Рассказы

Моя родная улица


           Лично я  с гордостью считаю себя «дитем улицы». Хотя многое изменилось с тех пор, когда я  с братьями бегала купаться к водозаборной колонке за сто метров от нашего дома по улице. Ох, и лужу же мы там устраивали всякий раз!
         А еще  могла, как заправский рыболов, подражая своему отцу, взять удочку, наживку и пойти рано утром ловить рыбу к лодочному причалу. И  ловилось! Не верите? Конечно, весь улов доставался кошке. Но все-таки! А?
       С таким же рвением, с каким  насаживала червяка на крючок, я могла оплакивать непутевых божьих коровок, упавших в воду или подкладывать под кошку кем-то выброшенных в кручу, но еще живых, слепых щенков. И спасала!
А еще по три раза на день, по поручению бабушки, я ходила в магазин, то за маслом, то за хлебом. И всякий раз с удовольствием, потому что обратную дорогу домой обязательно заедала  «морскими камушками». Это конфеты такие, с изюминкой в разноцветной глазури по 13 копеек. Пробовали?
         Ну, кто, скажите,  отпустит сейчас ребенка пяти-шести лет в магазин? А еще я… Кто я? Мама ласково зовет меня «Светик», папа – Светланой. Даже рыбацкую лодку, которую сделал из дерева, он назвал моим именем.
        Подружки, Люда и Полинка, называют меня Светой и постоянно ссорятся. Вопрос всегда один и тот же – с кем я дружу? А я дружу со всеми. И вообще, всегда и во всем  – главная – я!


Сюрприз



      У мамы сегодня  - день рожденья. Еще вчера, придя с работы,она испекла пирог и целый вечер прибирала и готовила на стол.
 Я с братьями, Славкой и Тарасиком, были не на шутку озадачены: у мамы выходило всё так быстро, тут тебе испекла, а там уже и наварила. Мы за нею не поспевали. И всё вкусное, интересное, но… на завтра!
 – Нужен  сюрприз!  – заговорщицки прошептала я на ухо старшему брату, когда мама потихоньку ушла на работу.
– Чтоб он был как подарок А чего она вчера не делала?  – задумчиво спросил у меня Славка.
 – Не сти-ла-ла! – врастяжку, так же глубокомысленно, ответил  Тарас, наслюнив палец и усердно затирая только что приобретенное пятно на штанах.
 – А-гааа,  – гордо скомандовала я старшему брату, будто первая пришла к такому выводу,   – будем стирать! Тащи ваганы!  .
      Брат, похоже, в такой подробной инструкции   не нуждался совсем, потому что, гремя и задевая стулья по всему коридору, уже волок из кладовки железные ночвы. Ох, и сообразительный же он был!
      Да и что  тут долго думать! Обычно, в ваганах  мама нас купала по воскресеньям.
В них стиралась и одежда, которая сейчас дружно висела на веранде, оказывается, еще позавчера развешенная на веревки для просушки той же мамой.
     Никого, конечно, этот факт не остановил. Мы уверенно водрузили  ваганы на две табуретки
   –  Наливай воду!  – выпалила я и побежала в комнату, схватила первое, что бросилось в глаза – подушку и суконное одеяло, и торжествующе поволокла на веранду. Одеяло было большим, путалось под ногами, но мне  всегда удавалось сделать самое невозможное, так, по-крайней,  мере, думала я о себе. Воды в ваганах было только на дне.
– Лей сверху!  – вскрикивала я, ожесточенно пытаясь намылить подушку, когда братья со стаканами, полными воды, забегали на веранду. У меня получалось плохо, потому что подушка упрямо  оставалась сухой после очередной порции. И тогда я бросила ее намыливать и принялась тоже носить воду стаканом из коридора  на веранду.
         В результате мокрым оказалось всё:  одеяло, забытое на время, и брошенное на пол в углу, мы с головы до пят, и дорога, единодушно проложенная нами в стремлении сделать сюрприз.
 Конечно же он удался на славу! Не верите? Я понимаю, для этого вам нужно было бы увидеть удивленное лицо  моей мамы. Она почему-то раньше вернулась с работы.
            С порога мама оценила всё.  Переодевая нас в теплую, сухую одежду, она приговаривала: «Апрель месяц на дворе! Хоть бы не поболели! Аж, ручки синие!"
Потом накормила  и уложила спать.


