Доктор Гоцман

   
 
 
            Доктор  Гоцман*   

 
                (новелла)


 

                Эпиграф: 
 
 
 «...Доктор …40 лет врачевал  растущих, взрослеющих,
стареющих и умирающих совершенно независимо от усилий медицины
обитателей дома.   Примирившись с тем,  что  природа  сильнее
врачебных потуг, доктор принял девиз «Не навреди!», в чём преуспел. 
И потому наиболее удачно лечил отдыхом, постельным режимом и
прогулками по парку…»

                Кир Булычёв,  роман «Зеркало Зла»    
                (глава 3 «Как опасно быть горничной»)
 


      Маленький Андрюшка ухитрился в свои четыре с половиной годика заполучить изрядный «букет»
болячек во главе с – не поверите! – язвой желудка. И вся карусель несмотря на то, что мама, вчерашняя
студентка, а ныне молодой преподаватель и аспирант-химик в одном лице, старалась
  кормить ребёнка по всем правилам современной диетической науки. 
 
      Вера Афанасьевна с начала года беспрерывно водила сына по докторам, особо следуя в оставшиеся от визитов часы предписаниям профессора Анисимовой – строгой дамы среднего неопределённого возраста и определённой партийности, что учитывая должность Анисимовой вовсе не удивительно. 
      Водила – но толку не было. 
      Сейчас они с Андрюшкой сидели в очереди к старому врачу, о котором с восторгом и взахлёб недавно говорили приятели – да и не только друзья, бывшие сокурсники – все говорили.  Кто-то даже тихо шепнул, мол, Гоцман не любит слово «врач». Вроде бы оно от слова «враль», а его профессия – не врать, а лечить.  Стало быть – не врач, а лекарь. 
      Давид Маркович был живой врачебной легендой. А значит имел право на безобидные странности. 
      Да, он был живой легендой. И не просто, будучи врачом исключительно детским, буквально ставил малышей нА ноги, а, скажем откровенно, случается, и вытягивал с того света, где они по разным причинам уже одной ногой оказывались. 
      И вот Вера и сын уже в кабинете. 
      Солнечные лучи, просвечивая сквозь листву клёна, окрашивают в приятный салатный оттенок белые больничные стены, а невидимая пичуга о чём-то радостно щебечет из распахнутой форточки.  Весна, разгоревшись, плавно перетекает в лето. 
      Старик в огромных очках осматривает бледного пацана, усадив его на клеёнчатый топчан, все эти «юноша, скажите а-а-а!» и «теперь покажите язык». 
      «Юноша», болтая ногами в воздухе – он ими не достаёт до крашеного коричневой краской дощатого пола – с видимым и нескрываемым удовольствием показывает язык врачу. 
      Доктор садится за стол и в упор смотрит на молодую женщину.  Диагноз никаких сомнений у него не вызывает – боль при пальпации возникала у малыша как раз там, где и положено при язве. Плюс куча подтверждающих моментов. 
      - Ну что, мамочка, довели сынулю? – спрашивает он грубовато. 
      Вера, конечно, робеет под колючим взглядом из-под кустистых бровей, но пытается оправдаться: 
      - Мы всё делали по предписаниям профессора Анисимовой, жареного не давали, протёртые супы…
      - С вашей дурой Анисимовой я сам как-нибудь разберусь! – резко прерывает её Давид Маркович. – А вы, мамочка, небось и котлеты ребёнку не готовите? 
      - Она сказала, жареных котлет мальчику нельзя, - уже дрожащим голосом отвечает, обидевшись, Вера. 
      - А мальчик просит? – не спрашивает, а, скорее, утверждает доктор.
      Секунду помедлив, мама решается признаться:
      - Да, когда соседка жарит на кухне котлеты, он просто изводит меня, хочу и хочу, говорит, прямо проходу не даёт, чуть не плачет!  И борщ просит – но ведь ему же нельзя. Мы ему протёртые супчики – а он не ест… 
      - Правильно, - Давид Маркович подмигивает через очки пацану, - и я бы не ел такую дрянь! 
      Андрюшка внимательно переводит взгляд с маминого лица на докторскую физиономию, наблюдает за беседой с интересом, даже рот открыл.  Не понимает ни черта, о чём спорят взрослые – но то, что центральная фигура в споре он сам, Андрюшке совершенно ясно.  Тут, как говорится, и ежу понятно. 
      Вера Афанасьевна после подобного заявления уважаемого доктора просто остолбенела.  И не сразу нашлась, что возразить: 
      - А как же профессор… она же… как же… ведь жареное… 
      - А я уже вам сказал, милейшая, о той дуре сейчас не думайте. Вам о ребёнке думать надо, пока не поздно! 
      - А…
      - И не тяните мне время за все подробности, у меня его просто нет, а дел – за гланды.  Вы видели, сколько народу в коридоре? И всех надо принять! Так что, мамаша, слушай сюда и не перебивай. – Гоцман естественным образом перешёл в разговоре на «ты» – ясно, что ему так проще и привычнее, а привычки старик менять не привык. Впрочем, ошарашенная медицинским натиском Вера этого перехода и не заметила. 

