Степная быль

                Трагедии, уроки и метаморфозы этногенеза


Зной. Пустынна степь. Лишь в блеске
Опалённых солнцем трав
Куст полыни в арабеске
Замер, голову задрав.
Даль сиза. Ни дуновенья.
Дремлет марево, дрожа.
Здесь, под этой вечной звенью,
Не блуждают сторожа.
Солнца шар застыл в зените.
Нестерпим палящий гнёт.
Промелькнёт живою нитью
Змейка нервная. Скользнёт,
И опять ни шевеленья,
Только марево дрожит.
В ковылях неясной тенью
Встало время у межи.
……………………………
В потаённой тихой пади,
В редколесье плещет ключ.
Ветерок почти прохладен,
Зной степной не так колюч.
Ручеёк журчит, и сладок
Светлой влаги бочажок.
Пять стреноженных лошадок
Топчут пойменный лужок.
Запорожцы – сабли в ножнах,
Сев на корточки кружком,
Деловито, односложно,
Говорят. О чём? О ком?
Что здесь ищут люди во;льны –
Сечевые казаки;?
Ружьеца короткоствольны,
Шаровары широки.
Запивают понемногу
Кто изюм, кто курагу.
Отрядил их кто в дорогу,
В пасть к заклятому врагу?
По всему – дозор казачий
Оторвался далеко.
Отрядил их, не иначе,
Атаман Иван Серко.
Где-то, в полупереходе,
Войско славное идёт.
Разговоров не заводит,
Песен звонких не поёт.
Буераком, балкой, быстро,         
Чтоб нагрянуть невзначай;
Ведь молва – она, как выстрел,
Всполошит – и  вороча;й.
Враг успеет оградиться,
Встретит дружною пальбой,
И придётся воротиться,
Прихватив позор с собой.
Солнце за море упало,
В небе –  зоркая луна.
Кто там скачет? Всё пропало?
Тайна больше не нужна?   
Казачок – дозорщик рьяный –
Лошадь ловко осадил,
Соскочил и к атаману…
Но ничем не удивил.
По рядам, однако, шёпот:
«Подтянись, езжай быстрей».
Ночь короткая торопит
Сечевых богатырей.
Удальцов рассвет настигнет
У седого Сиваша.
Войско в диком скоке выгнет
Спину, месть свою верша
За потоптанные нивы,
За побитых немовлят …
Кони скачут, вьются гривы,
Сабли острые свистят…
За сирот, за слёзы, стоны,
За попранье алтарей,
За народ, в полон сведённый,
Получи своё, Гирей.
По набеговым канонам
Обратят в полымя, в дым
Очумевший, полусонный,
Неготовый к смерти Крым.
Пролетят над гулкой твердью
Разоряя кишлаки,
Разметав кибиток жерди,
Сечевые казаки.
Долетят до самой Кафы,
Гарнизон сметут в залив:
Получи-ка, хан лукавый,
Урожай свинцовых слив.
Торг невольничий площадный
В исступленье разорят;
Месть свою верша нещадно,
Все запоры отворят.
«Кто здесь, братья, православны?
Воля всем! Аль кто немой?
Кто крещён –  выходь из плавней!
На ком крест – гайда домой!»
Полоняники рыдали
На груди у казако;в,
В эйфории всё бросали,
Торопясь под отчий кров.
К Перекопу шли за войском
Бодрой гордою толпой,
Сердце гимн делам геройским
Пело в радости слепой.
Только было то веселье
С каждым шагом всё горшей.
Через день пришло похмелье –
«Нешто с паном хороше;й?»
С каждым шагом всё печальней
Становились лица их.
Оживлённый изначально,
Гомон постепенно стих.
Беспросветной и забитой
Жизни возродился страх –
Призрак панщины забытой
Ужас пробудил в сердцах.
На Украйну любу ноги
Перестали их нести:
Пан жестокий, скарб убогий…
Для чего? Господь, прости!
Шли безмолвно, шли понуро,
С неохотою, но шли,
Бормоча: «Куда мы сдуру?
Мы своё давно нашли».
Вырванных из уз татарских
Шло, быть может, сотен пять,
Крепостных когда-то барских –
Казака;м их не понять.
Ведь по турскому по своду –
Шесть лет плена, а потом…
Получай-ка, раб, свободу,
И трудись, и ладь свой дом.
Чем играть с судьбою злою –
Свой обряд перемени:
Просто стань перед муллою
И Аллаха помяни.