Бракосочетание

         Мой отец и дедушка были   охотниками. С охоты они всякий раз приносили то зайцев, то рыбу, то больших птиц, похожих на гусей.
       «Гагары!»  – так  однажды гордо назвал их дед,  нахваливая добычу перед бабушкой. Она села  на табуретку и начала терпеливо ощипывать птицу.
А я с братьями убежала  во двор. Конечно же, нашей новой игрой  сегодня станет «Семья и охота».
             Мы ушли в опустевшие крольчатники, широкие клети, огражденные вокруг  невысоким забором с покосившей маленькой калиткой. Когда-то здесь жили  кролики. Их можно было гладить и кормить. То же ведь «семья»! Но речь пойдет не о них.
        Полинка и Людка, входя в роль, начали заботливо собирать Славку и Тараса в дорогу, на охоту, хоть ровным счетом ничего в этом не понимали. И мне пришлось  частично экипировать братьев самой. Было по-весеннему жарко. Из дому  я принесла шапки,  резиновые сапоги и большущий охотничий бушлат. Полинка и Людка начали наперебой примерять все это на себя.
 – Отдай, не тебе, выхватывая из рук то сапоги, то шапку, рассердилась я. Они замерли,   благоговейно следя за каждым моим движением.
 – Нужно для «охоты». Это слово волшебным образом отбросило их в сторону, туда, где на крыше крольчатника томились в ожидании деревянные ружья. «Жены», кто скорее, торопились вручить реманент каждая «своему мужу». Таким образом, совершался обряд «бракосочетания».
           Но,  при таком раскладе, у меня не осталось выбора. Моим мужем  мог быть только Вовка, и только он, рыжий в конопушках, курносый мальчишка, погодок-сосед.  ( Ну, не могла же я «жениться» на братьях?!) А Вовка…Что Вовка? Ушел  на…работу. Туда ничего не надо было, ни ружей, ни сапог.
 –«Женааа! Встречай!  –  уже через пять минут закричал он, повиснув на калитке.
        Калитка отчаянно скрипнула. Я стояла, ожидая разворота событий. Но последние не внесли ясность в ситуацию, а скорее наоборот.  Потому что за этим последовало:
– Я – пьяный, ооой! –  торжественно заявил он, расшатывая в разные стороны забор.  Первой нашлась Людка, Она с места в карьер вдруг запричитала: «Ах, ты ж пьяница проклятый! Пошел спать!»
  М-даа, Вовка и без того был не охотник, а тут еще.... Ну, почему, если мой, то рыжий и обязательно пьяный?! – в сердцах подумала я про себя.
          Игра продолжения не имела. Славка с Тарасом пошли со двора на улицу, буцать мяч. О «бракосочетании», как мне показалось, было забыто.
Не тут-то было.
Вечером я случайно услыхала разговор между мамой и Тарасом:
 – Мам, Славка сказал, что, когда мы вырастим, он женится на Свете, а я - на тебе, можно?
 –  Ну, конечно, можно, - согласилась мама.

