ангел, я пошутил

в темноте, в тишине, в пустоте
я искал твоё сердце-как-камень,
твоё сердце столь чистое, пламень —
я его возвращаю тебе

я не бог — без крыла серафим,
я рождён был в закрытых притонах,
умираю я в омских вагонах,
брошен теми, кем прежде любим

театрал от души до костей;
оставляю надежду на после,
оставляю надежду на звёзды —
костевато-бездушный злодей

бирюзовый закат тихо шепчет
накануне мне имя твоё,
остаюсь я с одним лишь чутьём
и держу твою руку всё крепче

я не бог, я дышу мышьяком,
с золотою каёмкой запястья,
с головою, наполненной счастьем;
обжигаю язык кипятком

подарил своё сердце я морю —
начинал я в пучине тонуть;
утолял свою жажду ничуть;
ты — мой воздух, положенный горю

твоё сердце столь чистое, пламень
догорало в зенитных лучах;
я ловил его ртом впопыхах,
разрывая нещадно зубами

абрикосовой кожи касаясь,
я в вишнёвые губы дышу;
бог кричал мне, что я согрешу;
согрешил — согрешил я, сражаясь

я искал обходные пути;
лишь к тебе; но к тебе невозможно;
мы толкали друг друга (надёжно),
и теперь нас нигде не найти

я искал и на омских вокзалах,
пропуская составы людей,
и те ночи казались длинней,
что остались там, в наших финалах

я хотел всё вернуть; возвращал,
ты мой ангел, я твой серафим,
и я так увлечённо любил,
не заметил, как сердце сжигал

никогда не увидишь лазурь,
уходящую вглубь с упоеньем,
друг для друга остались мгновеньем,
словно дикие следствия бурь

и крушили так весело, жадно,
и остались лишь в фото вдвоём,
без тебя не живой (а живьём),
пошутили, мой ангел, досадно.



***
февраль девятнадцатого