам Гарри Поттер, который поначалу производит довольно отталкивающее впечатление.

Одна из основных особенностей книги Юдковского — умные герои. Очень редко встречается произведение с приключенческим или фэнтезийным сюжетом, в котором бы герои казались не штампами, а реальными людьми, такими же, как мы: чтобы у них были сознание и подсознание, были сомнения и переживания, чтобы они вели себя в каждой новой ситуации по-разному, а не как запрограммированные. У Юдковского есть отдельное эссе, в котором он рассуждает о художественных персонажах с разным уровнем интеллекта. В большинстве книг присутствует первый уровень: герой действует строго по шаблону, персонаж второго уровня может сам анализировать, что с ним происходит, то есть у него не просто есть рельсы, но есть и возможность с них сходить. Но Юдковский на этом не останавливается: есть и третий уровень — когда персонаж умнее, чем автор. Как его создать? Юдковский пытается сделать это через время: он неделю сидит и думает над проблемой, которую персонаж должен решить за две минуты. Но, конечно, третий уровень — это скорее исключение, в книжке основную роль играют персонажи второго уровня. Чтобы понять, о чем идет речь, достаточно прочесть небольшой отрывок из книги, посвященный тому, как Гарри Поттер впервые проходит сквозь стену на вокзале Кингс Кросс и садится в поезд, следующий в Хогвартс. Читателю приятно осознавать, что герой, о котором он читает, не дурак, наделен всем спектром эмоций. Невозможно догадаться, что он будет делать дальше и куда повернет сюжет.

Если в первых 40-50 главах сюжет книги довольно простой, а научные вставки четко отделены от основного повествования, то во второй половине книги сюжет усложняется, интриги крепчают. Веселья становится поменьше, но при этом научные вставки попадаются все реже: там они размазаны, вшиты в основное повествование. Заметно, что автор за время работы над книгой изменил подход к подаче материала.

Еще стоит упомянуть о бесконечных отсылках к массовой культуре — по ходу чтения можно встретить намеки на «Сумерки», «Матрицу», «Дюну». Много гиковских штук: часто встречаются отсылки к сетевым комиксам или аниме; обычный человек на это просто не обратит внимания, а тех, кто понимает, о чем идет речь, разумеется, не может не зацепить чувство посвященности.

«Смерть — последний враг»: кто такой Элиезер Юдковский и что он хотел всем этим сказать

Элиезер Юдковский — специалист по искусственному интеллекту, его главная задача — придумать такой алгоритм, при котором искусственный интеллект не порешит всех нас в первые же минуты своего существования, а наоборот — станет нашим другом. Еще он трансгуманист, то есть считает, что с помощью рациональных методов можно принципиально улучшить умственные и физические способности человека, а в перспективе — победить страдания, болезни, старение и даже смерть.

Сам факт, что у сторонника теории трансгуманизма обнаружились литературный талант и желание поделиться с миром своими размышлениями, — огромная удача. Обычно, когда люди слышат про трансгуманистов, то сразу говорят: «Это те, которые хотят одному человеку голову отпилить и другому ее присобачить? Изверги и программисты». Но с трансгуманистами все гораздо проще — это люди, которые подумали: «Я скоро кончусь. Все скоро кончатся. Надо что-то делать. С этим в первую очередь. Все остальное может подождать. Главное сначала — победить болезни и смерть». Примерно о том же фанфик Юдковского.

Основную идею книги можно сформулировать как «смерть — последний враг». Значит это примерно следующее: все проблемы на Земле решаемы, если можно избавиться от смерти. Что бы ты ни делал, как бы ты ни строил мир вокруг себя, сколько бы ни улучшал его, тебя ожидает забвение, а все, что ты делал, все равно накроется медным тазом. Получается, что весь нынешний мир — это совокупность человеческих смертей. Люди доживают свой срок, оставляют что-то после себя, а потом все начинается заново. Остается только научно-технический прогресс, но и он движется слишком медленно. Все было бы совершенно иначе, если бы люди не умирали, а оставались в здравом уме и полными сил. Эта мысль настолько банальна, что ее никто не видит, — все воспринимают смерть как данность. Хотя на самом деле это никакая не данность; существуют животные, которые живут бесконечно долго, есть животные, которые никогда не болеют раком, просто нужно фокус человеческого внимания сместить с временных проблем на вот эту постоянную, стоящую перед каждым человеком. Если бы человечество обратило внимание на проблему смерти, то даже знаний, имеющихся на данный момент, хватило бы, чтобы добиться прогресса. Конечная цель — бессмертие для всех, и никто не уйдет обиженным, и никак иначе. Естественно, в истории не бывало так, чтобы какое-то достижение было доступно сразу всем, но тем не менее распространить со временем полученный результат не составило бы труда.

У Юдковского среди прочих заметок и статей есть небольшой ранний текст, написанный на смерть его брата, где он подробно и обстоятельно пишет, насколько ужасно случившееся. Из текста очевидно, что вывод «смерть — последний враг» был сделан автором именно тогда, а уже позже перекочевал в книгу о Гарри Поттере и стал одной из ее основ.

«Мы в какой-то момент смогли догнать Юдковского, затем он выложил новые главы — и мы догоняли опять»: как переводили книгу

В 2011 году я прочитал первые 50 глав книги Элиезера Юдковского в оригинале, случайно наткнувшись на ссылку в фейсбуке. Прочитал все, что было на тот момент написано, очень проникся и понял — нестерпимо хочется, чтобы люди в России, не знающие на должном уровне английского языка, тоже могли познакомиться с книгой. Так на голом энтузиазме я начал это дело организовывать. Сначала перевел первые две главы, посмотрел, какие в принципе есть площадки для распространения фанфиков в России, и раскидал начало по самым значительным из этих площадок. Через какое-то время понял, что перевод пользуется наибольшей популярностью на сайте fanfics.me, и решил остаться только там. Немногим позже появились люди, которым так понравился перевод, что они сами стали выкладывать его в разных местах, — теперь его можно найти практически везде, где есть фанфики.

После того, как были переведены 7-8 первых глав, стали появляться энтузиасты, захотевшие принять участие в переводе. Сначала я принимал абсолютно всех, но со временем часть людей пришлось отсеять из-за их недостаточного опыта или слабого знания языка, другая часть отсеялась самостоятельно из-за нехватки времени. Таким образом, в течение 4 лет вырабатывался костяк, который временами, конечно, менялся, но при этом человек 5-6 прошли весь путь от первого года до последнего.

Работали мы в google.docs. Обычно новая глава разбивалась на отдельные куски и распределялась среди переводчиков. Затем следовал черновой перевод, ко всем сложным местам составлялись комментарии, далее их просматривали те, кто начал работу над главой. В результате получалось до 100-150 комментариев (в зависимости от размера главы), которые мы в течение недели дружно обсуждали. Я тогда оставил за собой право решающего голоса — на случай сложных мест, если где-то невозможно будет договориться. В ночь перед публикацией главы мы все вместе садились, и часов пять в скайпе происходила баталия по поводу всех спорных моментов. В результате у нас получался текст, который мы отдавали «Бете», — так при переводе фанфиков называют человека, который на приличном уровне знает грамматику и пунктуацию (иногда таких людей было даже двое или трое), он в свою очередь проверял главу незамыленным глазом. По итогу на каждую главу выходило очень много человекочасов — текст полностью проверялся чуть ли не десятком человек. Это гарантировало качество продукта, что для меня было самым главным. Я хотел, чтобы люди максимально четко, без каких-либо искажений, получали ту же самую информацию, которую получил я: то же самое вдохновение, появляющееся при чтении книги в оригинале. Помню курьезный факт: в 2013 году я временно остался без работы и попросил читателей скинуться мне на зарплату, чтобы была возможность целиком посвятить себя переводу книги. За 7 дней собрал 100 тысяч — настолько люди ждали продолжения. И я на пару месяцев отложил поиск работы и занимался исключительно книгой.

Работали мы долго, упорно. Было время, когда сам Элиезер Юдковский отдыхал: несколько раз за эти 5 лет он брал большие перерывы. Мы в какой-то момент смогли его догнать, затем он выложил новые главы — и мы догоняли опять. В феврале этого года перевод был закончен полностью, однако окончательная корректура, шлифовка продолжается и сегодня. Всплывает много недочетов в переводе названий и заклинаний. Или, например, буквально на прошлой неделе нашел еще пару мест, где «students» переведено как «студенты», а не как «ученики».

Мне кажется, что для нашей страны проект по переводу книжки Юдковского можно назвать уникальным. Не слышал, чтобы кто-то еще практиковал подобное: одновременно 20 человек сидят и переводят одну и ту же главу, без разделения текста на отдельные части, и при этом получается все делать хорошо и достаточно быстро, без проблем и ругани. Обычно же действуют иначе: книжка разбивается по страницам или любым другим единицам текста, после чего раскидывается среди большого количества желающих поучаствовать в переводе. Но качество после этого, к сожалению, очень сильно хромает. Сам лично, читая такие переводы, непременно сталкивался с тем, что читаешь одну страницу и думаешь: «Вау!», потом читаешь другую и думаешь: «Промт...» (компьютерная программа-переводчик. — «Горький»). А так, чтобы кто-то успешно перевел большую книгу не в одиночку и не с помощью толпы, — такого я пока еще не видел.
---------------------

«Кто и как придумал короля Артура»
«Горький Медиа»
Мария Елифeрова
28 августа 2017

Мария Елиферова об истоках и формировании артуровской легенды

Откуда взялся король Артур, главный герой Средневековья? Был ли у него исторический прототип? Разбираемся, как полусказочный кельтский военачальник, о котором толком ничего не известно, стал английским национальным мифом.

Если задаться вопросом об эталонном литературном персонаже Средневековья, очевидным ответом будет король Артур. Загвоздка, однако, в том, что отечественный читатель, как правило, впервые знакомится с ним не по средневековой литературе, а по пародийному американскому роману позапрошлого века. Речь, разумеется, идет о «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» Марка Твена (1889).

У Твена король Артур откровенно комический персонаж, который настолько невежествен и оторван от действительности, что считает, будто «сливы и другие злаки выкапывают из земли в незрелом виде». Он лечит золотуху наложением рук и не сомневается в своем праве вешать и бросать в тюрьму простолюдинов. Средневековье Твена подчеркнуто неромантично - оно смешное и страшное. Роман укладывается в очень характерную твеновскую линию антиевропейских выпадов, которые можно видеть также в «Принце и нищем», «Приключениях Гекльберри Финна», «Жанне д'Арк». Твен не просто настаивает, что американские ценности демократии и технического прогресса выше европейской культурной традиции: по его мнению, сама эта культурная традиция - миф, за ней не стоит ничего, кроме тысячелетнего невежества и угнетения.

Однако парадоксальным образом развенчание традиции - это признание ее реальности. Невозможно развенчивать то, чего нет. И на российской почве роман Твена из романа о мифах вокруг короля Артура стал романом о короле Артуре, как показывает в том числе и вольная экранизация 1988 г. (Нечто подобное произошло, уже в мировом масштабе, с «Дон Кихотом» Сервантеса.) Пожалуй, твеновский роман действительно удобная точка отсчета, чтобы оглянуться назад в прошлое на историю артуровского мифа.

Твен прямо называет свой источник: перед встречей с Хэнком безымянный рассказчик читает «Смерть Артура» Томаса Мэлори. Интересно, что он не упоминает «Королевские идиллии» Альфреда Теннисона, вышедшие в 1885 году, хотя наверняка был с ними знаком. Это именно та интерпретация артуровских сюжетов, с которой Твен спорит: британская, аристократическая и романтическая, где прекрасный мир рыцарей гибнет из-за нравственной слабости. По-видимому, это умолчание сознательное: Теннисон, разумеется, пользовался тем же источником - Мэлори. Твен как бы заявляет: «Я тоже создаю римейк Мэлори, но другой».

Роман Мэлори, сравнительно малоизвестный в России (хотя существует русский перевод), в англофонной литературе прочно вошел в канон классики. Это одна из первых книг на английском языке, напечатанных в типографии Уильяма Кэкстона (1485). Сам Мэлори до публикации не дожил: он умер в 1471 году. Об авторе практически ничего не известно, кроме того, что он арестовывался по впечатляющему набору обвинений, среди которых фигурируют кража овец, изнасилование и покушение на герцога Бэкингема. Но в романе, написанном на закате рыцарства (уже изобретена аркебуза, против которой бессильны доспехи), автор ностальгирует по идеальному миру прошлого.

В предисловии издатель, Кэкстон, хвастливо заявляет, что книга Мэлори - первое полное собрание легенд об Артуре на английском языке, так как: «Много славных книг писано о нем и о его благородных рыцарях на французском языке, кои я видел и читал за морем, но на нашем родном языке их нет. На валлийском же языке их много, а также и на французском, есть иные и по-английски, но далеко не все».

Рекламной аннотации в данном случае следует верить: до Мэлори англоязычной литературы на артуровскую тематику было очень мало. Самый известный из дошедших до нас образцов - поэма «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь» (конец XIV века), которая в основном не об Артуре: главное действующее лицо - его племянник сэр Гавейн. Артуровский миф, с XIX века ставший эмблемой Англии, на протяжении большей части Средневековья был малоизвестен на английской почве. Интерес к нему появился лишь в середине XIV века, при короле Эдуарде III, который всерьез занялся конструированием национальной мифологии. Но по-настоящему культовым персонажем для англичан Артур стал благодаря книге Мэлори.

Для англичан роман Мэлори создал артуровский канон. Однако, как мы видим из предисловия, артуровский корпус литературы существовал задолго до Мэлори - издатель упоминает «французские и валлийские книги». С французскими книгами все более или менее ясно. Речь идет о так называемом бретонском цикле рыцарских романов, который складывался в XII-XIII веках во Франции. Название «бретонский» связано с этнической принадлежностью персонажей: изначально предполагалось, что король Артур и его рыцари были бриттами, древними предками валлийцев и бретонцев, воевавшими против англосаксов. Несложно понять, почему во Франции Артур приобрел популярность: захват английского трона Вильгельмом Завоевателем в 1066 году втянул Англию и Францию в многовековое династическое соперничество и территориальные споры.

Основоположником «бретонской» традиции рыцарского романа стал французский поэт второй половины XII века, избравший странный псевдоним Кретьен де Труа - буквально «крещеный троянец». Вероятно, он хотел сказать, что пишет о таких же великих исторических событиях, как Троянская война, но в христианском духе. Троя была в Средневековье популярной темой рыцарских романов, а название острова Британия выводили от имени Брута, внука Энея. Но у Кретьена де Труа сюжеты романов отрываются от троянской тематики, и он рисует собственный мир - мир идеальных рыцарей, занятых служением сюзерену и возвышенным поклонением прекрасной даме. Его персонажи максимально удалены от быта - например, досуг в кругу семьи представляется крайне нерыцарственным поведением («Эрек и Энида»). О самом Артуре Кретьен де Труа пишет мало, зато ему принадлежит заслуга детальной разработки артуровского мира: в его романах появляются многие из известных нам персонажей - Ивейн, Ланселот, Персиваль - и такие ключевые сюжеты, как легенда о святом Граале. Кстати, сам автор так и не объяснил, что такое Грааль: идея, будто это чаша с кровью Христа, была домыслена позже его продолжателями.