Шпионы

       С тех пор как  родители  принесли из магазина в подарок моему старшему брату школьный блестящий портфель, Славка таинственным образом стал пропадать из дому на все утро вместе с мамой.
        К этому невозможно было привыкнуть, а тем более, относится спокойно. У меня было такое чувство, будто я ищу и не могу найти свою любимую куклу Наташу.  «Первоклассник»  –  ничего не объясняло.
      Ерзаю который час, сидя на скамейке у ворот. Вот они возвращаются: мама и Славка!
          В  фуражке с кокардой и темно-синем костюме брат  похож на милиционера, а может,  капитана из телефильма.. Ооо, да он уже почти до маминого плеча! Серьезный.   Не-у-лыб-чи-вый.
 – Ну, как ты?  –  тихо спрашиваю я, поравнявшись с братом.
 – Порядок,  –  глядя перед собой, коротко отвечает он.
  – Так, переодеваться, мыть руки и кушать, – радостно сообщает мама.
Обедаем молча, (и когда такое было)?! Наморщив лоб, брат идет в свою комнату.  Я  – за ним следом.
      Кладет портфель на  письменный стол, открываа-ет! Аа! Сейчас все станет ясно!
 – Так, что по арифметике?  – вдруг спрашивает мама. А он книжку достает и листает, показывает. На меня – ноль внимания, вроде  вовсе нет!
– А что по каллиграфии? Показывай. Понятно.
 – Шпионы какие-то!  – думаю я, стоя у брата за спиной, припоминая про себя недавний мультик. И прихожу к заключению:  «Они там все были чужие. А тут – мама улыбается Славке. Свои же?! …И старше-то он меня, всего ничего, на десять месяцев. Ничооо! Ну, не знаю Я такой игры…Пускай не очень-то важничают. …
     Все равно,  разберусь!
     Шпионы.


Учительница

    И разобралась!
   Просиживая рядом  с братом за уроками, поняла, что он читает.
 – Алфавит выучить надо, –   как-то авторитетно заявил он мне.
– А что это?
 – Вроде азбуки Морзе. Ну, там точки-тире всякие. Немножко по-другому, конечно, но все равно интересно. Помнишь, как мы в кораблекрушение играли?
     Старшему брату я верила на слово. И теперь каждый день, то со Славкой, то с мамой рисовала буквы,  складывала и читала слоги. Потом получались слова
«Азбука Морзе» далась мне легко. Я стала проситься в школу, надоедая маме своими постоянными вопросами: «А у меня будет  фуражка с кокардой? А портфель?»
      Она не торопилась  с ответом, поэтому обязательные атрибуты  появились нескоро.
     Но все-таки однажды утром, нарядную и восторженную, в белом фартуке, коричневом платье с манжетами, меня повели в школу.
   Обойдя длинный, трехэтажный дом с зелеными стенами, мы вошли в украшенный шарами и флажками, двор.  Посредине стоял  стол, покрытый красной скатертью. Рядом толпились люди, поздравляя друг друга.
– Вот моя Светочка… Усенко, – сказала мама  высокой тете с пышными белыми волосами.
 – Очень рада! Первый А. Становись в строй.
  – Как фея из «Золушки»! – заключила я, разглядывая ее блестящее платье.
Потом мама со Славкой куда-то делись, а меня оставили стоять возле тети «Феи» . Та, плавно прохаживаясь вдоль шеренги мальчиков и девочек,  принимала букеты цветов от родителей,  и говорила, улыбаясь, «спасибо».
 .– Это Валентина Николаевна, твоя учительница, – вдруг услышала я и повернула голову. Из-за спины большущего, кудрявого дяди с букетом меня любопытно разглядывали глаза (в очках!).
 – Таак! Вячеслав… Шатик прибыл, 1-й А,  – сказала тетя «Фея». Погладила по голове мальчика,  и поставила со мной рядом. По площадке широкими раскатами грома  хороводила  песня.
 – Как тебя зовут?  –    прокричала я в ухо соседу.
 – Слава,  – испуганно ответил он.
 –  Так зовут моего брата! – гордо сообщила я.

      Вдруг стало тихо. Все расступились, как по команде. Стоя у стола, дяди и тети говорили о школе в микрофон. Ветер ронял  звуки, разбрасывая   слова  по всему двору. Я наблюдала за постоянным движением разноцветных  шаров. Как живые!
 – Позд- рааа- ляаем! – пел красный.
– В доо –рый пууть! – продолжал, вздрагивая от кашля, голубой!

