убытие...

Ещё один обычный день настал
среди других таких же монотонных будней.
Подслеповатый взгляд в окно: а там ещё безлюдней,
чем в этот час в другие дни. Квартал,
под знаком лени воскресенья,
досматривает сны в лучах осенних.
Октябрь, тёплый, как всегда,
длит щедро дни цветочных грядок:
пестреют астры вдоль ограды,
воркуют голуби, и суетятся воробьи на проводах…

Осталось несколько недель до переезда.
Что будет дальше – ясно и известно:
квартира продана, и бесполезно
о том, что сделано, жалеть,
скорбеть о возрасте, болезни и судьбе.
Всё решено, и дети забирают жить к себе.
Листок убытия  - на кухонном столе…

Да, стол! - Там, где-то в блюдце, под салфеткой,
должна лежать зелёная таблетка…

В прихожей горы из пустых коробок -
финал всех предыдущих, некогда покинутых, квартир.
С чего начать? С так называемого гардероба? –
Так даже стыдно брать! Всё старое, заношено до дыр,
лишь память дышит в каждой нитке, в каждом лоскутке.
А новое, что всякий раз привозят дети,
покоится в забытом сундуке -
все вещи новые, но нет желания надеть их…

Ну, что, сложить одежду на кровать
и перебрать…
Здесь каждая застиранная старая вещица
была нужна и ведала, что с кем случится,
и знала, что такое «перелицевать»…
В коробку всё… Туда же выцветшие брошки,
ещё колечки, бусы и серёжки –
о Тоне память.  Может быть, сгодятся внучке –
дешёвые пластмассовые штучки.
Туда же запонки, подарок от соседки…

О! Нужно же найти зелёную таблетку!

На кухню можно и закрыв глаза дойти -
знакомые углы ведут до белых крашеных дверей. 
Но вот сервант  на полпути,
с прозрачной дверцею, за ней -
семейной жизни раритеты:
фигурки, в рамочках портреты.
В шкатулке юбилейные монеты,
теперь не стоящие и полушки.
Как часто в жизни приходилось
всё важное разменивать на безделушки: 
тогда лишь горстка мелочи для главного годилась…
В мешочке небелёного холста –
истёртые бочонки деревянного лото,
но не воскликнет больше здесь никто:
«две барабанных палочки», «туда-сюда», «полста»…
А вот бутылка из-под рижского бальзама,
что был по каплям за две пятилетки выпит,
и рядом - стопка красных грамот,
и с Мишкой олимпийским вымпел.
В комоде сумка, и на ней такой же Мишка:
там паспорт, пенсионное и трудовая книжка –
вся жизнь вместилась пару сереньких страниц.
А в белом свёртке из отглаженных тряпиц –
две трудовые давние медали,
не вспомнить уж, когда, да и за что их дали -
склероз смешал  все юбилеи, годы, пятилетки…

Да где же эта чёртова таблетка!

Как долго длится осень… Или это лето?
И недруги ушли, и все друзья.
Вопросов стало больше, чем ответов,
и «можно» - ничего почти, зато почти всего - нельзя.
Ненастоящим полнится оставшийся недолгий срок.
Мельчает все: кумиры, чувства, достиженья.

Опять понервничал… Как пульс стучит в висок!
И надо бы пойти открыть замок,
но слабость чувствуется в осторожности движений.
Пока идёшь до кухни – будто век проходит
в печальном осознании, как многое и пошло, и убого,
и как упорно призываешь Бога,
греша бесстыдно в повседневном обиходе...

На кухне стол и в завитушках шкаф –
нелепая смешная старомодность,
тарелок несервизная неоднородность,
и пожелтелый тюль, что табаком пропах.
Идти по стенке до окна – привычный быт,
и это не рука, а белая стена дрожит
под исхудавшей бледной кистью.
Как было здесь привычно сторониться истин –
тех, о которых лучше вслух не говорить,
а просто жить…

О, Господи, как хочется курить!
Ну, хоть немного, в форточку, полсигаретки…
 
Проснулся город, в переулке появились люди.
Ах, да! Здесь, на столе, в оставленной посуде,
должна лежать зелёная таблетка…
Лишь это важно, остальное – запоздалость откровений.
Как страшно уезжать, и как листок убытия нелеп!

Рука дрожащая нащупывает хлеб.
Жизнь мимолётна в вечности мгновений…