Ничего, кроме горсти песка...

Сын!
У меня было всё.
Сделанный из женского пара,
воспитанный в речной песочнице,
раньше я был всем.

1

У меня была молодость. Молодость – зреющее весеннее яблоко.
Горящий по пояс, выпрыгивал на мороз, по-звериному задыхался резвым воздухом, не следил за кукушкой в наручных часах, с наслажденьем вкуривал фабричный хмель, заваривал дерзкую чепуху с друзьями.
В ещё не размеченной родинками груди, в мозгу не о совести и поступках – сильное, упругое, волевое – казалось, не имеющее конца, я чуял ритм неукрощённой струны, беспокойное, в крови, злое биенье.
Что бы ни делал, от чего б ни умирал, наутро всегда подымался из праха, свежий, собравшийся твердью и силами, готовый к глупостям и неуюту.
Кто бы ни усыхал, но цвела эта молодость, а прОбили звёзды – треснул морщинами, накопил унылость, сиротливые боли, устал от радостей неуюта и хмеля.
У меня была молодость, как твоя… Молодясь, притворяясь глупым и сильным, я устал от друзей, от задорных врагов. У меня была молодость – теперь ничего.

Ничего, кроме горсти песка в ладони.

2

У меня была любовь. Любовь – зазубренное пламя внутри.
Не всегда – иногда – мне везло в любви. Чаще – влюблялся, страдал безотчётно. Глупый как птенец, не знал характеров – пытался понять, пытался объяснить – по наивности, имея дело с женщиной, меньше действовал, всё говорил.
Но птичья пора выпадает всем. Девушка, женщина – становилась моей. После ночи, когда это было не раз, и ты превращался в неустанное копьё, а кончик языка сладострастно подрагивал, и,  нагая, она мерцала у окна, я чуял, что живу, что нужен человеку.
И год ли два – и растворялось на губах, покорялось привычке и трению мыслей. От любого счастья и вожделения – я уставал, как путник в пустыне.
Много людей, какие одинаковы; много женщин, что непохожи. Но рано или поздно любая женщина превращается в призрак самой себя.
И лишь по сильным отблескам птичьих глаз мы знаем о любви, хранящейся к нам. Но я остыл от любви, что проходила, у меня была любовь – теперь ничего…

Ничего, кроме горсти песка в ладони.

3

У меня было дело. Дело – чтобы поправить мир.
Я так любил думать, занимать свой ум. Делать – с помощью рук или слов, разбирать, возводить, учиться грустить, лепить примеры, рисовать словами.
Я придумывал детские самострелы, зданья из кубиков, огороды из земли, мечтал идеи, звенел от фантазий, жалел насекомых, учил детей.
Я подбирал слова к суетливым мыслям, неумело складывал строчки в столбик, не знал их цены, обижался заранее, постигал премудрости поэтической глупости.
Но самострелы не убивали, кубики рассыпАлись, огороды превращались в землю и труд, мечты упрощались, столбенела жалость, дети вырастали и ошибались по-своему.
Слова, положенные в красивые строчки, – о прочих неудачах, разочарованиях – оказывались кривым повтореньем прежнего, спетого кем-то и более к месту.
Средь войны и торговли деловитой гордостью я остыл от дел и поэтических слов, я не знаю, зачем поправлять весь мир. У меня было дело – теперь ничего.

Ничего, кроме горсти песка в ладони.

4

У меня был я сам. Сам, желающий стать всё лучше.
Сам по себе человек – добро,  даже если вышел из звериного выводка. Я помню, как в детстве внушали о Боге: я верил в него, как в самую сказку.
Потом, средь сумерек и испытаний, не раз я чувствовал, как он есть, или то, что хранило и завораживало, убеждало в факте его присутствия.
А может, я верил в него, чтоб было куда податься, кроме правды-земли, ухватиться за шанс превратиться в зернышко, посеянное случаем средь звёзд и мрака.
Но в жизни, прИ смерти и в неверии равнО я был бы лишь недостоин, всегда был глиной с клеймом пороков, за какие стыдно или щекотно.
Моя молодость, любовь, мои увлечения охладили, состарили, разуверили. Я лучше не стал, но по ветке-ниточке вернулся туда, откуда родился…
Где уж нет меня, как будто ушёл, где раньше был сам – а теперь ничего, где начав свой путь в сегодня из прошлого, я просто весь превращён в ничего.

Я – ничего.
Теперь – ничего.

Ничего, кроме горсти песка в ладони.

5

Без глаза-присмотра у детской песочницы, в какой уже не играют дети, – мягкий, сухой, рыжий, податливый, понимающий всё и шуршащий о времени, –
я пересыпаю песок из ладони в ладонь; из ладони в ладонь – я его берегу. Как ласково, хрупко и по крупицам – он утекает сквозь пальцы, тихо крОшится…

Имея свой мир, оказавшийся пустотой, я стал ничего, но посеялся в сумерках. Я весь растворился, и теперь готовый – вернуться к тем, у кого есть всё.