      - Во-первых, если ребёнок хочет борщ – корми его борщём, и не морочь голову. Это раз. Теперь о котлетах:  не жарить, а готовить на парУ.  Дважды перекрутила кусок телятины плюс такой же курятины, слепила котлетки – и на дырочки укладываешь, в пароварке, над кипящей водой. Накрываешь крышкой. И держишь так около… - и так далее, и тому подобное. 
      Кажется, даже солнечные зайчики запрыгали веселее – по крайней мере, Андрюшка переключил внимание с беседы взрослых именно на них. 

      С этого самого дня жизнь Андрюшки кардинальнейшим образом изменилась – причём однозначно в сторону счастья.  Он смог почти ежедневно кушать свои любимые борщ и котлетки – мама готовила, кстати, очень вкусно. 
      Конечно, Давид Маркович говорил Вере не только о котлетах на пару, он ей много чего популярно рассказал и объяснил. И она всё запомнила, чуть погодя (уже вылетев из кабинета в коридор и запустив к доктору следующую мамашу с очередным бледным созданием) детально законспектировала.  И поняла – раз и навсегда – что всевозможные учёные регалии премудрых светил науки никогда не заменят живого умного врача с громаднейшим опытом работы. 
      Вот, именно такой должна быть семейная медицина, подумала тогда Вера. 

      Андрюшка же вскоре благополучно выздоровел, через полгода от кошмарной болячки и следа не осталось, даже рубца – чего иные медицинские работники понять не могли и даже, скажем прямо, не верили, что у пацана имелась жуткая язва в области желудка. 
      Андрюшка вскоре пошёл в школу, начал играть на гитаре и весьма приличным голосом петь, а в старших классах увлёкся историей, и в особенности китайской, причём любимым его высказыванием «из глубины веков» была фраза Конфуция что-то там об умном человеке, который категорически не может быть учёным, и об учёном, который не бывает умным. 
      Перед выпускным классом Андрюшка – теперь уже Андрей, за которым пропадали все девчонки в радиусе двух километров крупного района бывшей южной столицы России, первой столицы Украины – стрелял в школьном тире и его слегка недалёкий товарищ, играясь с малокалиберной винтовкой, случайно произвёл выстрел, и пуля попала в горло. 
 
      Андрюшка чудом остался жив, полдюжины сложных операций (из-за которых он учился на год больше остальных) сводились к
удалению десятков мельчайших осколков, и огнестрельное «приключение» осталось с ним на всю жизнь.
   
             Но это уже совсем другая история. 



                * * *      




 1 октября 2011 г., суббота, 4-е лунные сутки (символ дня –
Древо познания, «показан» труд в одиночестве – есть результат!)   








        * 
на самом деле фамилия врача была «Гильман», имя и отчество утрачены за давностью лет
(почти полстолетия, как-никак), но его врачебный опыт имеет право быть запечатлён
хотя бы в скромной новелле малоизвестного писателя!  (я так считаю…) 



                * * *      


 
         вместо постскриптума: 
"Холодная весна 14-го" после "Холодного лета 53-го": 

              Живём, увы, в бандеровской стране,
              Рабами где считают полнарода,
              Где правит бал нацистская "свобода"... 
              Цвести ли харьковской сиреневой весне?.. 



     И завершаю "коротенькой" цитатой, которая - увы! -
            звучит слишком по-современному: 

 «…Издали я видела Гранаду.  Фронт проходил высоко в горах.
Внизу лежал город, в котором фашисты расстреляли Федерико Гарсиа Лорку. 
1936 и 1837 год – целый век отделяет убийство Лорки от гибели Пушкина, но
по-прежнему, как сказал поэт, «…в поэзию стреляют без промаха…»   
 
                (из книги «Мы – интернационалисты»)   
 
            http://www.ozon.ru/context/detail/id/5518988/   


               










                в роли постПостСкриптума:



...у тёти Веры, по прошествии стольких лет, конечно же,
как, собственно, у большинства наших и ненаших "забугорных"
 граждан, обнаружились кое-какие минусы, помимо прочих...


     Например, наша семья изрядно пострадала от её
           весьма  своеобразного  "книголюбия".



Когда по школьной программе Андрею понадобился Гоголь,
   тётя Вера лихо "экспроприировала" 2 тома из нашего
  собрания сочинений, и (как Вы догадались) с концами...


та же судьба постигла  и Гарсиа Лорку, и ещё ряд книг...


 
         ...потом я спрашивал  родителей:

  "А зачем же вы ей даёте, если знаете, что?.."

           Внятного  ответа  не  получил.




Хуже всего, что печальная судьбинушка настигла
  и книжку библиотечную, за которую пришлось
          краснеть  и  расплачиваться...