Ватник

Трещит морозный дух таёжных лагерей,
Вьюжит пурга, всё засыпая острым снегом,
Тучи закрыли небеса, звучит протяжный вой.
Суровый край тот… буд то бы  оставлен Богом.

Колючкой в три ряда стояла ограждённой зона,
Вышки в периметр, что зубья псов сторожевых,
Всюду посты краснознамённых вертухаев,
Бараки чёрные - в них мёрзнет лагерная жизнь.

Качаясь на ветру, тускнеют фонари,
Повсюду тишина, одно лишь завыванье ветра.
Скрипит барачная стена под натиском пурги,
Зона молчит, по нарам завалились зеки.

Но есть среди снегов... та тайка, где горит огонь,
Кипит котёл, что подаёт по корпусу тепло.
С лопатой зек без спешки уголь загребает в печь
И в топке разгребает жар казённой кочергой.

В котельной среди чёрной угольной пыли
Стоит Осужденный, опершись на лопату,
В глазах его мерцало отраженье от огня,
Шрам на лице показывал тяжёлый путь солдата.

Пот каплей скатывал с седеющих висков,
Щека щетиною небрежной заросла,
Взгляд отражает путь минувших жизненных невзгод,
Осанка в рост, что будто бы уральская гора.

Расстёгнут ватник на все пуговицы в ряд,
Дыханьем ровным расправляет грудь.
Ему привычно в темноте не спать,
Он счастьем почитает отдохнуть.

Открыл он топку, чтоб поддать жарку,
Загрёб камней древесных полную лопату,
Закинул в жерло к жаркому огню,
С усердием должным делая работу.

На стрелку от манометра взглянув,
Присел, чтоб кочергою угли разгребать,
Поддал парку, заслонку приоткрыв,
И завершив сее, дверь топки начал затворять.

Он встал, до шеи ватник застегнул,
Дощечку отыскал, её приладив за углом,
Ржаную пайку с тканки развернув,
Жевал, ломая маленьким куском.

Осужденный смотрел как полыхает в топке пламя.
Огонь напомнил то, что он пытался позабыть:
О том как с треском возгоралась Волга Сталинграда,
Тратила гром и пуль протяжный свист.

Всплывала в памяти смертельная борьба,
Кровавый вкус жестокой рукопашной схватки,
Метала звон, тяжёлый гул и бесконечная стрельба,
Как в рост вставали в бесконечные атаки.

Он вспомнил жуткий край жестокости людской -
Как рассекает плоть удар заточенной лопатки,
Как по руинам кровь текла волною за волной,
Цену войны и хрупкость человечьей жизни.

Всё было в битве той - и страх и ненависть, и смерть.
Слезами жен с детьми весь город обливался.
Но, несмотря на всё, смогли мы устоять,
И мысли те заставили сердечно улыбаться.

Средь лихолетья дней он научился радоваться жизни:
Уютно было у костра в глубоком блиндаже,
Ласкали слух простые фронтовые песни,
Тепло от ватника, плечо соратника в борьбе.

Доел он паечку сухарика ржаного,
Устало зазевал, поёжившись в фуфайке,
Погладил грудь там, где должны быть ордена,
Довольный тем, уснул помыслив о достатке.