Романы Кретьена де Труа породили огромное множество подражаний и продолжений - не только во Франции, но и в Германии. Так что Мэлори в XV веке пришлось иметь дело с беспорядочным множеством противоречащих друг другу историй. Мэлори сводил их воедино как умел. Иногда результат получался отчасти комическим, как, например, знаменитая легенда о мече в камне: Мэлори заставляет Артура извлекать меч из камня и засовывать его обратно много раз, пока подданные не поверят, что он наследник престола.

Мэлори и сам уже относился к рыцарской культуре прошлых веков несколько иронично: его Ланселот профанирует идею поединка как божьего суда - он уверенно идет на поединок, будучи заведомо виноватым перед королем; в конце концов Артур приходит к выводу, что на поединке все решает сила, а не правота, и не допускает Ланселота до поединка. Божьи суды (ордалии), включая поединки, запретили за двести лет до рождения Мэлори, но во времена Кретьена де Труа они были живой и законной практикой.

Роман Мэлори подводит итог традиции, начатой Кретьеном де Труа. Но и она возникла не на пустом месте. До того, как король Артур стал персонажем рыцарских романов, он появлялся в легендарных околоисторических сочинениях, принадлежащих в основном валлийским авторам. Это, очевидно, и есть «валлийские книги» Кэкстона - историки того времени писали на латыни, а Кэкстон вряд ли понимал по-валлийски. Самым влиятельным из них был Гальфрид Монмутский (умер в 1155 году), которого можно считать популяризатором образа Артура и зачинателем артуровской «франшизы» - его даже называли «Гальфридом Артуровским». В своем главном сочинении «Истории бриттов» он утверждает, что взял сведения об Артуре из некой старинной валлийской книги. Эта книга до сих пор не идентифицирована. Но до «Истории», а может быть, и параллельно с ней Гальфрид написал как минимум две поэмы о Мерлине. Так что он не был лишь бесстрастным летописцем и понимал возможности художественного вымысла. Ссылка на «валлийскую книгу» не более чем соблюдение жанровой условности нон-фикшн.

Один реальный источник Гальфрида, впрочем, установлен. Это другая «История бриттов», написанная валлийцем Неннием в IX веке, где упомянут «военачальник Артур», выигравший двенадцать битв с саксами. Но этот Артур не король, и мы не найдем в хронике Ненния привычных нам сюжетов о Мерлине, Мордреде и других. Артур у Ненния больше похож на фольклорного богатыря. В таком качестве Артур появляется и в дошедшей до нас раннесредневековой валлийской поэзии.

Самое раннее из известных упоминаний Артура - в эпической поэме «Гододдин» - весьма лаконично: об одном из героев говорится, что ему было далеко до Артура. Ясно, что героя критикуют, но не ясно, как именно поэт представлял себе Артура. Не установлена и датировка поэмы: разброс колеблется от VI до IX века.

Итак, где-то на IX веке наша машина времени ломается и отказывается везти нас дальше. Исторические хроники древнейших времен об Артуре молчат. Неунывающие поклонники Артура пытаются преодолеть это препятствие изо всех сил. Одни отождествляют Артура с историческим лицом - римско-британским полководцем Амвросием Аврелианом, отражавшим первые набеги саксов на остров в V веке. Однако и у Ненния, и у Гальфрида Артур и Аврелиан фигурируют как совершенно отдельные лица. Другие указывают на римского офицера по имени Луций Арторий Каст (который, правда, жил во II веке, в Британии никогда не был, и о его личных подвигах ничего не известно). Третьи полагают, что образ Артура восходит к какому-то кельтскому языческому божеству, и выводят его имя из древнебриттского *arto «медведь». Эту теорию, к сожалению, тоже подтвердить трудно - слишком мало данных.

Но так ли уж надо доискиваться до «настоящего» Артура? Не значит ли это игнорировать саму суть литературного образа? Ведь Шерлок Холмс не становится хуже и его значение как культурного мифа не уменьшается от того, что он выдуман. Артур и рыцари Круглого стола замечательны именно как продукт мифотворчества. Интереснее же всего то, что английским национальным мифом стал в данном случае миф, задуманный как антианглийский: Артур Ненния и Гальфрида был кельтом, воевавшим против англосаксов. Это примерно как если бы в России национальным героем стал какой-нибудь полусказочный литовский князь.

Заслуга этого невозможного культурного кульбита принадлежит Мэлори - темной личности с сомнительной биографией, который умудрился возвысить миф об Артуре до общенационального идеала: как исторического, так и нравственного. Иногда невозможное совершают невозможные люди. Почтим же память сэра Томаса Мэлори.
---------------------

Екатерина Доброхотова-Майкова. Почтовые лошади межгалактических трасс
Книжная ярмарка ДК им. Крупской
12.03.2017

В хорошем переводе всегда есть нечто, чего недостает оригиналу.
Уильям Гибсон

Переводить просто

Это все знают, поскольку все переводили в школе. Give me a pen (или Donne-moi une plume, или Gib mir einen Stift) - дай мне ручку. Так просто, что этому можно научить компьютер. Вот я немецкого не знаю, так что последнюю фразу перевела гугл-переводчиком. Показала знающим людям, они одобрили. Правда, для фраз посложнее компьютер надо сперва научить грамматике, но над этой задачей трудится множество программистов по всему миру, и компьютеры уже неплохо разбирают грамматику, а скоро будут разбирать еще лучше. И в программу-переводчик можно загрузить неограниченное количество словарей, куда больше слов, чем мы с вами знаем даже на родном языке, не то что на иностранном. Некоторые автоматические переводчики (например Промпт) работают по тому же принципу, что школьник на уроке: превращают иностранную конструкцию в русскую и подставляют в нее слова. Другие используют накопленный человеческий опыт: например, в Google Translate загружено множество параллельных текстов (не абы каких, а предоставленных сертифицированными переводчиками ООН); программа отыскивает сочетание слов в иностранном тексте и смотрит, как его перевел специалист. Отлично, попробуем перевести... ну, скажем, «Алису в стране чудес».

Alice was beginning to get very tired of sitting by her sister on the bank, and of having nothing to do: once or twice she had peeped into the book her sister was reading, but it had no pictures or conversations in it, 'and what is the use of a book,' thought Alice, 'without pictures or conversation?'

Промпт:
Элис начинала становиться очень усталой от того, чтобы сидеть у ее сестры на берегу, и от того, чтобы быть нечего делать: несколько раз она заглянула в книгу, которую читала ее сестра, но у нее не было картин или бесед в нем, 'и каково использование книги,' думала Элис, 'без картин или беседы?'

Google Translate:
Алиса уже начала получать очень устала сидеть с сестрой на берегу, и от нечего делать: раз или два она заглянула в книгу ее сестра читала, но у него не было картинок, ни разговоров в нем, и «то, что является использование книги» подумала Алиса «без фотографий или разговор?»

Да уж, пока компьютер не поймет разницу между картинкой, картиной и фотографией (то есть пока не будет создан искусственный интеллект), переводить он не научится. Но человек-то может действовать тем же методом, добавляя свое человеческое понимание контекста? Может, конечно, и результат будет примерно такой:

Алиса начинала становиться очень усталой от сидения и ничегонеделания, один или два раза она заглянула в книгу, которую читала ее сестра, но в ней не было ни картинок, ни разговоров, а какой толк от книги (подумала Алиса) без картинок или разговоров? (из учебника «Английский по методу Ильи Франка»).

Смысл понять уже можно, но что толку (как сказала бы Алиса) от книги, написанной таким языком?

Алиса? А может быть, Аня?

Есть такое странное не то ремесло, не то искусство, которое называется «художественный перевод», и те, кто им занимается, подходят к задаче совсем иначе, чем школьник или компьютер. Они читают иностранный текст, закрывают глаза, видят девочку на берегу и пишут что-нибудь такое:

Алисе наскучило сидеть с сестрой без дела на берегу реки; разок-другой она заглянула в книжку, которую читала сестра, но там не было ни картинок, ни разговоров.
- Что толку в книжке, - подумала Алиса, - если в ней нет ни картинок, ни разговоров?
(пер. Н.Демуровой)

Алиса сидела со старшей сестрой на берегу и маялась: делать ей было совершенно нечего, а сидеть без дела, сами знаете, дело нелегкое; раз-другой она, правда, сунула нос в книгу, которую сестра читала, но там не оказалось ни картинок, ни стишков. «Кому нужны книжки без картинок - или хоть стишков, не понимаю!» - думала Алиса.
(пер. Б.Заходера)

Алиса скучала, сидя на берегу реки безо всякого дела. А тут ещё и сестра уткнулась в скучную книжку. «Ну и скукота эти книжки без картинок!» - лениво думала Алиса.
(пер. Л.Яхнина)

Ане становилось скучно сидеть без дела рядом с сестрой на травяном скате; раза два она заглянула в книжку, но в ней не было ни разговоров, ни картинок. «Что проку в книжке без картинок и без разговоров?» - подумала Аня.
(пер. В.Набокова)

Минуточку. Откуда взялась Аня? А очень просто. В то время, когда Набоков делал свой перевод, Алисой в России называли царицу Александру, и ему не хотелось лишних ассоциаций. Но вот и Заходер утверждал, что хотел бы назвать героиню совсем иначе:

«Будь моя воля, я назвал бы книжку, например, так: “Аленка в Вообразилии”. Или “Аля в Удивляндии”. Или “Алька в Чепухании”. Ну уж, на худой конец: “Алиска в Расчудесии”. Но стоило мне заикнуться об этом своем желании, как все начинали на меня страшно кричать, чтобы я не смел. И я не посмел!»

Вам не кажется, что, закрыв глаза, Демурова и Заходер увидели немножко разных девочек?

Подозреваю, что на этом месте читатель скажет: «Погодите, но ведь девочка была одна! Та, которую усадил на берег Льюис Кэрролл. Откуда взялись все остальные? Может быть, из них одна правильная, а остальные - нет?»

В данном случае, вероятно, да. Вероятно, Заходер, гениально пересказавший «Винни Пуха», что-то в «Алисе» не прочувствовал. А может, просто мы настолько полюбили демуровскую Алису, что не признаем других.

А не много ли он на себя берет?

«А зачем мне вообще эти Ани и Альки? - может спросить читатель. - Разве нельзя просто переводить, что написано?»

У замечательного чешского писателя Карела Чапека, которому мир обязан словом «робот», есть сказка, в которой полстраницы составляют ругательства. Разобрать большую часть из них можно, даже не зная чешского. Существуют два русских перевода этой сказки.

Tu rozhrnula se plachta a z vozejcku vylezla stara tlusta panicka zalozila ruce v bok a spustila na mladeho Lotranda: „Ty ancikriste, ty arcilotre, ty Babinsky, ty bandyto, ty Barnabasi, ty basibozuku, ty cikane, ty cerchmante, ty certovo kvitko, ty darebo, ty darmoslape, ty feryno, ty Goliasi, ty hasacerte, ty Herodesi, ty hrdloreze, ty hrubiane, ty hrisniku, ty chachare, ty indiane, co se to opovazujes, takhle prepadat poctive a slusne lidi?“
„Prominte, madame,“ zaseptal Lotrando zdrcen, „nemel jsem tuseni, ze ve voze je dama.“
„To se vi, ze je,“ pokracovala trhovnice, „a jaka dama, ty jeden, ty Jidasi, ty Kaine, ty kriminalniku, ty krutaku, ty krveziznivce, ty lenochu, ty lidozroute, ty lucipere, ty machometane, ty metlo, ty mezulane, ty mordyri!“
„Prosim tisickrat za odpusteni, ze jsem vas tak polekal, pani,“ omlouval se Lotrando v nejhroznejsich rozpacich. „Tresarme, madame, silvuple, ujistuji vas svou nejpokornejsi litosti, ze - ze -“
„Pakuj se, necito,“ kricela ctihodna dama, „nebo ti povim, ze jsi nekrestan, nelida, netvor, nezdoba a neznaboh, oukladnik, partykar, pirat, poberta, pohan, postrach a prachkujon, rabiat, raubir a Rinaldo Rinaldini, satanas, slota a sprostopasnik, selma, sibenicnik, sidolid, sizunk, skareda a spatenka, taskar, tatar, turek a tygr a ukrutnik -“
Dale uz mlady Lotrando neslysel, nebot se dal na utek a nezastavil se az na Brendach; a to se mu jeste zdalo, ze vitr za nim nese cosi jako: „- vejtrznik, vlkodlak, vrazedlnik a vyvrhel, zabijak a zbojnik, zlejduch, zlodej zlodejska, zlosyn, zlotrilec a zurivec a zhar -“

Откинулась холстина и вылезает из повозки толстая старая тетка. Уперев руки в боки, она напустилась на молодого Лотрандо:
- Ах ты антихрист, архижулик, Бабинский, бандит, Барнабаш, башибузук, черный цыган, черт, черномор, бездельник, бесстыжая рожа, Голиаф, идиот, Ирод, головорез, грубиян, грабитель, прохиндей, бродяга, брехло, - как ты смеешь так наскакивать на честных, порядочных людей?!
- Простите, сударыня, - сокрушенно прошептал Лотрандо. - Я не подозревал, что в повозке дама.
- Конечно, дама, - продолжала торговка, - да еще какая, ах ты Ирод, Иуда, Каин, крамольник, кретин, кровосос, лентяй, людоед, люцифер, махмуд, морда, метла, мерзавец!
- Тысяча извинений, что испугал вас, сударыня, - бормотал Лотрандо в полнейшей растерянности. - Трешарме, мадам, сильвупле, выражаю глубочайшее сожаление, что... что...
- Убирайся, обормот! - не унималась почтенная дама. - Ты - недоносок, нехристь, не-топырь, негодяй, невежа, зубр, пират, побируха, поганец, пугало, прохвост, рвач, разбойник, Ринальдо Ринальдини, собака, стервец, сатана, ведьмак, висельник, шаромыжник, шкура, веред, вор, тиран, турок, татарин, тигр...
Молодой Лотрандо не стал слушать дальше, а пустился наутек и не остановился даже на Брендах: ему все казалось, что ветер доносит до него что-то вроде: «урод, упырь, уголовник, убийца, зулус, зверюга, злой дух, злыдень, злющий злодей, злотвор, змий, хапуга...»
(пер. Д.Горбова)

Тут брезент развернулся, из-под него вылезла толстая бабка, подбоченилась и напустилась на юного Мерзавио:
- Ах ты антихрист, ах ты бандит, безбожник, безобразник, башибузук, ворюга, взломщик, висельник, ах ты грешник, головорез, грубиян, ах ты грабитель, дармоед, ежовая голова, еретик, живоглот, ах ты злодей, зверь, ах ты Ирод, изверг, идол, ах ты каин, кровопивец, каторжный, ах ты лентяй, лодырь, людоед, как ты смеешь нападать на честных и порядочных людей?
- Простите, мадам, - растерянно пролепетал Мерзавио, - я не имел представления о том, что в карете есть дама.
- Оно сразу видно, что есть, - продолжала торговка, - и еще какая дама!.. ах ты, Махамет, мракобес, негодник, нехристь, нахал, оболтус, озорник, ах ты, преступник, паршивец, плут!..
- Тысячу извинений, мадам, если я вас напугал! - умолял Мерзавио в ужасном смущении. - Трешарме, мадам, сильвупле, заверяю вас в своём искреннем сожалении, что, что...
- Убирайся отсюда, безобразник, - кричала достойная дама, - пока я тебе не сказала, что ты поганец, пустопляс, пропащий человек, разбойник и Ринальдо, татарин, турок, тиран и уголовник!..
Продолжения юный Мерзавио уже не слышал, потому что пустился наутек и остановился только на самых Брендах. Но и там ему все еще казалось, будто ветер доносит что-то вроде: «Убийца, фанфарон, хулиган, христопродавец, чудовище, чучело, эгоист, язва...»
(пер. Б.Заходера)

В одном, как легко видеть, все слова на месте. В другом переводчик позволил себе вольно обойтись с авторским текстом: одни ругательства выкинул, другие добавил, все поменял местами, но сохранил главное - торговка ругается по алфавиту!