      Потом снова грянула музыка. Толпа зашевелилась, стройный, шумный поток  понес  всех нас вдоль зеленых стен к дверям школы.
       Я удивленно вертела головой во все стороны. И вдруг! Позади себя, совсем близко  увидела знакомое лицо. Да это же…
 – Маа-ма! Ма –маа!  Радостно крича, я бросилась к ней! Она спокойно взяла меня за руку и завела в открытые двери. Потом – в большой  класс. Туда, за нами  еще зашли дети. Каждому она показала место за партой. А меня усадила недалеко от себя.
– Здравствуйте!  – сказала вдруг моя мама. Я – ваша учительница, Людмила Павловна. Сегодня вы стали учениками 1- Б…
     Вдруг открылась дверь. На пороге стояла белокурая, с раскрасневшимся лицом, «Фея».
– Людмила, Света не у тебя? – тревожно спросила она.
– У нас, у нас,  – улыбаясь, ответила мама, отдавая меня. Иди, дочка.
Я покидала классную комнату, онемевшая от восторга:
 «Моя  мама – учительница!»


На уроке биологии

Вы только не подумайте, что я хочу сказать что-нибудь плохое о самом счастливом времени в жизни каждого подростка.
Прошло столько лет! Почему-то вспоминается всякая чушь, наши первые, неумелые пробы  «подшутить».
В глубине души, я с трепетной благодарностью думаю об учителях и школе.
                ***
             Однажды Элла Сафроновна, наша биологичка,  вошла в класс и с дверей решительно заявила: «Запишите тему сегодняшнего урока: «Скелет человека и его особенности.»Урок обещал быть веселым.
Весь класс, как одна душа,  охнул. А Зойка с третьей парты хихикнула:"Амёба» заинтересовалась двуногими". (Так еще в пятом классе мы прозвали нашу учительницу, хотя Элла Сафроновна, маленького роста полнотелая брюнетка,  с прической «Бабетта идет на войну», скорее создавала впечатление  вуалехвоста, аквариумной рыбки, нежели инфузории.Туго закрученная на ее макушке "гулька" волос  настороженно покачнулась  в ответ.Учительница, казалось, не расслышала комментариев к теме и строго продолжила: «Будучи твердым остовом, скелет (от греческого “скелетон” –  “высушенный”) выполняет различные функции …»
Внезапно  дверь в класс открылась.  В комнату, не здороваясь, тихо вошла завуч, невозмутимо оглядывая стены и оторопевших сорванцов, тихо проплыла по ряду и села за последнюю  парту. «Амеба» провожала ее испуганным взглядом. И  вдруг завершила воцарившуюся паузу, воинственно вильнув " гулькой" из стороны в сторону:
" Шатик, к доске!"
 Славка, худенький, длинноногий подросток, умоляюще посмотрел  на нее, потом на товарищей, всем своим видом говоря: « Не надо!» Но Элла Сафроновна была непреклонной. Искренне желая успокоить, повторила: «Шатик, у  нас нет по данной теме таблицы скелета, поэтому помоги нам всем, дружок».
Мой оторопевший сосед послушно поплелся к доске.
А учительница продолжила, торжествующе поглядывая на Славку: «В скелете человека различают: осевой и периферический. Осевой скелет состоит из черепа, позвоночника и...» И  умолкла. Подойдя ко мне, приподняла и дала  в руки указку. Подталкивая меня к Славке, победоносно взглянув на завуча, произнесла:
» А сейчас Света Усенко покажет нам … че-реп…, позвоноч-ник и.. груднуу-ю клеетку.»
Ноги не слушались Рука с указкой онемела. Я чувствовала на себе  Славкин страдальческий взгляд. Какая уж тут  указка?! На счастье, Элла Сафроновна отвернулась.
В классе стояла напряженная тишина.
 – …Скелет головы состоит … из плоских, неподвижных костей,  –  уже декламировала Амеба, глядя на нас.
 – Эт-тоо . ккаак  покказывать?  – заикалась я.
Учительница понимающе наклонила голову и довершила объяснение:
 «Единственная подвижная кость черепа – нижняя челюсть.» Она снова испытывающе посмотрела в мою сторону. Я – на Славку.  Он вдруг широко открыл рот и страшно выпучил  глаза.

