10 минут

"Мне осталось десять минут до нот,
похоронного марша или победного гимна.
Любимый,
если будет дано,
выручи,
помоги мне,
а не будет - не сожалей и брось
землицы родимой горсть."
(Маня Петрухина)

Десять минут до нот.
Тика за тикой,
тихо
слёзы цедит цейтнот.
Мне ни слова сказать заведомо не дано,
завтра всё равно встретимся.
Всё равно.
Всё рАвно,
все рАвны,
всё рвано,
все раны,
язвы,
рубцы
обратятся в пристойные шрамы,
их затенит,
затянет
инородная хлипкая кожица.
Остаётся сгореть в скиту или сгинуть в ашраме,
или биться об лёд,
покуда не выловят на живца.
Наглеца,
засранца
образумят,
образуют
в кастрата
стерильными нОжницами,
или даже ножницАми,
окрутят наложницами,
окружат регалиями,
посулят золотые горы и всяческие граали.
Захвалили тебя,
захалвили,
обрыгали
да обыграли.
Выстригли образину,
свернули удобную,
убогую оригамину.
Топай,
сверкая свежеоформленной тонзурой,
да не ссы -
за подстрижку
никто не поставит шишку.
Останешься пуделем,
умилительным и беззубым.
Бездумным.
Бездна
без дна.
"Белизна".
- Безнал?
Бензол
вьётся колечками годовыми,
годовалыми.
Всё на мази,
Бензин
ворочает нашими головами.
Остался один бизон
с неспиленными рогами,
след его едва не простыл
в бессмысленном урагане
выстрелов,
остепенившихся и холостых.
Найдётся,
конечно,
ещё не облизанный Шеридан,
выше - да,
шире - да,
но я не охоч до чёрных бандерилий,
покуда меня не взвесили,
не оболванили,
не одиванили,
не обрили,
моего матадора ещё под ребро бодну.
Осунусь,
проснусь с бодуна старым рыцарем Бодуэном,
или ещё каким Дон Кихотом,
расстрелявшим свой порох по охотам да по дуэлям,
растерявшим все струны своей мандолины,
единственную целуя целую струну.
- Мессир мажордом,
вы домосед,
домажир,
мажор,
дома жёрдочка,
жена
и жор,
на речке Боржоми
кисельный персональный бережок,
диез мажор,
а у меня сплошь минор бемоль,
в ваших заплывших очах я бельмо,
совершеннейшее дерьмо,
а всё ж
передайте царю с царевичем,
королю с королевичем
и прочим боссам и бонзам,
пусть веселятся,
пока не поздно,
скоро их золотое крыльцо
завоюют сапожники и портные,
торопитесь свои мошонки набить золотыми,
напудрить носики,
заклеить мушками ненавистное всем лицо,
но знайте,
мы неустанно держим на мушке зажравшихся подлецов!.

-Они хотели "нового Митина",
просили "сменить пластинку",
чтобы как Санька Васильев,
с кучеряво-очкастой сластинкой,
скукоженной изюминкой,
чтобы липко ластился к девическому ушку,
чтобы лился сахарным шёлком сквозь игольное ушкО,
чтобы льстил и лизал,
за косушку и сладкую сушку
продал своих корешков.
Вышла, похоже, заминка,
мою пластинку
заело так,
что брызжет слюна и вываливаются кишки,
дыбом волосья увенчанной башки,
а толстогубый рот истошно заголосил.
Думали,
выточили одну из тысяч покорненьких балясин,
что поддержит ваши перила?
Вы родили взъерошенного злыдня,
я стрела робингудова,
меня заточили и оперили,
и отныне не будет ни дня
чтобы я,
с монотонностью старого Катона,
не пронзал вас словом и делом.
- Совсем офигел!
- Знайте же!
Не мытьём,
так катаньем
мы разрушим
до основания
ваш Карфаген!
Россинантище-ветер,
леденящий Борей или знойный Нот,
по Руси
меня пронеси,
мой взгляд ужасающе светел,
исполнен праведных сил,
мне осталось десять минут до нот,
ничего,
кроме лозунгов,
мне говорить не дано,
предтечи мои -
яростный Роланд и Кампеадор Сид,
продан мой Ронсеваль.
Рот не разевай!
Дуй сильней!
Я миджнур,
что воюет во имя лучшей из Дульсиней!
Побоку ночи бессонные,
я вырву из каменных ножен свою Тисону.
Не к вратам ли подвига теснят нас?!
А мне до сих пор твои пальцы
в замысловатом танце
снятся.
Жизнь,
собака,
обглодала,
да плюнула,
оставив на привязи амплуа.
Думала,
сдохну с тоски?
Как бы не так!
Время уходит,
будто вода в пески,
кровь закипает,
клокочет,
колотит в виски.
на вашу беду,
я самый раздьявольский Жозеф Фиески!

Гесперида-сестричка,
птичка-невеличка,
красный крестик,
красная звёздочка,
бойкая иголочка
меня залатай,
моя золотая.
Окропи мои раны первым
весенним дождём,
не забудь потом помянуть,
я снова и снова встаю под ружьё,
мне осталось десять минуть до нот,
мне осталось десять минут.