В статье «Четверостишие на верстаке» Юлиан Тувим рассказывает, как переводил первые четыре строки «Руслана и Людмилы». Сначала он подробно объясняет, почему заменил лукоморье на залив, а дуб - на явор (сказочность, потерянная в первом слове, компенсируется сказочностью второго, в котором к тому же как раз нужное для размера число слогов), потом заводит спор с воображаемым читателем и заканчивает так: «Читатель, не шуми, ибо ты в наших делах не разбираешься. Как у любого человека имеется в ухе таинственный аппаратик, регулирующий ощущение равновесия, так любой поэт одарен неким словомером, чувствительная стрелка которого принимается дергаться при минимальнейших несоответствиях. Показания ее надежны. Она-то, эта стрелочка, и указывает, что можно, а чего нельзя, где нужно, а где нет, где позволительно, а где не следует» (пер. А.Эппеля).

Тувиму потребовалось несколько страниц, чтобы убедительно обосновать свои переводческие решения, но обычно к переводным книгам таких разъяснений не прилагается. И что, читатель теперь должен поверить на слово, что иногда «явор» - самый точный перевод для слова «дуб»? Положиться на «некий словомер» переводчика? Боюсь, что да, потому что других инструментов у нас нет. И если словомер разлажен, ничего хорошего не получится, в какую бы сторону переводчика ни занесло: в сочинительство или в буквализм.

Но, может быть, надо честно предупреждать читателя, что он получает? Клеить на книгу цветные ярлычки (вроде 16+): «Перевод», «Вольный перевод», «Пересказ», «Произведение по мотивам»? Увы, границу между ними провести трудно, а порою и невозможно, тем более что процессы эти зачастую перемежаются на протяжении одной книги. Бывает, переводишь-переводишь, и вдруг попадается место, где надо «сочинять» (допустим, сложная игра слов, на которой строится сюжет, требует написать фразу, а то и несколько «от себя»). Примерно как в отрывке из Чапека: нечто в тексте требует включить «собственную выдумку». Я нарочно понаставила кавычек, потому что никакого «от себя» быть не может и не должно. Переводчик - актер, произносящий чужие слова, исполнитель, играющий чужую музыку. Если место в тексте не поддается передаче «в лоб», импровизируешь не сам, а на заимствованном у автора вдохновении. Есть старый анекдот про актера, его надо рассказывать долго и в лицах, но я изложу только суть. Королева, побывав в театре на «Макбете», пришла в такой восторг, что пригласила актера к себе. Он приехал в костюме Макбета, и они провели потрясающую ночь. На следующий вечер, когда он играл короля Лира, история повторилась. И вот в третий вечер королева просит актера: «Милый, а сегодня будь просто самим собой», на что тот отвечает: «Извините, ваше величество, но я импотент».

Это анекдот про переводчиков.

Впрочем, сейчас я говорила о переводчиках, играющих по системе Станиславского. Возможен и другой подход; развивая метафору, назовем его авангардным театром.

Это - Эдуард Бэр, в данный момент спускающийся по лестнице, - bump, bump, bump, - затылочной частью своей головы, позади Кристофера Робина. Это, насколько он знает, единственный способ спускаться вниз; правда, иногда он чувствует, что на самом деле можно найти другой способ, если только остановиться, перестать на секунду делать bump и сосредоточиться. А иногда ему кажется, что, возможно, иного пути нет. Тем не менее он уже внизу и рад с вами познакомиться. Winnie Пух.
ДОМ В МЕДВЕЖЬЕМ УГЛУ. Перевод с английского Т.А.Михайловой и В.П.Руднева.

«Книга впервые вышла в 1994 году и сразу стала интеллектуальным бестселлером (2-е изд. - 1996 г.). В книге впервые осуществлен полный перевод двух повестей А. Милна о Винни Пухе» (из предисловия к третьему изданию).

Во избежание недоразумений: это переводил не компьютер, не школьница, а крупный ученый, теоретик «аналитического перевода», призванного донести автора «как он есть». Случайно ли получилось так похоже на компьютерный перевод - это пусть читатель решает сам. Так или иначе, аналитический перевод довольно точно воспроизводит ощущения человека, читающего на малознакомом языке, или, как формулирует сам Руднев: «Основная задача аналитического перевода - не дать читателю забыть ни на секунду, что перед его глазами текст, переведенный с иностранного языка, совершенно по-другому, чем его родной язык, структурирующего реальность; напоминать ему об этом каждым словом с тем, чтобы он не погружался бездумно в то, что «происходит», потому что на самом деле ничего не происходит, а подробно следил за теми языковыми партиями, которые разыгрывает перед ним автор, а в данном случае также и переводчик. <...> Задача синтетического перевода, напротив, заключается в том, чтобы заставить читателя забыть не только о том, что перед ним текст, переведенный с иностранного языка, но и о том, что это текст, написанный на каком-либо языке». Честно сказать, я не верю, что аналитический перевод решает заявленную задачу: следить за языковыми партиями, которые разыгрывает автор на языке, иначе структурирующем реальность, можно только хорошо зная этот язык, а имитировать чужой язык странными фразами значит обманывать доверчивого читателя. Но вот задача синтетического перевода сформулирована замечательно. Да, да, да, я верю, что все происходит на самом деле, что перед автором, когда он пишет, открывается в странице коробочка (помните у Булгакова?), и что переводчик позволяет русскому читателю в эту коробочку заглянуть:

Как видите, он спускается по лестнице вслед за своим другом Кристофером Робином, головой вниз, пересчитывая ступеньки собственным затылком: бум-бум-бум. Другого способа сходить с лестницы он пока не знает. Иногда ему, правда, кажется, что можно бы найти какой-то другой способ, если бы он только мог на минутку перестать бумкать и как следует сосредоточиться. Но увы - сосредоточиться-то ему и некогда.
Как бы то ни было, вот он уже спустился и готов с вами познакомиться.
- Винни-Пух. Очень приятно!
(пер. Б.Заходера)

Кстати, польского Винни Пуха зовут Кубусь Пухатек, а его дом называется Хатка Пухатка. Ирена Тувим, сестра Юлиана Тувима, переводившая книгу Милна, решила дать медвежонку имя, уменьшительное от Якуб, а значит, убрала упоминание, что имя женское. А у другой польской переводчицы он получил женское имя Фредзя Фи-Фи, но ее перевод, хоть и более близкий к оригиналу, как-то не прижился. Получается, что ближе к оригиналу на уровне слов - не всегда лучше. Важен какой-то другой уровень.

Строго говоря, любой художественный перевод - вольный. За невольным надо обращаться к Промпту, он хотя бы честен и, в отличие от буквалистов, не пытается вас уверить, будто автор пишет «именно так».

Парадокс заключается в том, что точное следование оригиналу удаляет от него. Быть может, в русском языке есть точное соответствие конструкции оригинала, но в этом конкретном случае оно прозвучит фальшиво. Однажды я сидела в студии, где дублировали мультфильм, и строгая звукорежиссер орала на молоденькую актрису: «Не играй! Живи! Представь себе, что ты маленькая девочка и увидела в саду фею!» Примерно то же говорят начинающим переводчикам: «Не переводи! Проживай! Представь, что скажет этот человек в этой ситуации!»

Вот одно место из «Криптономикона» Нила Стивенсона, как оно выглядело у меня в первом варианте:

- Можно просто вернуться в отель, - говорит Ави. - Я в основном закончил.
- Ты закончил, а я еще не начинал.
- Что не начинал?
- Рассказывать, почему мне точно не станет скучно на Филиппинах.
Ави моргает.
- Что, девушку встретил?
- Нет! - хрипло отвечает Рэнди, подразумевая «да». - Ладно, пошли.

Предпоследняя строчка (где про девушку) - буквальный перевод того, что стояло в оригинале. Знакомый, читавший первый вариант (теперь это называется бета-ридер), возмутился:

- Мужик никогда в жизни так не скажет! Ави должен сказать: «Что, бабу нашел?»

Тут уж я взвилась:

- Ави бы, может, так и сказал, но как тогда Рэнди будет подразумевать «да»? Там совсем другие отношения... (и так далее, и тому подобное).

И где-то в процессе моих возражений родился вариант, который теперь стоит в книге: «Любовь, что ли?»

Кстати, порою самый верный способ сообразить «как это будет по-русски» - не просто мысленно прожить, а буквально повторить то, что делает персонаж. Домашние переводчика ничуть не удивляются, когда тот стоит посреди комнаты, размахивая шваброй: а, ясно, это герой книги рубится сейчас с тремя противниками одновременно.

Согласитесь, это не очень похоже на то, как переводит компьютер?

Все мы немножко лошади

Когда Пушкин назвал переводчиков почтовыми лошадьми Просвещения, он придумал на удивление точный образ: мы и впрямь рабочие лошадки. («Ну, старая кляча, пойдем ломать своего Шекспира!») Ловко переведенная литературная игра, остроумные выдуманные словечки, эффектные фразы, короче, все, что ценит в переводе читатель, - лишь верхушка айсберга. Сколько там у айсберга над водой? Десять процентов? Ну так и в работе переводчика творческая составляющая - процентов десять. Остальные девяносто - ремесленное умение. Не думайте, что когда переводчик называет свое дело ремеслом, он себя умаляет. Совсем наоборот! Людей, умеющих красиво писать на родном языке, довольно много. Профессия переводчика, помимо этого умения, требует большого количества чисто ремесленных навыков работы с материалом - чужим языком. Есть, конечно, списки правил. Простейшие из них известны всем: в переводе с английского не тащить в русский текст вспомогательные глаголы, не писать «он повернул свою голову» или «спускаться вниз» и так далее. Есть и другие, менее очевидные. Но в любом случае правила - только начало, а дальше надо учиться, пока не набьешь руку, не научишься перестраивать фразы, как того требует твой язык, «проживать, а не переводить». Хороший перевод хорош тем, что его не видно, и читатель может спокойно погрузиться в вымышленный мир - «бездумно», по выражению Руднева, или, по крайней мере, задумываясь о чем-нибудь более интересном, чем лезущие наружу занозы и шероховатости перевода.

Конечно, самые заметные занозы остаются, когда переводчик чего-то не понял и сам не сообразил, что не понял. Эта опасность особенно велика в фантастике, когда описывается что-нибудь наукообразное, или в научно-популярной литературе. Тут принцип «не переводи как компьютер» действует железно: если не знать нужную область науки и просто подставить слова даже из специального словаря, обязательно сядешь в лужу. Раньше у таких книг обязательно был научный редактор, либо переводил специалист, а литературный редактор потом наводил красоту. Сейчас научный редактор - забытая роскошь. Добросовестный переводчик постарается разобраться сам, насколько сможет, а потом обязательно покажет результат знающим людям. Впрочем, это входит в те же девяносто процентов нетворческой работы. Никто не полюбит книгу только за то, что переводчик НЕ перепутал слова «кремневый» и «кремниевый» или «гелиевый» и «гелевый» - это, выражаясь математическим языком, условие необходимое, но не достаточное. В конце концов, чисто информационным содержанием художественная книга не исчерпывается. От того, что дотошные читатели убедились: в духовке, нагретой до 233 градусов Цельсия (451F), книги не горят (а температура горения бумаги, по справочникам, 450 градусов Цельсия), роман Брэдбери ничего не потерял. Конечно, переводчик не автор, ему ошибаться вообще-то нельзя, но...

Конь о четырех ногах, а спотыкается

Разница между механическим переводом (школьным или компьютерным, неважно) и человеческим виднее всего на ошибках.

На официальном сайте Российской Академии Наук «Институт белка» довольно долго фигурировал как Squirrel Institute - «Беличий институт». Вопиющая ошибка? Да! Страшная? Конечно. Потенциальные зарубежные партнеры, которые могли бы обратиться к нашим ученым за разработками в области органической химии, просто не поймут, что нужными исследованиями занимаются как раз в этом институте.

А вот «Собачье сердце» по-английски:

‘What do you do with them... the dead cats, I mean?’ ‘They go to a laboratory,’ replied Sharikov, ‘where they make them into protein for the workers.’ (пер. М.Гленни)

(«Что вы делаете с ними... с убитыми котами?» «Отправляем в лабораторию, - ответил Шариков, - их там перерабатывают в белок для рабочих»).

Помните оригинал?

- Что же вы делаете с этими... с убитыми котами?
- На польты пойдут, - ответил Шариков, - из них белок будут делать на рабочий кредит.

Вопиющий ляп? Да! Страшный? По большому счету - не очень. Получилось гротескней, чем у Булгакова, но вполне в духе историй о пирожках с котятами (может, ученого русиста Гленни как раз и подвели лишние знания?). Да и мы, читающие Булгакова по-русски, но уже не знающие, что такое рабочий кредит - можем ли мы похвалиться, что воспринимаем фразу во всей полноте авторского замысла?

Великая переводчица Ирина Гурова как-то сказала в интервью: «Не понимаешь оригинал - переводи буквально». Однако знавшие ее лично говорят, что в дружеском общении эта фраза имела вторую часть: «Или ври, но правдоподобно». Разумеется, она шутила, однако во всякой шутке есть доля истины.

По счастью, для сегодняшнего переводчика ситуация, когда он не понимает оригинал, практически невероятна: найти можно практически все. Мы вообще между собой считаем, что интернет придумали специально для нашего брата. Одна старая переводчица рассказывала мне, как пролистала в библиотеке годовую подшивку старых английских газет, ища, на какие политические обстоятельства намекает автор; теперь эту задачку можно было бы решить за десять минут. И еще в одном нам бесконечно легче, чем предшественникам: с падением железного занавеса и глобализацией дистанция между читателями из разных стран во много раз сократилась. Они смотрят одни и те же фильмы, едят в одних и тех же «Макдоналдсах», покупают одни и те же товары; название машины или марка одежды говорит им одно и то же. Переводчик, встретив в тексте чизбургер, уже не гадает, как с ним быть (заменить на какую-нибудь другую дешевую еду? дать сноску?), не бьется головой об стену, когда автор сравнивает героя с капитаном Кирком. Иногда, читая старые переводы, подмечаешь, как переводчик выкручивался там, где сегодня бы выкручиваться не пришлось. Особо рьяных поборников точности такое раздражает («У автора был «Сникерс», а в переводе - шоколадный батончик, ах, сколько же мы потеряли!»), но можно смотреть на это иначе - как на благородную патину времени. Рассказ шестидесятых годов двадцатого века и для англоязычного читателя винтажный, так что винтажный перевод ему порою больше к лицу, чем самый старательный новодел.