Указка выпала у меня из рук и громко ударилась об пол. Класс взорвался хохотом. А я расплакалась и выбежала за дверь.

Труд! Мир! Май!

Обычное майское утро. Ах, как пахнет сирень в нашем дворе!
        У меня всё, как всегда: неизменная стометровка по шоссе за домом в сопровождении теперь обязательной спутницы, Буси, маленькой собачки, пинчера. Но речь не о ней. Бегу и слышу: «С праздником, Света!»
        1 Мая – запах далекого доброго времени! Наша семья собирается на парад. Сегодня я с моими братьями пойду в  школьную колонну с мамой. Отца еще нет после работы. Он прямо с ночной смены будет на площади вместе со своей бригадой. А после мы все встретимся дома… На столе остывает компот с пирогами, заполняя все комнаты теплым благоуханием детства!

      Рабочая майская колонна. Нормировщица, Вера с пакетом красных «гвоздик» деловито прикалывает  ленточки на грудь рабочим. Здесь же раздают и надувают  разноцветные шары!  Пробует меха баяна Володя, старший оператор.
–  Давай нашу, «Катюшу»,  – просит отец. Я стою рядом, уже с «гвоздиками» и с воздушным чудом в руках. Красный, голубой и желтый  трепещут на ветру, задевая голову и плечи. Кажется, они танцуют под музыку:
                «…пусть он землю сбережет родную,
                а любовь Катюша сбережет!»
     Я, словно воробей, прижимаюсь к плечу старшего брата. Он – всегда серьезный, спокойно воспринимает эту праздничную кутерьму, громкий смех и песни.
      Внезапным залпом  грянул марш. Люди спешно строятся в ряды за знаменем завода. Много, очень много красных флагов и веток бумажных цветов яблони. И вот колонна уже плывет в этом половодье радости весны и огромного, как трибуна, счастья.
      Почему,  трибуна? Она – в центре площади, красная, увенчанная портретами. Одного из них я знаю, это – Ленин! Я машу ему рукой, это  он кричит:
 –Да здравствуют советские металлурги! Ура!
 – Урааа!
– Даёшь сверх плана!
 – Урааа!  – Катится над многолюдной площадью вместе с «Катюшей» лихо отплясывающей по ходу колонны мимо трибуны.
 «Труд! Мир! Май!»  – читаю  вслух.

    Только сейчас, за давностью лет, я до конца понимаю смысл этих слов.
Труд, Мир и Весна – у каждого в душе.
И, пожалуй, то самое главное, что нужно человеку для счастья:
труд, мир, май …

И была бы... Победа!

