Ксения Некрасова. А земля наша, Прекрасна!

КСЕНИЯ АЛЕКСАНДРОВНА НЕКРАСОВА

-«А ЗЕМЛЯ НАША ПРЕКРАСНА!».
Это её вторая книга
(вышедшая через несколько дней,
после её похорон.)

Для русской литературы фамилия Некрасов знаковая
– и Николай Некрасов,
и Виктор Некрасов,
 но Ксению Некрасову знают меньше,
даже на ее родине это имя известно не всем.

Она не лепетала глупости,
 А резала правду в глаза!
 Её называли юродивой,
Но сумасшедшей она не была!
   Евгений   02.03.19.

У Бориса Слуцкого была одна строчка в стихотворении,
посвященном Ксении Некрасовой:
«Какие лица у поэтов».

На столе открытый лист бумаги,
чистый, как нетронутая совесть.
Что-то запишу я,

-в памяти моей
Почему-то первыми на ум
идут печали.

Но проходят и уходят беды,
а в конечном счёте остаётся
Солнце, Утверждающее Жизнь.

– У нее совершенно не было депрессивных стихотворений
– она их или уничтожала или не писала в таком состоянии…
– Да, она считала такое состояние противопоказанным поэзии.
 Она нередко испытывала это состояние, но в стихи не допускала.

«О мой талант…»

О мой талант,
дай силу мне
мой тяжкий труд
окончить до предела.
Не отнимай всепокоряющую кисть,
дай искренность в словах,
дай правду жесткую в чертах
людей и подвигов,
что выну из души.


Когда стоишь ты рядом,
я богатею сердцем,
я делаюсь добрей
для всех людей на свете,

я вижу днем –
на небе синем – звезды,
мне жаль ногой
коснуться листьев желтых,
я становлюсь, как воздух,
светлее и нарядней.

А ты стоишь и смотришь,
и я совсем не знаю:
ты любишь или нет.


На сосновом табурете
блюдце чайное, как море,
с голубой водой стоит.
Ходит по морю синица
За окошком снег идет  –
птица в комнате живет.

Из детства

Я полоскала небо в речке
и на новой лыковой веревке
развесила небо сушиться.
А потом мы овечьи шубы
с отцовской спины надели
и сели
в телегу
и с плугом
поехали в поле сеять.
Один ноги свесил с телеги
и взбалтывал воздух, как сливки,
а глаза другого глазели
в тележьи щели.
Ну, а я посреди телеги,
как в деревянной сказке, сидела.


Слепой

По тротуару идет слепой,
а кругом деревья в цвету.
Рукой ощущает он
форму резных ветвей.
Вот акации мелкий лист,
у каштана литая зыбь.
И цветы, как иголки звезд,
касаются рук его.
Тише, строчки мои,
не шумите в стихах:
человек постигает лицо вещей.
Если очи взяла война –
ладони глядят его,
десять зрачков на пальцах его,
и огромный мир впереди.


Ночное

На земле,
как на старенькой крыше,
сложив темные крылья,
стояла лунная ночь.
Где-то скрипка тонко,
как биение крови,
без слов улетала с земли.
И падали в траву
со стуком яблоки.
И резко вскрикивали
птицы в полусне.


Ярослав Смеляков, 1964

Что мне, красавицы, ваши роскошные тряпки,
ваша изысканность, ваши духи и белье? –
Ксеня Некрасова в жалкой соломенной шляпке
В стихотворение медленно входит мое.

Как она бедно и как неискусно одета!
Пахнет от кройки подвалом или чердаком.
Вы не забыли стремление Ксюшино это –
платье украсить матерчатым мятым цветком?

Жизнь ее, в общем, сложилась не очень удачно:
пренебреженье, насмешечки, даже хула.
Знаю я только, что где-то на станции дачной,
вечно без денег, она всухомятку жила.

На электричке в столицу она приезжала
с пачечкой новых, наивных до прелести строк.
Редко когда в озабоченных наших журналах,
Вдруг появлялся какой-нибудь Ксенин стишок.

Ставила буквы большие она неумело
на четвертушках бумаги, в блаженной тоске.
Так третьеклассница, между уроками, мелом
в детском наитии пишет на школьной доске.

Малой толпою, приличной по сути и с виду,
сопровождался по улицам зимний твой прах.
Не позабуду гражданскую ту панихиду,
что в крематории мы провели второпях.