И это еще не все

Владимир Муравьев (тот, который «Мур» в «Кистямуре») говорил, что можно переводить со слова на слово, с языка на язык и с культуры на культуру. Если с первыми двумя пунктами все более или менее ясно, то третий выглядит довольно загадочно. Не знаю, что именно имел в виду Муравьев, но мне представляется так: как слово обретает смысл только в контексте фразы, абзаца, книги в целом, так и книга существует в контексте культуры. Она как-то связана со всем корпусом текстов на том языке, на котором написана, а вы, создавая переводной текст, берете слова и грамматические конструкции из родного языка, в котором они так же тесно связаны со всем корпусом уже написанного. И потому вы учитываете и те связи, и эти. Допустим, переводя литературную сказку, вы, сознательно или бессознательно, будете исходить из своих представлений о том, какой должна быть литературная сказка на русском. Это совсем не значит «а заменю-ка я всех рыцарей на богатырей, чтобы читателю было ближе». (Хотя так тоже делали, и получалось очень неплохо: «В чистом поле под ракитой богатырь лежит убитый» - ср. более поздний перевод О.Румера: «Вдали ты видишь ров? Лежит в нем рыцарь, только что убит». И ров на месте, и рыцарь, и рифма мужская, как в оригинале: "In behint yon auld fail dyke, I wot there lies a new slain knight», а у А.С. все равно лучше.). Речь о другом: чтобы авторские интонации верно зазвучали по-русски, вы должны отыскать в родном языке какую-то точку опоры, какую-то зацепку, про которую, возможно, даже не сможете объяснить, чем она вам помогла. Тут, правда, и промахнуться недолго, но что поделаешь, перевод вообще дело рискованное. И чем странней и неожиданней текст оригинала (а фантастика часто именно такая), тем труднее эту зацепку отыскать. Хотя...

«Криптономикон», когда я начинала его переводить, целиком состоял для меня из неразрешимых задач, и одним затруднением я даже поделилась с более опытными коллегами: как быть с тем, что он от начала до конца написан в настоящем времени? Нет, сказали мне, по-русски такое немыслимо, рассказ - да, а целый роман - нет, это просто невозможно будет читать, надо переделывать на прошлое.

И вот, начав читать про войну всё, что под руку попадется, я наткнулась на этот текст (как ни стыдно признаться, первый раз):

Из майоровой землянки вылезает Максимов. Прямыми, точно на параде, шагами подходит к нам. По этой походке его можно узнать за километр. Он явно не в духе. У Игоря, оказывается, расстегнуты гимнастерка и карман. У Гоглидзе не хватает одного кубика. Сколько раз нужно об этом напоминать!
Спрашивает, кого не хватает. Нет двух комбатов и начальника связи - вызвали еще вчера в штадив.
Ничего больше не говорит, садится на край траншеи. Подтянутый, сухой, как всегда застегнутый на все пуговицы. Попыхивает трубкой с головой Мефистофеля. На нас не смотрит.
С его приходом все умолкают. Чтобы не казаться праздным - инстинктивное желание в присутствии начальника штаба выглядеть занятым, - копошатся в планшетках, что-то ищут в карманах.
Над горизонтом проплывает вторая партия немецких бомбардировщиков.
(В.Некрасов, «В окопах Сталинграда»)

Целая книга про войну - и вся в настоящем времени! Может быть, оттого что на войне только и есть короткий, проживаемый сейчас миг? Более того, этот текст производил на меня РОВНО ТО ЖЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ, что «Криптономикон» на английском! Не буду врать, что дальше все получилось само собой, но по крайней мере стало ясно, с какого боку к этому тексту подходить.

В этом смысле переводить «Анафем» было несравненно легче. Та классическая фантастика с простодушным мальчиком-технарем в роли рассказчика, в которую играет Стивенсон, - она же уже вся на русском есть! Ее перевели на русскую культуру до меня! Мне не нужно было изобретать велосипед, только отдельные детали для него. Скажем, искаженное слово «ученый», которое звучало бы похоже на «святой» и давало бы то же сокращение: savant, saunt (почти saint), st. в оригинале; просветитель, светитель (почти святитель), св. в переводе. Одно чистое удовольствие, и никаких мучений с поисками стиля... ну, почти никаких. Мне даже не пришлось перечитывать старые переводы Хайнлайна - я же на них выросла, они уже - часть моего русского языка.

Не только искусство потерь

Перевод черпает из языка, на котором он создается, но сполна возвращает долг, вводя в родную культуру то, чего в ней раньше не было. Иногда новое рождается непосредственно в процессе перевода (возможно, именно это хотел сказать Гибсон загадочной фразой, которую я поставила эпиграфом). Попугай у Р.Л. Стивенсона не кричал “Пиастрррры!”, он кричал “Pieces of eight!» (испанские монеты по восемь реалов, по словарю - «песо»; пиастры - итальянское название той же монеты). И кто знает, появилось бы без пиастров «Рррубидий! Рррубидий! Кррратер Ррричи!»?

Или вот еще: моя племянница зовет свой айфончик «моя прелесссть» и очень трогательно по-голлумски причитает, когда строгие родители временно его реквизируют. Теперь невозможно представить, как бы мы жили без этого слова. А ведь «моя прелесть» совсем не очевидный перевод для “my precious” (мое драгоценное). Можно с некоторой нескромной гордостью за переводческую профессию сказать, что тут нам повезло больше, чем читателям оригинала.
---------------------

"И повсюду тлеют пожары" Селеста Инг
Книги : Стиль жизни

Дебютный роман 38-летней американки с китайскими корнями Селесты Инг «Все, чего я не сказала» стал международной сенсацией - книга была переведена на 30 языков и обеспечила автору моментальное попадание в список самых перспективных прозаиков США. Полуавтобиографическая история о прощании американо-китайской семьи с любимой дочерью, которая то ли была убита, то ли покончила с собой, вскрывающая многочисленные скелеты в каждой комнате их уютного дома, была принята на ура и в России. Ожидается, что второй роман Инг «И повсюду тлеют пожары», который выходит на этой неделе в издательстве «Фантом Пресс», вызовет похожий (если не больший) ажиотаж. На этот раз - не душераздирающими подробностями семейной травмы, а камерным, но не менее психологичным разбором жизни двух кардинально разных семей, живущих в тихом пригороде, чей конфликт приводит к непоправимым последствиям.

Для идеальной семьи Ричардсон (Элен, Билл и трое детей) из респектабельного пригорода Шейкер-Хайтс жизнь идет своим чередом, но когда на их улице появляется художница Мия Уоррен, дело начинает пахнуть керосином. Причем в прямом смысле слова: кто-то поджег дом Ричардсонов, и этот кто-то с большой вероятностью их собственная младшая дочь Иззи, попавшая под пагубное влияние новой соседки. Противостояние двух миров - размеренного уклада Элен и хаоса Мии - становится особенно разрушительным, когда их общие соседи решают усыновить азиатского младенца. У каждой из героинь свое представление об идеальном материнстве, не предполагающее альтернатив.

В интервью ELLE Селеста Инг рассказала, что за экранизацию «Пожаров» уже взялась продюсерская компания Hello Sunshine, принадлежащая актрисе Риз Уизерспун, которая решила повторить успех сериала «Большая маленькая ложь». Сюжет романа Инг действительно по духу напоминает знаменитую книгу Лианы Мориарти. Это вообще популярный литературный тренд - размышлять о том, что у некоторых людей начисто отсутствует способность слышать и понимать ближнего, даже когда тот начинает кричать в голос. А еще, конечно, - что самое большое насилие совершается отнюдь не из ненависти, а из самой что ни на есть большой любви, и особенно это касается излюбленной темы Инг - детско-родительских взаимоотношений.

Формально они противопоставлены друг другу - консерватор, мать большого семейства и негласный лидер Шейкер-Хайтс Элен Ричардсон (на ее роль метит Уизерспун) и бунтарка в бегах Мия Уоррен с преступлением за плечами (когда-то она согласилась стать суррогатной матерью, а потом скрылась с ребенком). Но обеими женщинами, как бы они того ни скрывали, движет страх. И Миссис Ричардсон, которая так боится за свою младшенькую, свою от рождения болезненную и «сложную» Иззи, что не дает ей ни капли материнской любви - вдруг возгордится и сойдет с пути истинного? И ее квартирантка Мия Уоррен, талантливая художница, колесящая по всей стране в маленьком «фольксвагене» и перебивающаяся случайными заработками, готовая выдернуть свою дочь-подростка Перл из очередной школы и сменить штат, едва только замаячит угроза неприятной встречи с прошлым. Очень символично, что Иззи в конечном итоге находит утешение не в объятиях матери, а в мастерской Мии, тогда как скиталица и одиночка Перл начинает мечтать об идеальном доме миссис Ричардсон. Но и у той, и у другой в душе постепенно разгораются нешуточные пожары, которые не всегда удается вовремя потушить. Перл внутренний огонь толкнет в заведомо обреченные отношения, а Иззи - в бунт против системы, установленной сообществом элитного пригорода.

«Пожары» - роман-медитация, роман-воспоминание: в детстве писательница сама жила в Шейкер-Хайтс и знает в лицо самодовольное поколение семейства Ричардсонов, наиболее эмоционально пострадавшее после трагедии 11 сентября. Поколение беспечных и уверенных в своей правоте хозяев жизни, помешанных на внешнем порядке и «правильном» образе жизни - они не терпят инаковости ни в одном ее проявлении. Это еще одна тема, перетекающая у Инг из романа в роман - аутсайдеры и их неспособность встроиться в общепринятое представление о «нормальном».

Начатая во «Всем, чего я не сказала» история адаптации выходца из Китая в консервативной Америке 70-х продолжается в «Пожарах», где виновница главного скандала (бедствующая китаянка, которую пытаются лишить родительских прав в пользу благополучной семьи из пригорода) не выдерживает прессинга и возвращается на малую родину. Создатели телевизионной адаптации романа решили добавить масла в огонь и пригласить на роль Мии Уоррен звезду сериала «Скандал» Керри Вашингтон, хотя в оригинале художница написана как белая женщина. Инг против нововведения не возражает и лично принимает участие в работе над сценарием.

Действие «И повсюду тлеют пожары» происходит в 90-е, куда Селеста Инг решила вернуться для того, чтобы обеспечить своим персонажам атмосферу приватности и информационной тишины, невозможную для эпохи социальных сетей. Роман кажется очень современным и, что важно, своевременным, хотя некоторые его события в наши дни явно протекали бы по-другому: к примеру, Иззи Ричардсон вполне могла бы найти себя не в творчестве, а на оппозиционных протестах или того хуже - в интернет-сообществах с суицидальным контентом. А еще эта книга обладает чрезвычайно действенным терапевтическим эффектом. Читая «Пожары», ты либо сожалеешь о содеянных ошибках в своей собственной семье, либо крестишься и шепчешь: «Слава тебе Господи, миновало». И те и другие мысли приводят к непреодолимому желанию подойти и обнять близкого человека. Забыть детские обиды. Лишний раз позвонить родителям. Это дорогого стоит.

Из выпуска рассылки «ELLE»
---------------------

Василий Гроссман
«Жизнь и судьба» (1959)
комментарии: Полина Барскова

Эпическое полотно о Сталинградской битве. Гроссман впервые в советской литературе говорит о сходстве нацизма и большевизма и задаётся вопросом, как сохранить человечность перед лицом тоталитарного государства.

О чём эта книга?

В центре романа-эпопеи — реальное историческое событие, Сталинградская битва (1942–1943 годы), и её значение в жизни одной вымышленной семьи (Шапошниковых-Штрумов), однако в повествование включены сотни персонажей, сюжетных коллизий, мест и обстоятельств. Действие переносится из Бердичевского гетто в застенки НКВД, из нацистского концлагеря в советский, из секретной физической лаборатории в Москве в далёкий тыл.

Перед нами военный роман, сродни своему главному прообразу, «Войне и миру» Толстого, или «Пармской обители» Стендаля, однако Гроссман ставит в нём другие вопросы и задачи, характерные для XX века. В «Жизни и судьбе» впервые в советской литературе предложен сравнительный анализ фашизма и коммунизма как сопоставимых политических режимов, которым пришлось схлестнуться в чудовищном поединке на берегах Волги в 1943 году. Первым из советских писателей Гроссман говорит и о государственном антисемитизме в нацистской Германии и в Советском Союзе: показаны расправа над евреями в лагере смерти, начало сталинской антисемитской кампании конца 1940-х.

Сталинградская битва становится не только и не столько главным событием романа, сколько «точкой сборки», узлом, который соединяет судьбы, исторические коллизии и историко-философские концепции.

Когда она написана?

Работа над романом шла с 1950 по 1959 год. На «Жизни и судьбе» сказалось глубокое общественное потрясение от процесса десталинизации и наступления оттепели, начало которым положила речь Хрущёва на XX съезде партии. Вместо сталинского культа личности в этом романе существует культ многих личностей, отчаянно пытающихся отстоять своё право на свободу (Греков, Штрум, Новиков) и право следовать своим убеждениям (Иконников, Крымов, Мостовский).

Десятилетие, в которое создавался роман, стало временем удивительных пересечений между литературой и политикой. Так, термин «оттепель» произошёл от одноимённого названия романа Ильи Эренбурга (1954): Эренбург, блестяще понимавший конъюнктуру, описал ощущение необходимости перемен в обществе, однако весьма осторожно. С Эренбургом Гроссмана объединяло многое: они были (вместе с Константином Симоновым) ведущими писателями и военными журналистами на советских фронтах Второй мировой, вместе с Эренбургом Гроссман работал над «Чёрной книгой» — сводом свидетельств о преступлениях нацистов против евреев на территории СССР. Однако если роман Эренбурга просто откликался на идеологический запрос момента, то Гроссман понял конец сталинского периода гораздо глубже и приступил к структурному анализу идеологических искажений века, — как мы знаем, ни общество, ни власть к такому анализу ещё готовы не были.

Ещё один важнейший контекст — роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго» и история его травли в 1958–1959 годах. Травля была знакома и Гроссману: после публикации романа «За правое дело» писатель был предан остракизму в Союзе писателей и партийной печати. Рукопись «Жизни и судьбы» была арестована функционерами, которые в своих действиях соотносились с «казусом «Живаго»: «Жизнь и судьбу» они сочли текстом ещё более опасным для советской идеологии. После всемирного скандала с «Живаго» роман Гроссмана было решено «изолировать» в расчёте полностью его замолчать.

Как она написана?