            9 мая –День Победы, в мою память вошел особенной  кутерьмой. Мои отец и мама купили хазяйство в селе Шульговка, славном парниками, и разведением скота.
            Всю жизнь родители прожили в городе, а тут, на тебе – дача! Хоть «дачей» это место назвать было трудно. Да никто ее так и не называл. После перестройки и упразднения «союза» отец не принял душой новое время. Всё рушилось на глазах.
            В прошлом,  прокатчик, уважаемый на заводе, а еще раньше, студент философского факультета Ленинградского университета, он не находил ничего общего с сельскими жителями.
           Да…90-е, шальные. Представьте себе человека, знающего наизусть Маяковского и Данте, настольной книгой которого была «Теория эстетичеческих искусств» Иоффе…Представили? Так вот, загнанные ежедневным тяжелым трудом, активно пьющие по причине желания поскорее забыть, как болят руки и ноги от работы, односельчане, не были для него интересными собеседниками. Он радовался приезду профессора по технологии машиностроения, Сергея Ивановича Морозова, с многочисленными внуками и там, в их компании, отводил душу.
          Конечно, хотелось и ему хоть через забор, а поговорить с соседом. Да тот, на беду себе, не больно разговорчивый был, со своими причудами.И взялся, как праздник какой, подзывать к забору моего отца.
– Ты ж , Юрка, комуніст? Всі ви – комуняки –  запроданці американські, христопродавці, сталінці прокляті…
           Ну, и в таком духе. На каждое «словоизвержение» у отца нашлось бы много аргументов. В последнее время, он почему-то просто стоял и слушал. Но однажды заплакал, мама увидела, спросила и поняла все. Он никогда не жаловался.
На моей памяти от своих оппонентов он оставлял только мокрое место. А тут…слезы.
           День Победы! Ярко светит солнце, бегу в магазин, покупаю любимый батин коньяк «Десна» и – на автобус, а там – через поле, четыре километра и –  дом, теперь их дом.
          Отец стоит у ворот, я вижу его издалека, машу рукой.  И вот мы уже идем через поле, на наш клинышек, (краешек огорода, не вспаханный трактором, Там деревья и кусты одиноко приютились на бровке.)
– Давай присядем, дочка,  – говорит отец, закуривая мной привезенную  «Приму».
Мы будем долго сидеть здесь, и разговаривать обо всем на свете: о школе, учениках, сложной программе; семье, моих детях. Отец поинтересуется всем. И на все у него всегда можно спросить совета. Он расскажет, что собираются сеять, и почему не наточена коса, о мышах в сарае, и семенах, которые просятся в землю.
       Я приехала и заметила, что отец неразговорчивый, грустный. Потом мама рассказала мне в чем дело. В один миг меня сорвало с места. Я побежала в огород, за дом, еще не зная, что сделаю. И вдруг увидела: сосед, который взялся обижать моего отца,  спокойно ведет на поводу двух козлят с выпаса. И … полетела к нему навстречу, наперерез.
– Что ж ты, до седых волос дожил, а ума не нажил? Чем же тебя так советская власть обидела, что ты решил, что и управы на тебя нет? Не трожь моего отца, а то спать ляжешь ночью, а утром не проснешься, – выпалила я.
       И столько ярости, видно, у меня было в глазах, что дядька аж присел, оттащил обступивших меня коз и…молча пошел прочь. А под утро – из дому не вышел?! Говорили потом, захворал.
       Но дурную привычку – бросил.
…иногда сейчас так хочется подняться и со всех ног бежать на обидчика.
    Их много, сейчас под разными личинами развелось: то тебе президент, то  депутат, а то и просто бюрократы… Крикнуть то, что деду, выжившему из ума, кричала на поле, Может и не проснулись бы утром, а?
        И была бы … Победа…