И разошлись, поразъехались сразу, до срока,
кто – на собранье, кто – к детям, кто – попросту пить,
лишь бы скорее избавиться нам от упрека,
лишь бы скорее свою виноватость забыть.


Ксения Некрасова: юродивая от поэзии.

Над Ксенией смеялись, потому что она носила бедные платья.
У нее умер муж. Она жила впроголодь и не имела своего угла.
(Она получила свою собственную комнату за несколько недель до смерти,
но пожить там не успела – ее жизнь закончилась 17 февраля 1958 года.)

 Через несколько дней после ее похорон вышла вторая книга стихов.
 Первая книжка называлась «Ночь на баштане»,
вторая
– «А земля наша прекрасна!».

Отважиться на такое простодушное и искреннее признание,
 наверное, сегодня не каждый сможет…

 
В ХХ веке сложилось условное представление, каким должен быть поэт,
 – с одной стороны, книжное,
с другой – бюрократическое:
Союз писателей – это не что иное, как министерство литературы.
 Как в любом министерстве, там работали люди талантливые и бездарные,
те, кто родились поэтами, и те, кто сами себя поэтами назначили.

Вот одна из рецензий из такого «министерства»:
-«Надо призвать к ответственности,
товарищей, которые вводят в заблуждение нашу общественность,
 относительно Ксении Некрасовой.
 Они издеваются над ней самой, ведь творчество ее в целом,
 не будет в обиду сказано, законченный образец графомании».

Но возникает вопрос: а что такое нормальность?

С точки зрения тех, кто писал отрицательные отзывы на ее стихи,
она была ненормальной, и стихи – ненормальными.
Почему ее многие боялись – она приходила на писательские,
 поэтические собрания
и могла прямо сказать:
«А ты что в президиуме сидишь?
 Стихи-то у тебя плохие!
 Почему ты нами, поэтами, командуешь?»

Это нормальность или ненормальность?
С точки зрения человека, привыкшего к определенному этикету,
это ненормальность.
 Но с тем, что она говорила, многие соглашались,
 потому что это была правда,
 но из-за разных обстоятельств таких вещей сами не говорили.

А когда Ксения Некрасова пыталась вступить в Союз писателей,
 Михаил Светлов дает ей рекомендацию, отталкиваясь от первой книжечки ее стихов:

«В книжке Некрасовой всего тринадцать небольших стихотворений и маленькая поэма, и нет ни одного стихотворения, в котором читателю не явилось бы что-то светлое и чистое, а пейзажи иногда просто поражают. В них природа не только переливается своими необыкновенными красками, в них еще видны непосредственные, подкупающие нас отношения к этим краскам. Если выразиться театральным языком, то сверхзадача всего творчества Некрасовой – единство природы и человека.
 У нее цветы, как люди и люди, как цветы».

И после этой характеристики поэзии Некрасовой Михаил Светлов делает естественный для него, поэта, вывод: «Принимая Ксению в Союз, мы приобретаем талантливого товарища, у которого есть такие душевные достоинства, которых мы бываем лишены.
 А членский билетик поможет ей продолжить работу
 и облегчит ее весьма трудное бытовое положение».
 Но в Союз писателей ее так и не приняли.

Она так хотела попасть в Союз писателей,
 а когда не приняли – умерла от горя…
Душа её перестала слушаться.
Самое главное
– она сама была уверена, что она поэт.

К счастью, находились люди, которые ее поддерживали:
тот же Николай Асеев, представляя ее самые первые стихи,
понимал грядущие упреки в том, что стихи сыроваты
– у нее нет в стихах привычной для поэзии рифмы,
особенно для советской.
 У человека, литературно не слишком изощренного,
первый признак стихотворения – наличие рифмы.

А она могла рифмовать, а могла и отказаться от рифмы в одном и том же стихотворении, или писать вообще свободным стихом.
 Но в поэзии главное – образное, самостоятельное освежающее мировосприятие.

Сегодняшняя западноевропейская поэзия уже во многом от рифмы отказалась,
 но поэтов во Франции, Чехии, Польше меньше не стало.

Но Некрасова имеет наши родные русские корни,
 ведь «Слово о полку Игореве» – это тоже поэзия.
 Для меня в Некрасовой главное свойство – это ощущения человека,
 который первым на земле себя почувствовал поэтом.
И это чувство диктует строчки многих стихов Некрасовой.