Повествовательный аппарат Гроссмана можно сравнить с кинокамерой или, скорее, с дюжиной кинокамер, которые то представляют нам панораму грандиозных и трагических исторических событий (будь то Сталинградская битва или гибель евреев на оккупированных немцами территориях), то берут крупным планом отдельных персонажей, позволяя читателю вблизи наблюдать за мыслями и чувствами героев, проникать в их внутренний мир. Всезнающий и всевидящий повествователь романа имеет доступ к внутреннему миру своих героев, показывая их читателю снаружи и изнутри, заставляя с ними идентифицироваться. Композиция романа выстроена по принципу монтажа: «склеенные», сплетённые воедино сюжетные линии, судьбы и коллизии соединены их отношением (иногда весьма опосредованным, на первый взгляд) к Сталинградской битве.
---------------------

Журнальный зал: Иностранная литература, 1999 №9
КОНСТАНТЫ ИЛЬДЕФОНС ГАЛЧИНСКИЙ
Стихи
Перевод с польского и вступление А. Гелескула

“СТОЛ СО СВЕЧКОЙ”

Не всегда поэта переводят поэты, и еще реже пишут о нем не статьи и трактаты, а стихи. Гёте, Байрон, Мицкевич, Лорка - больше в русской поэзии не припомню (исключая, конечно, Гомера). Но это титаны, символы. А вот о беззаконном, легковесном Галчинском Александр Ревич написал поэму; стихами говорили о нем Мария Петровых и Давид Самойлов - и речь шла не о символическом пьедестале, а о чем-то близком и понятном, почти родном. В стихотворении Самойлова “Соловьи Ильдефонса Константы” строки:

Ильдефонс играет на скрипке, потом на гитаре
И снова играет на скрипке... -

не поэтический вымысел. Галчинский действительно играл на скрипке, и не только. Строфа из этого же стихотворения, некогда вычеркнутая цензурой и по сей день не восстановленная:

Плачет редактор, за ним расплакался цензор,
Плачет директор издательства и все его консультанты:
“Зачем я его правил? Зачем я его резал?
Что он делает с нами? Ах, Ильдефонс Константы...” -

тоже биографична. Издательские перипетии, хорошо знакомые русскому поэту Самойлову, портили кровь и его польскому собрату - “зеленому Константы”. И в довоенной Польше, и в послевоенной он был одинаково независим и неудобен. А на рубеже сороковых - пятидесятых Галчинский-сатирик - автор сценических гротесков, целого театра, достаточно абсурдистского, под названием “Зеленый гусь” - оказался в роли польского Зощенко. “Зеленый гусь” приказал долго жить, да и стихи легли в стол, дожидаясь посмертной славы.

Судьба Галчинского коренилась в его натуре. Он был наделен той одинокой свободой, которая не приносит радостей человеку, но с которой он ничего не может поделать. Дерзость, озорство, веселость и тоска - эта гремучая смесь не иссякала в поэте, не давая покоя ни ему, ни другим. В молодости он мечтал стать уличным артистом, а еще лучше - факиром. И в каком-то смысле стал. Страсть к выдумкам, буффонаде, ко всему цыганскому, цирковому, неприкаянному и вольному оплела имя Галчинского легендами и анекдотами, в большинстве достоверными. На чужой, посторонний взгляд его жизнь, особенно довоенная, порой смахивала на плутовскую новеллу.

В Варшавском университете студента Галчинского едва не наградили медалью за блистательный реферат об английском поэте Гордоне Чийтсе; особенно впечатлял тонкий анализ стихов, да и сами стихи. Не наградили, поскольку обнаружилось, не без помощи самого Галчинского, что такого поэта не было и нет, разве что когда-нибудь появится.

Единственный раз в жизни Галчинскому улыбнулась чиновничья фортуна. Он устроился референтом по культуре при польском посольстве в Берлине. Перетерпев на первых порах битье баклуш, ему поручили ответственный доклад - перед дипломатическими кругами - об успехах польской Академии. Доклад был долгий и запомнился надолго. Сначала Галчинский с умным лицом, морща лоб, безмолвно прохаживался перед публикой, потом вытащил из кармана статистический справочник и стал монотонно зачитывать: “Производство мыла в Польше достигло в таком-то году... Производство мыла в Польше достигло в таком-то году...” и так далее. Производство мыла росло, недоумение, а затем и негодование слушателей тоже. Кончив, Галчинский долго молчал с задумчивым видом, а потом, сунув справочник в карман, развел руками: “Перед этими цифрами поэт бессилен”. Фортуна обделена юмором, и с дипломатической карьерой было покончено.

Таким же “греко-цыганом”, по меткому определению современников, он был и в поэзии. Стихи Галчинского словно подтверждают давнее пушкинское замечание, что поэзия вправе быть легкомысленной (“глуповатой”). Живая мысль легка и ненавязчива, этим и отличаются поговорки от поучений. Читая Галчинского, невольно вспоминаешь другое имя, тоже поэта, но в иной области, - Марка Шагала. Разные судьбы, разные темы, но общее - легкость, дерзость и безбоязненность. Обоим легче завидовать, чем подражать, хотя многие полагали и доныне полагают иначе. Как и Шагала, Галчинского кто только не винил в небрежности, пренебрежении нормами и вообще в поэтическом бескультурье. К счастью, культуру он понимал по-своему, глубже и не путал ее с чистописанием.

Отсюда и некоторые трудности перевода. Далеко не уверен, что мне это удается, но думаю, что Галчинского надо переводить с помарками, сохраняя его небрежный, непричесанный и пленительный почерк. Во всяком случае, именно так переводили его Иосиф Бродский, Борис Корнилов, Мария Петровых, Давид Самойлов, Борис Слуцкий, Аркадий Штейнберг - перечисление сугубо алфавитное, но впечатляющее. Почему его так охотно и любовно переводили? Быть может, один из секретов его обаяния - в душевном здоровье. Странно звучит по отношению к человеку, который при жизни слыл мистификатором, хулиганом и чуть ли не полупомешанным. В молодости он и сам охотно надевал личину “безумца, гуляки праздного”. Но жизнь и судьба Константы Ильдефонса Галчинского не располагала ни к праздности, ни к веселости. Еще студентом он лишился отца, мать вышла замуж и уехала в Чехословакию, он остался один. Дальше сплошная светотень: ранний счастливый брак - и вечные поиски работы. Два года армейской службы оторвали его от семьи, литературы и заработков, но впереди ждало худшее. Трагедия Польши стала и его трагедией - война, плен, шесть лет фашистских концлагерей, европейские скитания, возврат на неласковую, растерзанную родину. Он искренне хотел вжиться в новую Польшу, пытался обуздать свое неуместное вольнолюбие, но ничего с ним поделать не мог. В конце концов сердце не выдержало. Он умер в марте 53-го, сорока восьми лет, не дожив до “оттепели” и радикальных перемен не только в Польше.

Поэзия - это всегда и позиция, которую берут с боем и отстаивают до последнего. Жизненная позиция Галчинского, особенно послевоенная, бесхитростна - он не вития, не поэт-небожитель, а просто человек, который хочет и вправе жить по-человечески. Время упорно отказывало ему в этом праве. Но вся поэзия Галчинского, приглушая пафос иронией, негромко, но неизменно утверждала, что жизнь вопреки всему радостна, всегда и все равно радостна. Считать ли это душевным здоровьем, внутренней гармонией или чем-то еще, одно понятно - подобное жизнеощущение требовало таких душевных сил и мужества, о которых могу лишь гадать.

НАДЕНУ ЧЕРНЫЕ БРЮКИ

Надену черные брюки,
кладбищенскую обнову,
и двину в синие дали
прощаться с гулом сосновым.

Оставлю темные слухи
и долгие пересуды,
да в загородной пивнушке
должок за битье посуды.

Когда умру, дорогие,
вдали от вас и полиции,
пошлите, друзья, депешу
Крушевской, панне Фелиции.

Фелиция пишет сонеты
и справится с некрологом:
УВЫ, ГОСПОДА ПОЭТЫ,
ЕЩЕ ОДИН ПРИБРАН БОГОМ.

1924

ФАТАМОРГАНА

Ну, вот и беды отстали,
сейчас разгоним печаль мы.
В краю серебряной дали
растут зеленые пальмы.

На пальмах спят попугаи,
как звезды, сбитые в стаи,
и пальмы, спать помогая,
баюкать их не устали.

Под пальмой сонные дети
лежат, как черные дыни.
И светит, светит и светит
больное солнце пустыни.

А ночью небо над нею -
как шахматные этюды.
И все смутнее, смутнее
бегущие вдаль верблюды.

1929

КОЛЫБЕЛЬНАЯ КОЛЫБЕЛЬКЕ

Петушок сидит над люлькой,
натуральный, не свистулька.
Запевала, задавала,
шпоры остры, перья алы.
Петушок, не квочка.

А под ним - господни силы! -
ручки малы, ножки милы…
птицы… принцы… сны… подарки…
предсказание гадалки…
Дочка.

А над нею в шуме, в гаме
ангелята вверх ногами,
звезды плещут, месяц катит…
Да на все и слов не хватит.
Точка.

1929

РОМАНС

Женский голос в березах, русский отзвук романса.
“Ах, какая тоска!”
И береза иная,
и романса не знаю,
но такая тоска!

Вифлеемское небо все мрачней на закате,
а заря далека.
В небо танцем уносит
ветер женские пряди
и тоску мою злую
унесет в облака.

Бей по струнам. И море, и бездомность матроса -
всё в гитарной струне,
красота и утрата, синева, и береза,
и твой голос во сне.

1935

ЗИМА ШКОЛЬНЫХ ПРОПИСЕЙ

Кто снегом радует с небосвода,
хранитель наш и печальник?
Не Бог, мой милый, и не природа,
а наш войсковой начальник.
Заботится, дай ему бог здоровья,
молись за него с любовью.

А кто рисует тебе на стеклах
и пальмы, и звезды юга?
Не стужа бродит у спален теплых,
а мэр и его супруга.
Рисуют пальмы, чтобы жил красиво,
скажи им, дитя, спасибо.

А звон сосулек? Он тоже кем-то
затеян. Нет, не морозом.
Эксперты, детка, и референты
по самым важным вопросам
ночей не спали, “ура” кричали,
и видишь - не подкачали.

Сидят министры в варшавском зале,
и главный - такой хороший:
седой и статный, сверкнет глазами -
и грязь заметет порошей.
Светлей дорога к пивной и школе,
спасибо ему. И если
метет, запомни: метет не в поле,
а в министерском кресле.

И знай: коль бубенчик зальется где-то
и снегом завеет тропку -
это министр в углу кабинета
нажал на такую кнопку,
что взмыли сани и выплыл месяц
светить городам и весям.

1936

“ “ ” ”

Зима уже наступала, но ветер, южный, пахучий,
дышал, как девичьи ленты, над лагерем, талой лужей.
Как ноты, чернели буки за проволокой колючей.
Она из-за буков вышла и тихо сказала: - Слушай.

Я неразлучно с вами и горести ваши знаю.
Останься сильным и нежным, любовь и доблесть нетленны.
Я ваша мольба ночная, и ваша борьба дневная,
и золотистое облако. Я Богоматерь пленных.

Я знаю, как одиноко и как безответны письма,
бессонные знаю ночи и гиблую дней трясину.
И я все горести ваши сбираю, ныне и присно,
сплету венком шелестящим и кину под ноги Сыну.

И он им отыщет имя, склонясь над каждой слезою,
оставив царские знаки, сойдя с небесного трона,
одну наречет рубином, другую же - бирюзою,
а ту, что горчайших горше, - могучей зеленой кроной.

Я знаю, как нестерпимо, и я неразлучно с вами,
я след ваш на снежной хляби и раннее утро в зоне.
И всем, кто молчит и терпит со стиснутыми зубами,
на плечи, как дождь на травы, ложатся мои ладони.

Я ухожу, до встречи. Спешу я к угнанным женам.
Им легкие сны навею о днях, когда все вернется,
о розовых распашонках, о городе несожженном.
И зацвету калиной над теми, кто не проснется.

1944, лагерь Альтенграбов

ПЕСНЬ О ФЛАГЕ

Был под Нарвиком первый.
А второй? Под Тобруком.
Ну а третий - под Монте Кассино.

Каждый цвета зари небывалой,
белый и алый, белый и алый,
алый, как пенный кубок,
белый, как пух голубок,
белый и алый.

Ночью слетелись флаги -
друг другу придать отваги:
- Держись, поникать не надо!
Не сломит и сила ада -
не зря мы назло той силе
друг друга заговорили,
и нас ни пули, ни чеки
не перекрасят вовеки,
не бойся - не покраснеешь,
а белым стать не посмеешь,
останешься бело-алым,
родным, безрассудным, шалым,
алым, как пенный кубок,
белым, как пух голубок,
белым и алым.

Что им еще оставалось,
как не скликать друг друга!
Сверля белизну и алость,
свинцовая выла вьюга.
Кричали флаги: - Не дрейфьте!
Пока хоть лоскут на древке,
пока не оттрепетал он -
останется бело-алым.
И ни свинец, ни злато
не сгубят того, что свято.
Под Нарвиком или Брянском
на нашем пути цыганском
заря не отполыхала,
все так же мы бело-алы,
белы, как пух голубок,
алы, как пенный кубок,
белы и алы.

Над полночным сукном зеленым
упыри вышибали пробки
и под гимн орденам и погонам
стрекотали всю ночь шифровки.
Упыриный рассудок плоский
не стерпел бело-алой загвоздки.

Флаг заплакал: - Не я виной,
что непрошеный, что иной,
неприкаянней, чем другие,
от недоли и ностальгии,
от отчаянности недужной
и души, никому не нужной.
Как шопеновские печали,
руки Девы меня тачали.

И девичья рука ответно
понесла лоскуток двуцветный
выше облака и зенита,
еще выше, где все забыто,
еще выше, где только слава,
где Варшава, моя Варшава
бело-алой песнею стала,
белой, как пух голубок,
алой, как пенный кубок,
белой и алой, белой и алой, белой и алой.

1944, лагерь Альтенграбов

НОВОГОДНЯЯ ОТКРЫТКА В МЕСТЕЧКИ И СЕЛА

Пускай голословят трутни,
а я, родные,
я знаю и ваши будни,
и выходные.

Вечерняя скука сморит
дневную склоку,
и новое утро взмоет,
да что в нем проку.

На улицу - дождь ли, солнце -
глядеть тоскливо:
единственный свет в оконце -
“ВИНО И ПИВО”.

А здесь, на столичных стогнах,
светло, как в церкви,
и звуки Шопена в окнах,
и сплошь концерты,

кругом фонари и урны -
не ваша слякоть,
и все до того культурны,
что впору плакать.

А ваши окна забиты.
Тоска? Да бросьте!
Немного наладим быт мы -
и вырвем гвозди.

Культура - не свет небесный,
а стол со свечкой,
привычной и повсеместной,
зато сердечной.

И пусть огонек неярок -
а жить светлее.
Прощаюсь и вместо марок
я сердце клею.

1947

ВАРИАЦИИ НА ЖИТЕЙСКИЕ ТЕМЫ

Чтобы жаль было с ней расстаться,
жизнь должна быть как лента в танце,
с позолотой,

чтоб заботы, дела, печали
родниковой водой журчали,
не болотной,

чтоб не только по именинам -
то колечко жене с рубином,
то браслетик,

чтоб Венера светила в поле,
чтобы к хлебу - щепотка соли
и букетик,

чтобы ночь была лунной-лунной
и сова проплывала шхуной
темнокрыло,

чтобы утро с его трудами
загоралось в оконной раме
и бодрило,

чтобы звезды на ясном небе,
дрозд на жердочке и “Онегин”
под рукою,

чтоб подсвечник стоял удобно
и дымился табак, подобно
пеплу Трои,

чтобы мирно цвели герани,
чтобы слышались, как в органе,
вздохи ветра

и звучал бы в нем vox humana
Иоганна Себастиана
до рассвета,

чтоб и кот, и сверчок, и псинка,
и чтоб был полуштоф с перчинкой,
а рождественский гусь - с начинкой,

и вообще чтоб не только шкварки
или студни,
а на праздник - сонет Петрарки,
да и в будни.