Последнее желание

Чем дальше время отодвигает от меня  в памяти тот день, тем ярче за давностью лет беспечной жизни проступают штрихи  драматических событий, то пугая, (:»Как же я смогла…?!») то даруя необычайной гордостью за содеянное.
            Мой отец, Усенко Юрий Иванович,  после того, как  я вышла замуж, частенько спрашивал меня: »Дочка, ты ж помнишь, что ты – Усенко?»  Думала, что это по той причине, что он не одобрял мой брак, хотел, быть может, чего-то большего для меня?    Теперь я понимаю, почему он так говорил.
            Тогда мои родители поселились в Шульговском хуторке из пяти хат, под интересным названием Судивка. Старожилы рассказывали, что когда-то на этом месте односельчане наказывали проворовавшихся соседей. В общем, название поселения произошло от слов «судное место».
            К тому времени наша машина уже не подлежала ремонту и на рынок, за продуктами в город отец ездил с соседом, Виктором, щуплым, маленького роста селянином, на его стареньком запорожце. Мужики любили,  сделав все покупки и нагрузив доверху машину, взять  на дорожку в ближайшем магазине бутылочку водки и распить ее под абрикосом на Шульговском повороте. А потом батя садился за руль! О! Как он водил машину?! Разве какой-нибудь наездник на коне мог бы потягаться с ним мастерством и сноровкой?! Как лучший прокатчик металлургического завода! А он был таковым! Видели бы вы его «за штурвалом» прокатного стана? А я видела! Нужен, оказывается, особый глазомер, чтоб откатать полосу ровно без извилин.
           Так вот,  после «посиделок» под абрикосом, на «полном скаку» он гнал машину по дороге, через лес, а потом, с разгона,  загонял в гараж. Ворота водилы оставляли всегда открытыми до возвращения. Всё так было и на этот раз: "без промаха» поставил машину.         
           Да только после  заболел. Отравился водкой, видно, паленая была. Четыре дня ничего не ел, рвал, и мама отправила его ко мне, в город с запиской:» Спасай, батю, дочка!» Я вызвала врача. Пришла наша участковая, Мелентьева. Осмотрела отца, грудь, живот и сказала тихо вслух, будто с собой разговаривала: «Вот тут у него, словно коробочка какая-то, твердая, и направила нас в больницу. А в больнице взяли анализы, рентген и определили: опухоль.
          Для меня это было ударом по голове! Если бы вы видели моего отца?! Он выглядел внешне, на семьдесят первом году жизни, не стариком, а молодым мужчиной! Любой парень мог бы позавидовать его крепкому загорелому телосложению, безукоризненной ясности речи, мгновенной реакции, а тут: «Обречен!»
        Ему сделали операцию,  вырезали прямую кишку и сказали, что проживет три- четыре дня от силы. И оставили в больнице. Я подумала, что не могу бросить батю одного в таком положении. Этот человек, всякий раз,(а сколько было таких «разов»!) первым бросался на помощь мне и каждому близкому. Спала рядом с ним на соседней койке в его отдельной палате, пыталась кормить.
        Зачем врачи поместили отца в одиночную палату?! Он не кричал. Ничего не просил. Когда начинал стонать, я бежала к врачам, просила, чем-нибудь облегчить боль.
И вдруг однажды утром он проснулся и встал, держась за поручни кровати, улыбнулся и попросил… зеркало?! Сказал, что хочет побриться! Я бегала по всему отделению в поисках зеркала. Мужики дали, какое было, маленькое. Он, сидя, по-хозяйски, медленно, выбрился начисто, а потом уснул спокойно, с улыбкой.
         На работе мне дали неделю «за свой счет», и дальше я в больнице находиться с ним не могла, а бросать одного не хотела. Пошла к врачам и попросила перевезти  домой.
Они в ответ только приговаривали: «Да что вы с ним будете делать! Он же…!» Но я решила: «Пусть дома, в родных стенах, рядом со мной и мамой…!» И перевезли.
      