Хлебороб? – трудись на пашне;
В ремесле искусник? – правь
С толком дело. О вчерашнем
Позабудь. Строгай, буравь.
Крым –  простор благословенный;
Заводи жену, детей
И как подданный смиренный
Позабудь про свист плетей.
Перемену настроенья
Видит мудрый атаман.
«Что за странные сомненья?
Расспроси-ка их, Демьян».
Есаул к толпе подъехал,
О печалях расспросил.
Вот так блажь, почти потеха:
Басурман им боле мил,
Нежели земля родная.
«А при вас ли, братцы, крест?
Может быть, тогда дознаю,
Где тот ро;дный вам насест?»
«Православны все мы, пане. 
Только – Господи, спаси! –
Нам вольготнее при хане,
Чем под ляхом на Руси» .
Есаул до кошевого,
Да с улыбкою кривой
Рассказал всё слово в слово.
Атаман стал сам не свой.
«Ну-ка, хлопцы, погодите.
Правду ль речет есаул?
Правду?! Не держу! Идите!
Ворочайтесь в свой Стамбул!»
Из толпы угрюмой вышел
Хлоп костистый. Поклонясь,
Сиплым голосом, чуть слышно
Прохрипел: «Прости нас, князь».
«Я не князь. Казак я вольный.
Атаман я кошевой.
Слышать мне такое больно,
Ну да слышу не впервой!»
Повернув коня, отъехал.
Чуб свой буйный уронил:
«Тьфу на них – одна помеха;
Войску нужен крепкий тыл».
Запорожский рыцарь славный, 
Спас ли он кого желал?
Неужели пот кровавый
Он напрасно проливал?
Сотни три простого люду
Побрели обратно в Крым.
Казаки такому чуду
Дивовались. Вольным, им
Сей исход с Руси сведённых
В годы злые христиан,
Из-под турчина спасённых, 
Странен был. Никак дурман
Сатанинский их окутал.
Бог же с ними. Пусть идут,
Коли им неволя люта
Слаще тех же панских пут.
Войско шло безмолвно. Тяжко
Было на сердце у всех.
«Дал я, брат Демьян, промашку,
Дело я решил наспе;х».
Кошевой рванул поводья.
Птицей взвился на курган:
«Вы ж, бесовское отродье,
Наплодите басурман!» –
Он смотрел, как удалялась,
Торопясь назад, толпа.
Мысль жестокая рождалась.
Вспомнил тощего хлопа:
«Что ж ты, хлопче, сучий сыне,
Так неволю полюбил?
Кем же будешь ты отныне?
Чем же хан тебе так мил?
Не твои ли дети, внуки
Сядут вскоре на коней,
Приторочат к сёдлам вьюки –
Только ветер их вольней?
За полоном, за скотиной
Во чамбуле под мурзой
Поспешат на Украину
Чёрной тучей грозовой.
Будут грабить, жечь и резать,
Кровных братьев полонять…»
Порешил без гнева, трезво:
«Надо хлопов перенять».
За несчастными вдогонку
Поскакал большой отряд –
Про родимую сторонку,
Ох, сейчас поговорят.
Не хотел бы это знать я,
Сколько их кричало там:
«Пощадите, други, братья!» – 
«Вы уже не братья нам!»
Посекли без всякой злобы
Неслучившихся отцов:
Не плодили, значит, чтобы
Те для хана удальцов.
Воротились без доклада
(Атаман и не спросил)…
Вот и падь. Почти прохлада.
Надо бы набраться сил
И на Сечь поторопиться…
Славным выдался поход…
И конечно, помолиться
За порубанный народ.
……………………………..
Чтец пред Богом невесёлый –
Справедливый атаман 
Грех с тех пор понёс тяжёлый
За побитых христиан.
В старом храме, в Божьем страхе,
Со свечой пред алтарём
Он стоит в простой рубахе,
Над раскрытым псалтырём.
Видит степь, где в странном блеске
Опалённых солнцем трав
Куст полыни в арабеске
Замер, голову задрав.
Даль сиза. Ни дуновенья.
Дремлет марево, дрожа.
Здесь, под неумолчной звенью,
Не блуждают сторожа.
Чьи-то косточки белеют.
Сколько их? Не перечесть.
Как давно лежат и тлеют?
Чей позор? А может, честь?
Солнца шар застыл в зените.
Нестерпим палящий гнёт.
Промелькнёт живою нитью
Змейка нервная. Скользнёт,
И опять ни шевеленья.
Только марево дрожит –
Ждёт добычи злое время
У неведомой межи.

Январь 2008 года