1951
---------------------

Журнальный зал: Зинзивер, 2015 №5(73)
Нора Яворская
Закон обновленья
Стихотворения

Нора ЯВОРСКАЯ
Поэт, переводчик. Родилась 22 марта 1925 года в г. Порхове. Окончила Московский институт культуры. Печатается с 1952 года. С 1963 - член Союза писателей СССР (теперь - в Союзе писателей Санкт-Петербурга). Заслуженный деятель культуры Эстонии (перевела около 40 книг стихов и прозы эстонских авторов). Опубликовала 10 сборников оригинальных стихотворений. Живет в Царском Селе. «Моя “внешняя” биография ничем не примечательна, - говорит о себе Нора Яворская, - гораздо содержательнее - “внутренняя”».

МАЛЬЧИК В СВИТЕРЕ БЕЛОМ

Тоска на лице загорелом,
В глазах - беспокойный свет...
Мальчик в свитере белом,
Зачем ты глядишь мне вслед?
Нет, не моря, не горы -
Нас разделяют годы.
Их много - десятилетье.
Навьюченные, что кули,
Стремительные, как пули,
Тяжкие, точно плети, -
И каждой меня хлестнули.
Как же преодолеть их?!
Мальчик в свитере белом,
Влюбленно и оробело
По залам и по вокзалам
Ты не спеши мне вслед.
Будут всегда интервалом
Меж нами - десять лет.
Их не отдать в солдаты,
Не выжечь их, не стереть.
Чтобы догнал меня ты,
Мне надобно умереть.
Прощают многое женщинам,
Прощают разные вещи нам:
Измену прощают и грубость,
Прощают подлость и глупость,
Но возраста - не прощают...
Мальчик в свитере белом,
Ты старше станешь и строже,
Простить мне ты тоже не сможешь
Десять пройденных лет.
Мальчик в свитере белом,
Зачем ты глядишь мне вслед?!

1963


* * *

Капелька человеческого потока,
Может, Наташа, а может, Ирина, -
Где-то идет, каблучками цокая,
Первая женщина моего сына.

Первая в жажде, первая в поиске.
Вечная или случайная?
Где повстречается - в парке, в поезде?
Застенчивая? Отчаянная?

Светят коленками
в юбочках "мини"
Студентки и секретарши...
Ты, что проявишь мужчину в сыне,
Моложе его или старше?

Если старше...
Смиренно прошу, не воинственно:
Слов не прячь сокровенных, нежных,
Не вымещай на моем, единственном,
Обиду на твоих прежних.

Чтоб не прошла ты, первая женщина,
По душе сыновней, как трещина.
Чтоб не проклял твои он двери,
Чтоб, ликуя, сердце - в ребро,
Чтобы шел от тебя и верил,
Что женщина - есть добро...

Ну а если моложе...
Если
Цел еще и косичек лен -
Я хочу, чтоб в тебе воскресли,
Сын мой, рыцари всех времен.

Чтоб от первой взрослой постели
Глаза ее не опустели.
Чтоб тобой человечность мерила,
В голосишке чтоб - серебро,
Чтобы шла от тебя и верила,
Что мужчина - это добро.

1968


* * *

О жизнь, мне оплошностей ты не спускаешь,
Как злая хозяйка - служанке пригожей.
Я снова тебя ощущаю всей кожей,
И ты с меня кожу спокойно сдираешь,
Чтоб новой прикрыла болящую плоть я,
Чтоб я поменяла опять оперенье,
Чтоб я не забыла закон обновленья,
Чтоб я по земле не ходила в лохмотьях...

1966


ПЕЛАГЕЯ
(Из цикла <Бабы>)

Пелагея старая верит
в счастье сына, -
где-то пехом он версты меряет
до Берлина.
Вести с фронта,
как дождь в засуху,
ходят редко.
К Пелагее зашла засветло
в дом соседка.
От дверей, лицом невеселая,
говорит Марья:
<Слышь-ко, Нинка моя тяжелая
от твоего парня...>
Пелагея гремит ухватами,
воду грея.
<Мы ведь Нинку твою не сватали, -
говорит Пелагея. -
Мало ли, кто летось хаживал
к твоей Нинке,
вот поди теперь и доказывай,
чье молоко в кринке.
Что вертелась-то Нинка около,
всякий знает,
только брюхом
моего сокола
не поймает...>
С чем пришла к Пелагее Марья,
с тем и вышла,
повернула соседку старая,
словно дышло...
Разрешилась Нинка от бремени
сыном к пасхе, -
безотцовщина, не ко времени,
не для ласки.
Пелагея в его сторону
глаз не скосит.
Только вскорости похоронную
ей приносят.
На крыльцо Пелагея грохнулась
сбитой веткой,
а потом по-дурному охнула
и - к соседке.
Не здороваясь,
мимо Марьи,
мимо Нинки, -
как слепая, руками шарит
в теплой зыбке.
Из пеленок теплое тельце
вынимает.
Будто к ране,
мальчонку к сердцу
прижимает.
И еще ни о чем не ведая,
слышит Нинка:
<Ох, кровиночка моя бедная!
Сиротинка!>

1969


ВИЗИТ К ХОЛОСТЯКУ

Есть у меня прекрасная причина
зайти к тебе, прекрасный мой мужчина!
А впрочем, слово <мой> не к месту здесь,
но, чтоб зайти, причина все же есть.
Должна же я кому-нибудь поведать,
что дождик шел сегодня до обеда,
или о том, что над Невою ветер,
или о том, что я живу на свете.
Скажу: <Я забежала на минутку,
на кухне напои меня чайком!>
Визит мой снова обратится в шутку,
твои остроты снова заискрятся.
Принюхиваться стану я тайком
к следам, ведущим в глубину берлоги,-
они духами пахнут и грехом,
но и любовью тоже, может статься...
Чьи, легкие, тут побывали ноги,
входившие на цыпочках?..
В итоге
надолго я не захочу остаться
и праздник свой до вечера продлить,-
с другими я могла б тебя делить,
но не желаю быть одной из многих...
Скажу: <Как видно, я не очень кстати
в твоей открытой холостяцкой хате>.
Ты возразишь мне: <Знаешь и сама,
здесь без тебя - отчаянье и тьма>.
И полоснет насмешливый твой глаз
по сердцу мне, как по стеклу алмаз.
И я уйду, и унесу на платье
шипы и блестки твоего ума.
И всю дрогу буду повторять я:
<Но без тебя - отчаянье и тьма>.

1983


* * *

Ничему не научили,
научили убивать.
Он пришел, как отпустили,
лег, ненужный, на кровать.
Ничему не научили,
научили убивать.
Он лежал три дня, три ночи...
Жить без дела нету мочи,
встал, работу поискать.
<Что умеешь ты?> - спросили.
<Ничему не научили,
научили убивать>.
Тут и там его отшили...
Подкатился дядя в силе,
стал на <дело> подбивать...
Начал жить, как научили.
Научили убивать.

2004


* * *

Ну что за резон мне работать в осеннем саду?!
Ну что за причуда?! Пристрастье к земле я питаю.
Я с нею общаюсь. Я грядку лопатой листаю,
как древнюю книгу, вникая в ее немоту.
И палые листья, и дни мои поздние тленны.
Я в лоно земли ослабевшие силы кладу...
Наверное, предки... наверно, живучие гены
меня понуждают работать в осеннем саду.
Наверное, возраст... С утра отбиваю поклоны
под куполом вечным в сентябрьском невечном раю.
Цветы и деревья - мои золотые иконы.
Сама угасая, для жизни я их сохраню.
А может быть - совесть... Под тяжестью общего долга
гордыня царя уступает усердью слуги.
Мы, дети земли, над землей измывались так долго -
я тщусь возвратить хоть крупицу добра за долги.

2007


* * *

Не наблюдай агонию. Не надо,
когда не духовник ты и не врач.
Пусть без помех в преддверии распада
вершит свою работу смерть-палач.
Не наблюдай агонию, когда ты
не в силах изменить событий ход.
Конвульсий плоти праздный соглядатай,
не забегай... Познаешь в свой черед...

Из детства помню лета середину.
Корову сбил на рельсах паровоз.
На запах крови, пастбище покинув,
у полотна все стадо собралось.
Копытом било, выгибало спину,
и ноздри раздувал тлетворный дух.
И встречный шел. И отогнать скотину
пытался обезумевший пастух...

Поведало о многом это стадо...
Не наблюдай агонию. Не надо.

2008


ПИСЬМО, НАЙДЕННОЕ В РАСКОПКАХ

Мы подошли к царю Агриппе
и - вам понятно, почему -
не стали говорить о гриппе,
а стали сразу - про чуму.

Но царь Агриппа был не в духе:
ему наскучили пиры,
его с утра кусали мухи,
кусали ночью комары.

Он закричал: <Чума? Откуда?!
Где вы увидели чуму?!>
И поступил он с нами худо,
чтоб понимали, что к чему...

Мы вновь пришли к царю Агриппе
и - вам понятно, почему -
все рассказали мы о гриппе
и умолчали про чуму.

Но царь Агриппа был не в духе:
всю ночь дурные видел сны,
его ушей достигли слухи,
что перемерло полстраны.

Он закричал: <Что это - шутка?
Вы что, не видите чуму?!>
И поступил он с нами жутко,
чтоб понимали, что к чему.

Чтоб обрели, как надо, зренье,
мы грубо брошены во тьму,
где и сидим в недоуменье,
не понимая, что к чему.

1988


* * *

Конечно, прав поэтов хор,
но - можете смеяться! -
скажу им всем наперекор:
любимые не снятся!
Любимые - порою той,
в том самом - высшем! - смысле,
когда нас гложет пламень злой,
когда о них - все мысли,
когда в душе - слепящий свет
от первородной вспышки,
и - хоть любимых рядом нет -
нам нету передышки.
Как может приходить во сне
то, что не уходило?!
Ты наконец приснился мне,
и значит - отпустило.
Тень обозначилась твоя,
от сердца отдалился...
Но как тебя любила я,
покуда ты не снился!

1984
---------------------

В каждой строчке только точки
Книги : Стиль жизни

Бывает настроение, когда необходимо читать стихи. Пушкин, Блок, Маяковский - хорошо, но слишком знакомо. Для ситуации, когда и Бродский не радует, мы подготовили обзор самых интересных современных поэтов

ДМИТРИЙ ВОДЕННИКОВ

В 1996 году вышел его первый сборник стихов, в 2000-х добрая половина молодой читающей публики следила за его дневником на Livejournal, а в 2007-м на знаковом фестивале «Территория», идейным вдохновителем которого был Кирилл Серебренников, Воденникова объявили «королем поэтов». Громкий титул вполне соответствует образу нашего героя.

Главное у Дмитрия Воденникова - интонация. Живая, завораживающая. В каком-то смысле он подобен мифологическим сиренам: если раз услышишь, как он читает стихи, то влюбишься - в голос, тексты, самого автора. Так все и произошло: он относится к узкому числу современных поэтов, чьи выступления собирали (и собирают) зрителей, чьей жизнью интересуются. По мнению критиков, Воденникову литература во многом обязана появлением «новой искренности»: когда автору стало можно говорить предельно откровенно о себе. Так что его стихи - это форма личного дневника. Читать их неловко и стыдно, но остановиться невозможно.

Сегодня он объявил себя «мертвым поэтом» и стихов больше не пишет. Впрочем, это не мешает ему активно пользоваться Фейсбуком: следить за его стеной увлекательно хотя бы потому, что главной героиней рассказываемых историй чаще всего является милая Чуня - его любимая черная такса.

***

Список конченых жизней - не кажется очень длинным,
когда выпускник в июне тянет билет из рук:
химичка Ксенья Степанна, зоолог Ирина Васильна,
завуч Нелли Семеновна и Владимир Георгич, физрук.

А линия собственной жизни - она не в пример длиннее...
Грозу обещают к полудню, а он, не надев штаны,
бреется хмуро в ванной - и вдруг вглядывается и немеет
от крепкой своей мужской мальчишеской красоты.

...А в темном тяжелом зеркале - тополиное лето дышит,
пух пробирается в комнаты, в коридоре - сквозняк и мрак:
он прячет под белой майкой смуглеющие подмышки,
влезает в тугие джинсы, надевает льняной пиджак.

...Но ничего нельзя удержать - ни зеленого на лиловом,
ни треугольный вырез футболки, ни сломанный край зонта:
мокрые с головы до пят - входят двое в зеленую комнату
(от дождя за окном зеленую, от жасминового куста).

Мокрой псиной, пылью и глиной пахнет в чужих квартирах,
лиловая туча нависла, в четыре вернется мать.
Они говорят друг другу: Мы две глубоководные рыбины.
И ложатся - как на экзамен - на родительскую кровать.

«Мы с тобой как две большие глубоководные рыбины, -
повторяет он в непонятной тоске. - А над нами стоит вода».
И вот тут-то через двадцать минут и всплывает голубоглазая рыба Ирина Васильевна
и говорит: «Поздравляю тебя, Пантюхов. Это два».

АЛЕКСАНДР КУШНЕР

Самый «классический» из современных поэтов. Александра Кушнера можно было бы считать ненужным анахронизмом, если бы его стихи не были столь прекрасны и гармоничны. Музыкальность таланта заставляет забыть о старомодности формы и некоторой скучности литературных приемов, знакомых еще со школьной скамьи. Все можно простить за идеальную гладкость стиха - Кушнера надо читать в моменты, когда внутри необходим покой и порядок, а не надуманные поэтические переживания.

Как поэт он сформировался еще в 1960-х, однако к «шестидесятникам» его сложно отнести. Гражданская лирика ему не близка. Кушнера волнует человек и его место в мире и времени, любовь, дружба, собственное прошлое. Личные темы, понятные каждому. Поэзии Кушнера чужда надрывность - в этом смысле ее можно даже сравнить с последним фильмом Вуди Аллена «Светская жизнь». Ну, не случилось в жизни все, как ты хочешь, и твоя любимая девушка вышла замуж за другого - ну и что ж теперь делать? Ничего страшного, и так тоже можно жить, и так тоже - хорошо.

Стихи Кушнера переведены на несколько десятков иностранных языков, его книги не часто, но переиздаются. Он не бунтарь и не провокатор, и плакать над его поэзией сложно. Удовольствие от чтения его книг сродни удовольствию от дегустации хорошего крепкого вина: если делать по глотку, а не выпивать все сразу - вкус раскроется, и отличный вечер будет вам гарантирован.

***

Быть нелюбимым! Боже мой!
Какое счастье быть несчастным!
Идти под дождиком домой
С лицом потерянным и красным.

Какая мука, благодать
Сидеть с закушенной губою,
Раз десять на день умирать
И говорить с самим собою.

Какая жизнь - сходить с ума!
Как тень, по комнате шататься!
Какое счастье - ждать письма
По месяцам - и не дождаться.

Кто нам сказал, что мир у ног
Лежит в слезах, на всё согласен?
Он равнодушен и жесток.
Зато воистину прекрасен.

Что с горем делать мне моим?
Спи. С головой в ночи укройся.
Когда б я не был счастлив им,
Я б разлюбил тебя. Не бойся!