      Часть II

            На бледном лице отца блеснула улыбка, когда он, опираясь на руки племянника, вошел в квартиру. Мы его искупали. Мама, которой я так ничего и не рассказала о диагнозе, пыталась его кормить. Он ничего не ел.
На следующий день  она радостно встретила меня, вернувшуюся с работы, и  с надеждой объявила: «Ты знаешь, дочка, папа кушать попросил!» Он арбузов хочет! Мы много их наквасили в этом году в бочках в погребе!»
            Я бросила сумку. Наскоро переоделась и, сказав маме: « Я привезу! Я сейчас ему привезу», побежала на остановку автобуса.
             Вечерело! Было около четырех часов дня, а последний автобус на Шульговку отправлялся в начале шестого. Нужно было спешить.
            Декабрьские сумерки стремительно сгущались. Казалось, что автобус едет слишком медленно. Перед глазами стояло доброе лицо отца в ответ на моё: «Я привезу тебе наших арбузов, пап! Ты подождешь?»
          Я вышла на Шульговском повороте, дальше автобус не вез, нужно было идти пешком  четыре километра по шоссе, через лес.
          Посмотрела на дорогу: ни единого огонька. Долгие, едва очерченные тени деревьев ползли к моим ногам, еще шагов десять и я – в абсолютной темноте! Ничего не видно, хоть закрой глаза, хоть смотри. И я подняла голову вверх. Оказывается, есть луна! Ух,   какая большая! Она выбралась из-за тучи и решила  вместе со мной пройти эту дорогу!
Я остановилась и спросила у темноты:
 – Он дождется меня?»
– Да-ааа! – слышала я  ответ в шуме ветра.
– Он будет жить?
…, – ночь молчала. Луна, испугавшись допытливой попутчицы, спряталась за  черную пелену туч. А мне так хотелось говорить, хоть с кем-нибудь, но  было не с кем.
Ветер усилился. Сорвался мелкий колючий дождь. Кусты и деревья слились в какие-то жуткие, безразмерные стены с двух сторон, которые мокрым живым полотном набухали, растягивались, принимая чудовищные позы, трещали и ухали, выплевывая на меня брызги и обливая с  головы до пят.
       И я запела! Сейчас я понимаю, что со страху, но тогда была просто одержима желанием осилить эту дорогу.

«Спой песню, как бывало, отрядный запевала,
А я ее тихонько подпою,
И молоды мы снова, И к подвигу готовы,
И нам любое дело по плечу!
Раз-два!» – выкрикивала я, командуя сама себе. Песня кончалась и тогда я начинала ее снова и снова:
«… Я теперь вспоминаю, как песню, пионерии первый отряд…»
… и страха не было.
 –А-аааа! – раздался оглушительный крик. Кричал мужчина, где-то со стороны лесных зарослей. Я, не останавливаясь, шла вперед, бежать, прятаться было некуда. Вдалеке забрезжили какие-то желтые огоньки, и я заметила, что  в метрах ста от меня дороги не видно - черное пятно.
Внезапно  из лесу  на шоссе выскочила фигура человека, оглянулась и побежала мне навстречу. Я шла вперед.
        Со мной поравнялся мужчина и пошел рядом, затараторив испуганно:
 – Кабан! Грузовик поломался, мотор заглох. Мы с товарищем вышли и начали чинить, тут – кабан! …Друг полез на дерево,  я побежал…
 Он умолк, наверно, разглядывал меня:
– Далеко село? А вы куда?
Я, не останавливаясь и не поворачивая головы, боясь увидеть еще что-нибудь более страшное, коротко ответила:
 – Отец помирает. Последнее желание выполняю.
И без паузы: «А до села – метров сто уже осталось, там трактор можно попросить или тягач какой. Мы пошли рядом молча.
          Я была совершенно мокрой, когда добралась до нашего дома, отыскала ключ от подвала, но дверь упрямо не поддавалась, разбухла что ли?
 Пошла к соседям. Они испугались, увидев меня ночью на хуторе, стали спрашивать об отце. Я все рассказала и люди помогли, отца очень уважали. Сельский паренек Сережка пошел со мной и в два счета открыл дверь, я набрала арбузов.
Переодели, накормили. А утром, на тракторе подвезли к Шульговскому повороту. А там я поймала раннюю попутную машину.
Отец дождался меня, не спал всю ночь, все спрашивал: «Света вернулась?»…
……………………………………………………………………….
          Живу и помню, я – дочка Усенко Юрия Ивановича, моего отца,  Почетного металлурга Украины, прокатчика, садовода, огородника, строителя, рыболова и охотника, еще, участника  Великой Отечественной войны.
Светлая ему память!