Я вырос

В больницу — ложатся.
Садятся — в тюрьму.
А мы остаёмся стоять.




Витьке Климову



Я вырос в дыму «Беломора»,
под лагерный кашель ЗэКа,
и призрак большого террора
смотрел на меня свысока.

Дед кашлял глухими ночами
в загадочный, гибельный час,
и ангел курил за плечами,
не смея коснуться плеча.

Уже не сажали навечно
за несмешной анекдот.
Генсек управлял человечней,
Сократам колол антидот.

И мы, пионеры застоя,
по сто раз смотрели кино,
не думая, сколько же стоит
дворянство, что всем нам дано.

Неведомый Коля Мяготин,
божок, осеняющий клуб,
не требовал с нас тягомотин,
поскольку был очень неглуп.

Дрались мы в хоккейной коробке
под руководством шпаны,
где лучший десяток неробкий
рвал куртки, рубахи, штаны.

И в пойме большой теплотрассы
бензин подливали в костёр —
там нас не нашёл бы с ГЛОНАССом
никто, как бы ни был хитёр.

Мы, поздние дети Советов
со звездолётом в башке,
не думали вовсе «про это»,
про что там у Фрейда в кишке.

И глоток друг другу не грызли.
Ведь бурый наш Мишка-медведь
не злой был. Не штатовский гризли.
Умел говорить и болеть.

Но в небе распахнутом сгинул
в пустой олимпийской Москве.
Куплеты отпетого гимна
взорвались в его голове.

Я вырос и стал неподвластен
моей позабытой стране.
От прежнего школьного счастья
остался лишь привкус ранет.

А мой незаметный товарищ,
не зная, что я ещё жив,
чаёчку покрепче заварит
и пьёт у последней межи.