ВЕРА ПАВЛОВА

По остроте ума и мастерству владения словом с Верой Павловой мало кто может сравниться. Отточенность слога заставляет чувствовать приятную щекотку на языке: редкое удовольствие. Ее стихотворения столь афористичны и лаконичны, что напоминают скорее не европейскую поэзию, а японскую - хокку или хайку. Для русского языка с его многозначностью слов это интересное и необычное явление, так что, начиная читать Павлову, готовьтесь, что неминуемо возникнет желание выучить парочку-другую стихотворений наизусть, чтобы при случае ответить ими - подруге или молодому человеку.

Выпускница музыкального колледжа им. Шнитке, она начала писать в 20 лет после рождения ребенка. На первый взгляд кажется, что главной и единственной темой ее поэзии является любовь (за что, кстати, критики часто ее упрекают, обвиняя в излишне «женской» поэзии), однако это не совсем так. Любовь (счастливая и несчастная) стала той «линзой», сквозь которую она смотрит на мир: на смысл жизни, на общество, на смерть.

При этом как поэт она абсолютно безжалостна в оценках: белое всегда называет белым, а черное - черным. Жизненные испытания не старается как-то объяснить или оправдать - она их просто переживает, фиксируя происходящее в стихах. Еще надо знать, что поэзия Веры Павловой очень сексуальна (если так можно выразиться), и что сборник ее стихов на английском языке вошел в 2010 году в топ-10 поэтических бестеллеров в США.

***

облака плывут на спине
мимо зноя вдоль синевы
повернись спиною ко мне
перейди со мною на вы
от меня на запад плыви
затмевая солнечный свет
нет на свете вечной любви
потому что вечности нет

***

Любитель в любви - профи.
Профессионал - профан.
Ревность есть верность в профиль.
Стольких любвей ветеран,
знаю о ней не больше,
чем чайки о жизни рыб,
чем дедушка знал о Польше,
в которой чуть не погиб.

СЕРГЕЙ ГАНДЛЕВСКИЙ

Слава к Сергею Гандлевскому пришла в конце 1980-х - начале 1990-х годов, когда его стали печатать в «толстых» литературных журналах: до этого момента он издавался за рубежом. Интересно, что успех не только в России, но и за границей был действительно велик, так что его пригласили выступить с лекциями в ведущих университетах США: в Гарвардском, Йельском, Стэндфордском, Принстонском и других знаменитых учебных заведениях. В общей сложности он преподавал в Америке в течение 15 лет, с 1992 по 2007 год.

Лауреат многочисленных отечественных литературных премий, Гандлевский является образцовым поэтом конца XX века: он не столь консервативен, как классики, но в то же время и не занимается «модной» поэзией в плохом смысле слова. Литературные течения и веяния последних десятилетий словно прошли мимо него, а это всегда признак настоящего мастера: когда не ты подчиняешься трендам, а, наоборот, задаешь их.

Любовь в его поэзии почти всегда - невозможна. И дело не в том, что она взаимна или не взаимна, счастлива или несчастна, а в том, что обстоятельства не дают ей реализоваться. Но все это не становится концом света для лирического героя: несмотря на грусть, поэзия Гандлевского напоминает - жизнь не ограничивается только любовью, она значительно шире нее.

***

Самолеты летят в Симферополь,
И в Батуми, и в Адлер, и весь
Месяц май пахнет горечью тополь,
Вызывая сердечную резь.

Кто-то замки воздушные строит,
А в Сокольниках бьют соловьи.
В эту пору, как правило, ноет
Несмертельная рана любви.

Зря я гладил себя против шерсти.
Шум идет по ветвям молодым,
Это ветер моих путешествий,
Треволнений моих побратим.

Собирайся на скорую руку,
Мужу тень наведи на плетень,
Наплети про больную подругу,
Кружева на головку надень.

Хочешь, купим билеты до моря?
Хочешь, брошу, мерзавец, семью
И веревочкой старое горе,
Мое лучшее горе завью?

ВЕРА ПОЛОЗКОВА

Пожалуй, самый известный современный поэт. Тот редкий случай, когда человек не только умеет талантливо писать, но и грамотно продвигать то, что уже создано. Многие литературные критики полагают, что любить ее поэзию является признаком дурного тона: вступать в спор не будем, однако заметим, что Полозковой можно сказать спасибо хотя бы за то, что она «заохотила» молодую публику к чтению стихов. Да и нет ничего стыдного в том, чтобы быть мейнстримом в литературе - такая поэзия тоже нужна.

Интересно, что Полозкова начинала свой путь с глянца: она писала колонки для нескольких известных журналов и только потом рискнула выйти к публике с поэзией. И с того момента, как она сделала это, успех преследует ее. Сборники стихов расходятся многотысячными тиражами, в театрах идут спектакли по ее стихам, Вера Полозкова гастролирует по стране со своими творческими вечерами - удивительный случай для нашего времени.

Секрет успеха - помимо бешеной внутренней энергии - кроется в том, что она точно попала в цель своей поэзией и выбранной интонацией. Вера Полозкова стала голосом поколения 20-30-летних людей, которым не хватало кого-то, кто мог бы рассказать о них: обычных людях с обостренным восприятием жизни и желанием поэтизировать свой мир. И Полозкова смогла это сделать - значительно лучше, чем режиссеры современного фестивального кино или, скажем, герои отечественной эстрады.

Она пишет о любви так, что в любовь хочется верить, ее хочется вновь переживать: и не важно, что, может быть, в итоге ничего не получится.

***

Это последний раз, когда ты попался
В текст, и сидишь смеешься тут между строк.
Сколько тебя высасывает из пальца -
И никого, кто был бы с тобою строг.

Смотрят, прищурясь, думают - something’s wrong here:
В нем же зашкалит радостью бытия;
Скольким еще дышать тобой, плавить бронхи,
И никому - любить тебя так, как я.

День мерить от тебя до тебя, смерзаться
В столб соляной, прощаясь; аукать тьму.
Скольким еще баюкать тебя, мерзавца.
А колыбельных петь таких - никому.

Челку ерошить, ворот ровнять, как сыну.
Знать, как ты льнешь и ластишься, разозлив.
Скольким еще искать от тебя вакцину -
И только мне ее продавать в розлив.

Видишь - после тебя остается пустошь
В каждой глазнице, и наступает тишь.
«Я-то все жду, когда ты меня отпустишь.
Я-то все жду, когда ты меня простишь».

Из выпуска от 03-10-2016 рассылки «Мода и Стиль»
---------------------

7 современных поэтов, которых стоит почитать
Автор: SNCMedia
23.03.2016

Если вы думаете, что после Бродского никто ничего дельного не написал, то мы попробуем вас разуверить. Ну не мы, а семь талантливых современных поэтесс.

Вера Полозкова

Если даже вы никогда не читали Верочку, вы о ней наверняка слышали. Она читает свои стихи под весьма надрывную порой музыку и проникает куда-то прямо в сердце. Получается у нее ловко: складно, грустно, а иногда и совсем трагично. Рифмовать Полозкова умеет и делает это очень честно, от души. Ее лирическим героиням почему-то веришь: наверное, потому, что часто Вера Полозкова пишет о себе. Она издает поэтические сборники и выступает с мегауспешными концертами по России. Недавно стала мамой, поэтому, возможно, скоро поклонники почувствуют в ее творчестве совсем другое настроение.

Аля Кудряшева (izubr)

Как и многие коллеги по цеху, Аля начинала в ЖЖ. Ее блог до сих пор один из самых посещаемых в Рунете. Стихи пишет с 11 лет, участвовала во многих конкурсах, где, разумеется, частенько побеждала. Выпустила два сборника стихов: печатный и аудио. Иногда радует публику концертами.

*
А у нас декабрь, но вокруг по-вешнему
Сыро и горячо.
Я захожу домой и вешаю
Голову на крючок.

Чайник вскипает, на окнах вязью
Странные письмена.
Господи, если ты вдруг на связи, –
Как она без меня?

Господи, лучшее, что ты выдумал,
Сделано из ребра.
Выдуто, выверено и выдано,
Чай на губах мешается с выдохом
Теплого серебра.

Господи, дай ей пути лучистые,
Лучшие из твоих.
Если нам вдруг на двоих расчислено,
Я обойдусь, но чтоб ей по-честному
Счастья за нас двоих.

Чтобы она не видела черного
В розе твоих ветров.
Чтобы хоть раз забыла про чертово
Злое свое метро.

Чтоб миновали ее трущобы,
Изморозь, гарь и ил,
Чтобы играл Михаил и чтобы
Подыгрывал Гавриил.

Господи, я все словами порчу,
Истина не в речах.
Весной, когда набухают почки,
Может быть, ты проверишь почту
И прочтешь белизну плеча,
И щека ее горяча,
И она прикусывает цепочку,
Чтобы не закричать.

Екатерина Михайлова (kaitana)

Еще одна звезда ЖЖ, которую обожают девушки всех возрастов. Пишет про любовь и расставания, любит Сурганову, воспитывает дочь. Ее лирическая героиня – одновременно хрупкая и очень сильная. Недавно у Кати вышла книга под названием «Игровая комната».

*
слушай меня –
через столько ночей без сна,
через твои, мои ли радости и печали,
через все, что друг от друга досталось нам,
через все время,
которое мы молчали,

через огонь небесный
и зимний хрустальный наст,
через разницу опыта,
кроме этой холодной дрожи;
через морскую бездну, что разделяет нас –
и все никак,
никак разделить не сможет,

я буду здесь,
и я буду петь для тебя сто лет –
нет ничего на свете, что было бы невыносимым, –
все это время, пока я стою на своей скале
и кричу в пустоту и тьму,
что есть силы,

здесь,
без надежды, без света и без тепла руки;
что мне чужие глаза
и чужие души?

мачта прочна,
веревки твои крепки;
ты ни о чем не думай,
ты слушай.
слушай.

Светлана Лаврентьева (Кот Басё)

Света живет в Краснодаре и уверяет, что «не писать не может». Основное место обитания в Сети – на сайте stihi.ru, с которого произведения Кота Басё разлетаются по всему Интернету. Пишет про разное, в основном про жизнь и, конечно, любовь. Какие же стихи без любви?

*
Он будет новым. Елочка, гори.
Взрывая дождь, гудят автомобили.
Нас любят те, кого мы не любили,
Мы любим тех, о ком не говорим.
Мы стали старше, дальше и слабей.
Они виной. Да только вот они ли?..
Мы поменяли (или изменили)
Самих себя. Но не самим себе.
Январь придет, как водится, с утра,
Спокойный, сонный, сядет к изголовью…
Любовь всегда сменяется любовью.
Он будет новым.
Что ж, давно пора.

Марта Яковлева (она же Майя Богданова)

Пишет не только стихи, но и статьи. Руководит PR-агентством, ведет колонку на «Снобе». В общем, успевает все. Творчество похоже на стихи в прозе, но очень гармоничные и, безусловно, цепляющие.

*
говорит: уезжаешь? куда и зачем? смотри –
я ведь приеду примерно дня через три,
и как это, если тебя не окажется там, тогда,
к кому я приду? кому я отвечу да
на сотню вопросов, не высказанных в сердцах,
с кем буду упрямой и ласковой до конца,
к кому буду нежно стремиться со всех широт?
уедешь? и все, что случилось, исчезнет, уйдет, умрет?
говорит: уезжаешь? я тоже хочу с тобой,
через год, через два – не важно, совсем другой
ты вернешься, такой невозможно взрослой, такой чужой...
а я так беспомощна. впрочем, и кто бы был вооружен
против этих взглядов твоих, сомнений, стихов и снов,
против возможностей понимания так, без слов,
против этой близости неоправданной и прямой,
против дороги к тебе равно дороги домой.
говорит: уезжаешь? ну что же, дерзай, беги,
это твои круги, детка, это твои круги,
если уж нет никакой возможности предвидеть и избежать,
то уезжай, моя девочка, конечно же, уезжай...
я молчу, планирую расписание, выбираю удобный рейс,
затянувшееся ожидание заканчивается сегодня и здесь.
когда я вернусь, мы обе станем другими и, может, начнем с нуля.
говорит: уезжаешь? ты береги себя...
говорю: я люблю тебя.

Ах (она же Ирина) Астахова

У Ирины один из самых больших фан-клубов в Сети, и это несмотря на то, что критики ее творчество оценивают очень неоднозначно. Всеволод Непогодин назвал творчество Астаховой «замечательным стихотворным свидетельством жизни столичных хипстеров».

*
ты учишь меня, запрещая учить уроки.
ты пахнешь весной и чем-то еще душевным.
скажи мне, что мы идем по одной дороге,
которая приведет к городам волшебным?

в которых молчат о главном и не боятся
споткнуться и путь свой длинный начать сначала -
ты мне улыбнулась и было лицо прекрасным.
не важно:
ты говорила
или молчала.

я вырос душой!
я в рифмы не помещаюсь!
сорви их с меня и кровь забурлит по венам;

мне кажется, я чертовски не ошибаюсь,
тебя называя в шутку
своей Вселенной.

Линор Горалик

Женщина-программист, да еще и поэт! Случай практически уникальный. Линор (по паспорту Юлия) жила и училась в Израиле, занималась переводами. В 2014 году стала шеф-редактором интернет-проекта «Букник». Стихи у нее серьезные, про жизнь. Никаких вам лирических отступлений.

*
Наступила осень.
Пожелтели листья.
Улетели птицы.
Почернели травы.

Потемнело небо.
Набежали тучи.
Опустела пашня.
Замерла деревня.

Занялась рябина.
Запылали ветки.
Загорелись кроны.
Что те люди хочут на своем немецком, Яша?
Что они там выкрикают?
---------------------

Современные молодые поэтессы, которые трогают за живое

Поэзия – это как секс. Если тебе этого не хочется, значит тебе этого и не надо.

А для тех, в чьей жизни стихотворения не закончились синхронно с последним школьным звонком, мы решили собрать пятерку знаковых для современной девушки молодых поэтов.

Вера Полозкова

Ее стихи репостили на страницах соцсетей даже те, кто на уроках литературы учил не то, что понравилось, а то, что в два столбика. Наглая, высокая, в цветных фенечках, джинсах и романах, пишущая только о себе и про себя – Полозкова настойчиво не нравилась серьезным литераторам, хрипло декламирующим друг другу в узких водочно-огуречных кругах.

Потому что художник – это годы голода, чахотки, репрессий и забвения. А не девятнадцать, четвертый размер груди, ЖЖ, никнейм веро4ка и «его хочется так, что даже подташнивает». Не бывает таких поэтов, ну не бывает же!

Веро4ке в марте 28 – и поверить в это совершенно невозможно.

Знаменитые строки:

*
— Завяжи с этим, есть же средства;
Совершенно не тот мужчина.
— У меня к нему, знаешь, – детство,
Детство – это неизлечимо.

Анна Довгалева (Лемерт)

Анна выглядит точь-в-точь так, как должна выглядеть молодая, страшно талантливая поэтесса: рыжая, угловатая, не слишком худая, одетая без затей и модных бирок.

Это абсолютно тот случай, когда, читая стихи, представляешь совершенно иной образ: дерзкой, острой на язык, укутанной в черное и кожаное, такой себе юной Анджелины Джоли – с сигаретой вприкуску и размашистой татуировкой на плече. Лемерт не заморачивается и пишет обо всем подряд: котах, юности, свободе, любви, смерти. Примерно вот так пишет...