Без подражания, сама по себе

– Нет-нет! Любой поэт с чего начинает?
 У Давида Самойлова есть строчка: «Начнем с подражания».
 Практически все поэты начинают кому-то подражать.
 Совсем недавно вся русская поэзия переболела подражанием Бродскому.
 Были периоды, когда многие начинающие «пастерначили», «мандельштамили».
Женщины-поэты подражали Ахматовой и Цветаевой.
А у Некрасовой невозможно назвать литературных предшественников,
она сама по себе.

Во время войны она оказалась в эвакуации в Ташкенте, а до этого, если верить ее биографам, эшелон, на котором она вместе с мужем и маленьким ребенком добиралась, оказался под бомбежкой. Муж был контужен, и сошел с ума потом, а сын погиб.
И она несколько дней шла пешком до Ташкента…

В Ташкенте нашлись хорошие люди, из Академии наук, заботились о ней,
а потом опеку над ней взяла Анна Ахматова.
  Анна Ахматова говорила, что она «знала двух женщин поэтов
– Цветаеву и Некрасову».
 
И когда Ахматова заботилась о Некрасовой,
это многих из окружения Ахматовой
удивляло и даже возмущало.

Ксения Некрасова дала одну из самых точных характеристик того времени,
в которое ей выпало жить
 –ни у кого из современников, поэтов, не было таких признаний:

ХХ век
конца сороковых годов
стоял – налитый до краев
свинцовой влагою трагедий,
хотя и кончилась война.

Если взять конец ХХ столетья
 и разломить его посередине,
не клеток нервное сплетенье
мы обнаружим в сердцевине,
а металлических кристаллов
остроугольные сцепленья.
Быть может, непосредственность души
 обильем воли заглушили.

Очень точный диагноз недуга всей человеческой цивилизации середины-конца ХХ столетия.
Ведь многие жили радостной мыслью: одержали победу, жизнь будет прекрасной,
 а здесь другое ощущение.

Непосредственность или неряха?

Некрасова сегодня дорога тем, что ее стихи являют нам «непосредственность души».
 Русское слово «непосредственность», с одной стороны, говорит об искренности, сердечности,
а с другой – она «не посредственна», содержательна, уникальна, наполнена смыслом.

– Не все ведь смогли увидеть в ней эту непосредственность:
например, Лидии Чуковской она показалась хитрой, неприятной,
 другим Некрасова казалась сумасшедшей, идиоткой, неряхой.
Сейчас сказали бы «бомжиха»
 – ходит по людям, живет, неизвестно как.
Это маска была на ней?

– Это не маска:
 за бытовым человеком, поэта бывает очень трудно увидеть.


Евгений Евтушенко
1965

Я никогда не забуду про Ксюшу,
Ксюшу,
похожую на простушку,
с глазами косившими, рябоватую,
-в чем виноватую?

Виноватую
в том, что была рябовата, косила
и некрасивые платья носила…
Что ей от нас было, собственно, надо?
Доброй улыбки,
стакан лимонада,

да чтоб стихи хоть немножко печатали,
и чтобы приняли Ксюшу в писатели…
Мы лимонада ей, в общем, давали,
ну а вот доброй улыбки –
едва ли,
даже давали ей малые прибыли,
только в писатели Ксюшу не приняли,

ибо блюстители наши моральные
определили –
она ненормальная…

Люди,
нормальные до отвращения,
вы –
ненормальные от рождения.
Вам ли понять, что, исполнена мужества,
Ксюша была беременна музыкой?

Так и в гробу наша Ксюша лежала.
На животе она руки держала,
будто она охраняла негромко
в нем находящегося ребенка…

Ну а вот вы-то, чем вы беременны?
Музыкой, что ли,
или бореньями?
Что вы кичитесь вашей бесплотностью,
люди,
беременные бесплодностью?

Вам не простится
за бедную Ксюшу.
Вам отомстится
за Ксюшину душу.

В январе этого года Ксении Александровне Некрасовой
исполнилось бы 105 лет.

На столе открытый лист бумаги,
чистый, как нетронутая совесть.
Что-то запишу я,

-в памяти моей
Почему-то первыми на ум
идут печали.

Но проходят и уходят беды,
а в конечном счёте остаётся
Солнце, Утверждающее Жизнь.