Знаменитые строки:

*
собирать вещей не больше, чем входит к тебе в рюкзак,
не заводить собак и детей,
не толстей, не привязывайся, не богатей,
уходи в такую ночь: серебристый зигзаг
молнии, оборванные линии электропередач,
дождь в лицо и немного град.

Аля Кудряшова (izubr)

Саша Васильев из «Сплина» называл ее новым Бродским – и, надо сказать, был трезв и нисколько не шутил. Прямолинейная, злая не то на себя, не то на Господа Бога, Кудряшова – пример девочки, с которой хорошо дружить, но, чур-чур, быть ее мамой. Раздраженная, экзальтированная, чуть ли не с пеленок зависающая на странных поэтических конкурсах, сооружающая тонкие, искренние стихи даже из состава на банке шампуня... Ты обязательно влюбишься в ее способ обращения со словами, даже не сомневайся.

Знаменитые строки:

*
И щека у нее мягка и рука легка,
И во всем права, и в делах еще не провал.
В следующий раз она будет кричать, пока
Не выкричит все, чем ты ее убивал.

Ах Астахова

Fashion-поэтесса – наверное, именно так правильнее будет называть Астахову. Стильная, красивая, тонкая, уделяющая презентации стихотворений едва ли не больше внимания, чем их содержанию. Впрочем, поклонники Ах Астаховой утверждают, что любят ее вовсе не за красную помаду и острые коленки. А за снайперское попадание рифмами в самую мякоть их сердец.

30 000 подписчиков только в контакте – тому подтверждение.

Знаменитые строки:

*
чтоб больше не выглядеть слабой и скучной.
но помни: родных не бросают. не губят.
ну что же молчишь ты? скажи мне, не мучай –
тебя хоть там любят?
тебя хоть там любят?..

Стефания Данилова

Как бы трудно нам ни было поверить, что люди, рожденные в 1994 году, уже могут считаться известными поэтами (причем писать не только о птичках и солнышке), но факт есть факт. Даниловой 19, ее читают с экранов айподов и любят до слез, мурашек и всего, что в таких ситуациях полагается. Под ее строчки хорошо напиваться – советуют знающие.

Знаменитые строки:

*
Тобой, увы, мне не было обещано
ни звания «любимая», ни «друг».
Но я — твоя
надпропастьюворженщина —
надеюсь на страховку нежных рук.
---------------------

Великие поэтессы
Библиотека на Пресне
марта 15, 2014

Литературный вечер к Всемирному дню поэзии 21 марта

Мы хотим вас познакомить с именами поэтесс, которые вошли в сокровищницу мировой поэзии, и предложить почитать их замечательные стихи.

Сильва Капутикян – крупнейшая армянская поэтесса XX века. Годы её жизни: 1919 – 2006 гг. Она была женой армянского поэта Ованеса Шираза, матерью скульптора Ара Шираза, но при этом она была бесконечно одинока, о чём свидетельствует её автобиография и что в полной мере отражено в её изумительной, неподражаемой поэзии.

Её стихи просты и в то же время необыкновенно задушевны.

*
Когда б любовь моя была...

Когда б любовь моя была
Слаба, как свечка, и мала,
Ты никуда б уйти не смог -
Всё б огонёк её берёг
И в продолженье долгих лет
Дрожал: вот-вот погаснет свет!

Но ведь она же не свеча,
Она, как солнце, горяча,
И потому, наверно, ты
Не знаешь страха темноты,
Уходишь ты на срок любой -
Любовь, как солнце над тобой!

*
Во мне нет-нет да оживет...

Во мне нет-нет да оживет
Необъяснимая отрада:
Какая редкая награда,
Какой благословенный дар
Был горделивым предком мне завещан.

И я, слабейшая из женщин,
Такую силу нахожу в себе,
Такую волю,
Что, одиночества предпочитая долю,
Не покоряясь плачущей судьбе,
Я отпускаю человека на свободу,

Распутываю мысль его и крылья,
Идущие из сердца нити обрываю,
Своей рукою двери открываю:
На все четыре стороны лети! -
Да, я даю ему уйти.

Завидуйте мне, люди, страны - вся планета
И вы, властители чужой страны.
Не раб ваш слаб,
А вы слабы!
И потому, что есть у вас рабы,
И вы - рабы!

В любви свободен тот, кому отпущен дар
Ударом не ответить на удар,
И даровать, любя,
Себе подобному свободу от себя...

А вот вершина творчества Сильвы Капутикян – стихотворение Клеопатра. Его можно смело провозгласить гимном женщин, настолько точно оно отображает женскую сущность и предназначение.

*
Воители, уставшие от войн,
Как много вы гордились и грозились,
А ныне грезите, как бедуины: вон
Оазис, что затеял бог Озирис.

А это - я. Я призываю вас!
Идите же! Я напою вас влагой.
Отважная, я проявляю власть,
гнушаясь вашей властью и отвагой.

Стране врагов внушая страх и жуть,
Как доблестно глумились вы над нею!
Я тоже воин и вооружусь
Всей силою, всей слабостью моею.

Идите же! Теперь моя пора.
Вы славите, объятые смятеньем,
Светильник, возожженный богом Ра.
А это - я. И мой ожог - смертелен.

Страшитесь, победители морей!
Благие ветры вашу жизнь спасали.
Но из пучины нежности моей
Вам не уйти под всеми парусами.

Маяк удачи вас к себе манил,
И мчались вы. Как долго длилось это!
Но кончилось! Во мглу страстей моих
Судьба не шлет спасительного света.

Пусть царственное мужество мужчин,
Чье тело прочно, как стена Хеопса,
Вас приведет принять нижайший чин
Безмолвного и вечного холопства.

Идите же в пески моей земли!
Вглубь сердца, милосердного иль злого,
Проникну я, как холодок змеи...
Змея? Зачем мне страшно это слово?

Неужто переменчива любовь
Богов ко мне? Но это после! Ныне
Короны, шрамы и морщины лбов -
К моим ногам! в ночах моей пустыни

Вы, властные мужи, падите ниц!
Вовек вам с рабской участью мириться
И ластиться ко мне, как старый Нил:
"Прости, златокоронная царица!"

Идите же, цари! Я царь царей.
Я - все, словно вселенная и вечность.
Я - суть судьбы и возраженье ей.
Я - женщина. Я - бог. Я - бесконечность.

Друнина Юлия – русская советская поэтесса. Родилась она в 1924 году,  с детства очень любила читать и не сомневалась, что будет литератором. В 11 лет начала писать стихи. В войну воевала в действующей армии, много её стихов – на военную тематику, но они овеяны любовью и нежностью, в них она передала всю гамму женских лирических чувств, сама себе удивляясь, «И откуда взялось столько силы Даже в самых слабейших из нас?..» - писала она о женщинах на войне.

У Юлии Друниной не было недостатка в мужском внимании, она была любима не раз, от первого брака у неё была дочь Елена. Но супружество с кинорежиссёром Алексеем Яковлевичем Каплером, продлившееся 19 лет, оказалось самым счастливым. Юлия посвятила мужу, своей любви к нему, огромное количество стихов. Смерть Каплера в 1979 году для Друниной была невосполнимой утратой.

Сама Юлия Друнина двенадцать лет спустя после смерти мужа трагически ушла из жизни, покончив с собой 20 ноября 1991 года. Она открыла в гараже выхлопную трубу своего «москвича» и задохнулась. Нашли её предсмертную записку, где она просила похоронить её возле мужа. Она могла тысячу раз погибнуть на войне, а ушла из жизни по своей воле. Послушайте, какие нежные, проникновенные стихи она писала:

*
Ты – рядом, и всё прекрасно:
И дождь, и холодный ветер.
Спасибо тебе, мой ясный,
За то, что ты есть на свете.

Спасибо за эти губы,
Спасибо за руки эти,
Спасибо тебе, мой любый,
За то, что ты есть на свете.

Мы – рядом, а ведь могли бы
Друг друга совсем не встретить…
Единственный мой, спасибо
За то, что ты есть на свете.

*   *   *
Мы любовь свою схоронили,
крест поставили на могиле.
"Славу богу!" - Сказали оба.
Только встала любовь из гроба,
Укоризненно нам кивая:
- Что ж вы сделали?
Я живая!!!

*
Любовь

Опять лежишь в ночи, глаза открыв,
И старый спор сама с собой ведешь.
Ты говоришь:
- Не так уж он красив! –
А сердце отвечает:
- Ну и что ж!

Все не идет к тебе проклятый сон,
Все думаешь, где истина, где ложь…
Ты говоришь:
- Не так уж он умен! –
А сердце отвечает:
- Ну и что ж!

Тогда в тебе рождается испуг,
Все падает, все рушится вокруг.
И говоришь ты сердцу:
- Пропадешь! -
А сердце отвечает:
- Ну и что ж!

Но есть у Друниной и полные грусти и разочарования стихи:

*
И, когда я изверилась, сникла, устала...

И, когда я изверилась, сникла, устала
И на чудо надеяться перестала,
Позвонил человек из далекой страны,
И сказал человек: «Вы мне очень нужны…»

И сказал человек: «Я без вас не могу».
За окном закружились дома на снегу,
Дрогнул пол, покачнулись четыре стены,
Человек повторил: «Вы мне очень нужны».

Этот голос с акцентом, замедленный, низкий,
А потом бормотанье телефонистки:
«Почему молчите, Москва, почему?
Отвечайте… Алло!» Что ответить ему?

Что давно я изверилась, сникла, устала,
Что на чудо надеяться я перестала…
Никого не виню, никого не люблю…
Что в потухшей золе не воскреснуть огню…

Только вслух разве вымолвишь эти слова?
И молчала, молчала, молчала Москва…

*
Ржавчина

Я любила твой смех, твой голос.
Я за душу твою боролась.
А душа-то была чужою,
А душа-то была со ржою.
Но твердила любовь: - Так что же?
Эту ржавчину уничтожу!

Были бури. И были штили.
Ах, какие пожары были!
Только вот ведь какое дело -
В том огне я одна горела:
Ржа навеки осталась ржою,
А чужая душа - чужою...

Римма Казакова - русская советская поэтесса, автор многих популярных песен советского периода, таких как «Ненаглядный мой», «Ты меня любишь», «Мадонна». Родилась она в 1932 году в Севастополе в семье военного. Детство её прошло в Белоруссии, школьные и студенческие годы – в Ленинграде. Семь лет жила в Хабаровске, а после принятия её в «Союз писателей СССР» переехала в Москву. Она была супругой писателя-публициста Георгия Радова, матерью писателя Егора Радова, свекровью рок-певицы Умки – яркой представительницы советских хиппи, бабушкой молодого политика Алексея Радова. Она тоже трагически погибла в 2008 году. Во время плавания в бассейне у неё случился сердечный приступ. Спасти её не удалось. Её стихи поражают своей какой-то мужской подачей, яркими выразительными красками, хлёсткостью, что ли. Вот одно из них:

*
…И если б вдруг замкнулся круг,
чтоб было только то, что было,-
как чашку, выронив из рук,
я б все разбила, все забыла.

Начать бы по второму кругу…
А вдруг он станет кругом ада?
Но если мы нужны друг другу,
что значит – нет или не надо?

Нет! Но ведь чувство не хоругвь,
Что чтя проносят онемело,
Нет! Но когда терзает тело болезнь,
Что делать? Режь, хирург!

Не надо… Но не надо рая,
где я щиплю траву, как телка,
где я, как девочка, играю
с совочком на песочке теплом.

Где я тебе – как стул, как стол,
как просто прочная привычка,
как просто правила приличья,
а не собор и не престол!

Не надо? Но чего – не надо?
Качелей, страшных и ужасных,
качелей, до смерти опасных,
как будто бы я им не рада!

Как будто я без них могу!
А я могу – чтоб замирала,
чтобы почти что умирала
в их недочерченном кругу.

А я и смерти не боюсь.
И если по такому кругу,
И если так нужны друг другу,
как я беспечно разобьюсь!

Как я бесстрашно упаду!
Как с дерева орех созревший,
Как сук сгоревший, всех согревший…
А если я хочу – в аду?!

Хуана Инес де ла Крус

А напоследок - стихотворение, написанное женщиной,- в каком бы думали веке? Трудно в это поверить, но поэтесса Хуана Инес де ла Крус жила в Мексике в XVI веке.

Блестяще образованная, она в юном возрасте более 5 лет была первой фрейлиной при вице-королеве. Тогда же она прославилась написанием стихов на испанском языке, языке ацтеков, а также на латыни.

Писала она и для спектаклей, и для ночных концертов, и для церковных праздников, и для похорон. Современники её называли «Мексиканским фениксом».

Позже, гонимая за опровержение, написанное на проповедь, составленную неким монахом-иезуитом, она приняла обет бедности, запрещавший ей писать что-либо, и стала монахиней монастыря ордена Святого Иеронима.

Её стихи до сих пор издаются в Испании большими тиражами.

*
О, как вы к женщинам жестоки
за их приверженность к грехам!..
Но неужель не ясно вам,
откуда женские пороки?

Из женщин - символ суеты
не ваше ль делает искусство?
Но, разбудив в них злые чувства,
вы требуете доброты.

В ход средство пустите любое,
и ваше рвенье победит, -
но тут вы сделаете вид,
что крепость вам сдалась без боя.

Вы собственных страстей своих
пугаетесь, как свиста плети...
Вы сказки любите, как дети,
как дети, вы боитесь их.

Нужна вам в женщине любимой
(таков уж ваш мужской девиз)
смесь восхитительной Таис
с Лукрецией непогрешимой.

Ваш нрав для вас - источник мук:
как вам бывает неприятен
на зеркале вид грязных пятен
от ваших же нечистых рук!

И страсти и пренебреженья
равно вы признаете власть:
презренье вам внушает страсть,
а страсть внушает вам презренье.

Честь женщины вам не важна;
вы мерите мужскою меркой:
строга - зовете лицемеркой
и ветреной - когда нежна.

И судите напропалую
нас всех за всякую вину:
за бессердечие - одну,
за легкомыслие - другую.

Но где же та, что вас пленит,
затеяв с вами бой по праву,
коль вам суровость не по нраву,
а легкомыслие претит?

Меж вашей пылкостью и скукой
лишь та уверенно пройдет,
в ком нет любви, но есть расчет
в союзе с Евиной наукой.

А тем, кто любит вас, увы,
любовь всегда ломает крылья...
Над их душой свершив насилье,
от них прощенья ждете вы.

Но кто достойней осужденья
в бесплодно-горестной борьбе:
та, что доверилась мольбе,
иль тот, кто расточал моленья?

И кто познает горший стыд
(пусть даже оба виноваты):
та, что грешит и ждет расплаты,
иль тот, кто платит и грешит?

Вы не ищите оправданья
своей вины в устах молвы:
такими сделали нас вы -
любите ж ваших рук созданье.

Коль мните вы, что ни одна
не устоит пред вашим взором,
зачем клеймите вы позором
ту, что без меры влюблена?

Но пусть в союзе с вами плоть,
тщета мирская, силы ада -
в самой любви для вас преграда,
и вам любви не побороть!

Всем, кто любит поэзию, мы посвятили эту страничку.
---------------------